Безумный корабль
Шрифт:
Владевшее им чувство глубокого удовлетворения внешне выразилось в необычайном великодушии по отношению к команде и, в частности, лично к Соркору. Когда тот, еще не оттерев рук от крови, бросился к капитану с рапортом, Кеннит огорошил его полновесным хлопком по плечу и громким возгласом:
– Отличная работа! Таких искусных пиратов, как ты, не всякий день встретишь. Пленники есть?
Соркор расплылся в улыбке, польщенный похвалой капитана:
– Только начальствующие, кэп! Все оказалось, как ты и предсказывал: у них каждый матрос был еще и отменным бойцом! Ни один не захотел сложить оружие
И великан улыбнулся собственной шутке.
– Значит, начальствующие, Соркор?…
– Ага. Заперты внизу. Ихнего старпома пришлось пару раз крепенько огреть по башке, прежде чем он свалился, ну да ничего, оклемается. А уж добыча, кэп, – будь любезен! И рабы что надо. Некоторые еще в себя не пришли от испуга, но тоже, я думаю, скоро очухаются…
– Потери есть? – Кеннит бодро стучал костылем, идя вперед по палубе.
Улыбка Соркора несколько померкла.
– Есть, кэп, и даже больше, чем мы предполагали. Говорю же, с отличными рубаками драться пришлось, и ни один не бросил оружия… Мы потеряли Клифто, Марла и Борри. Кимпер вот глаза лишился… Еще кое-кто легко ранен. Опалу всю рожу до зубов раскроили… Парнишка с ума сходит от боли. Я его уже отправил на «Мариетту», а то он так кричал…
– Опал…-призадумался Кеннит. – Пусть его перенесут на «Проказницу» и пусть им займется Уинтроу – вот уж у кого по лекарскому делу руки откуда надо растут… Да, Соркор, а что же ты о своих ранах не упоминаешь?
На левом рукаве богатыря вправду расплывалось кровавое пятно. Соркор криво улыбнулся и с презрением махнул рукой:
– У меня было два клинка, у него один, и он таки умудрился оцарапать меня. Стыдобища!
– Стыдобища или нет, а перевязать надо. Где там Этта? Этта! Будь хорошей девочкой, посмотри, что там у Соркора с рукой… Уинтроу, ты пойдешь со мной. Давай-ка быстренько глянем, что нам сегодня в руки пришло!
«Быстренько», однако, не получилось. Кеннит доставил себе удовольствие – провел Уинтроу по всем трюмам, не пропустив ни одного. Он показывал ему дорогие ковры и шпалеры, свернутые и упакованные в холстину для сохранности в путешествии. Показывал бочонки с зернами кофе, сундучки душистого чая, толстые веревки, сплетенные из дурманных трав и свернутые кольцами в запечатанных глиняных сосудах, показывал переливчатые катушки нитей – золотых, алых, пурпурных. И объяснял, показывая: все это богатство нажито работорговлей. Слов нет, красивые и дорогие вещицы, но их великолепие оплачено кровью. Так неужели Уинтроу полагал, что Эвери и его подручные по праву владели неправедно нажитым добром и эту собственность следовало уважать?
– Пока рабство остается выгодным, будут существовать и люди, склонные на нем наживаться. Их ведет та самая жадность, что заставила твоего отца замарать руки работорговлей. Это-то и сгубило его. А я хочу увидеть погибель всех тех, кто торгует людьми!
Уинтроу медленно кивал. Кеннит не был убежден, что мальчишка полностью уверовал в его искренность. А впрочем, может, это было не так уж и важно. Уинтроу все
– Давай вернемся на «Проказницу». Я хотел, чтобы ты все увидел своими глазами и услышал из уст самого Соркора, что этим несчастным дана была возможность остаться в живых. Что еще мы могли для них сделать, а?
Это было великолепное завершение дня. Кенниту следовало бы предвидеть, что его хоть что-нибудь, а подпортит. И точно. Как только они с Уинтроу выбрались обратно на палубу, к ним со всех ног кинулись три женщины-рабыни. Но не добежали: на пути у них выросла Этта, и ее рука лежала на рукояти кинжала. Под ее взглядом женщины испуганно отступили, прижимаясь друг к дружке.
– С этими какие-то непонятки, – сказала Кенниту Этта. – Ни под каким видом не хотят, видишь ли, на свободу. Требуют, чтобы их отпустили за выкуп вместе с капитаном и старпомом!
– Ну и почему бы это? – спокойно и вежливо осведомился Кеннит, а сам обежал глазами всех троих. Молодые, пригожие женщины. И рабские татуировки у них были крохотные, бледные – при солнечном свете не вдруг разглядишь.
– Глупые сучки думают, что рабынями оставаться проще, чем самим пробиваться по жизни где-нибудь в Делипае. Говорят – привыкли быть любимицами богатых людей…
– Я не шлюха, а поэтесса, – сердито перебила одна из женщин. – Капитан Эвери нарочно приехал в Джамелию, чтобы купить меня для Сепа Кордора. Это состоятельный вельможа, и все знают, что он справедливый хозяин. Если я попаду к нему, он позаботится обо мне и даст мне возможность заниматься искусством. А если я отправлюсь с тобой, как знать, каким образом мне придется добывать пропитание? И даже если я не брошу писать стихи, кому я стану их читать в каком-нибудь зачуханном городишке? Ворам и головорезам?
– Может, ты предпочтешь петь для морских змеев? – ласково осведомилась Этта. Вытащила кинжал и легонько кольнула женщину в живот, чуть повыше пупка. Поэтесса не вздрогнула, не отшатнулась. Лишь покачала головой. Она смотрела не на Этту – на Кеннита.
– А вы две? Тоже поэтессы? – спросил тот лениво. Они замотали головами.
– Я тку шпалеры…-хрипло выдавила одна.
– А я – личная служанка, искусная в массаже и небольших исцелениях, – сказала вторая, когда Кеннит остановил на ней взгляд.
– Ага…-протянул Кеннит. – Дайте-ка угадаю… Вы все куплены для этого Сепа, как бишь его там… богатея с множеством слуг?
Жизнерадостный тон капитана породил в глазах Этты ответную искорку. Она слегка нажала клинок, загоняя строптивую поэтессу в ряд к тем двум. Ткачиха и массажистка уже согласно кивали.
– Ну вот. Видишь? – И Кеннит отвернулся от невольниц, отпуская их небрежным жестом руки. – Видишь, Уинтроу, что с человеком делает рабство? У мужика есть деньги, и он покупает их вместе с их талантами. Они идут на продажу, даже не догадываясь, что давно уже превратились в настоящих шлюх. Ты заметил – ни у одной не хватило гордости назвать свое имя? Они уже утратили себя, став всего лишь частью своего господина!