Безумный корабль
Шрифт:
Она попыталась найти какие-то слова истины, которые может сказать ему. И наконец выговорила:
– Доброе у тебя сердце, Грэйг Тенира… Прощай.
ГЛАВА 23
ПОСЛЕДСТВИЯ
Серилла так ни разу и не покидала капитанской каюты с тех самых пор, как ее сюда притащили. Она провела руками по волосам, пребывавшим в полнейшем беспорядке, и попробовала сообразить, сколько же минуло времени. Она попыталась вспомнить все, что было, по порядку, но воспоминания ни под каким видом не желали выстраиваться в правильный ряд. Они неслись беспорядочным роем, накладываясь одно на другое, и каждое мгновение боли и ужаса смущало ее разум, хотя она и запрещала себе заново углубляться в переживания.
Она
Матрос тем временем приволок ее в такую часть корабля, где она ни разу еще не бывала. Впихнул ее в темноту капитанской каюты и запер дверь с той стороны. Серилла до сих пор не знала, долго ли ей пришлось дожидаться. Казалось, многие часы, но кого в подобных обстоятельствах не подведет ощущение времени?… Ее охватывала то ярость, то отчаяние, то ужас – и так по кругу. И все время разъедал душу страх. К тому времени, когда вправду появился капитан, Серилла уже выбилась из сил, устав тщетно плакать, кричать и колотить в дверь. Как только он протянул руку и коснулся ее, она просто рухнула на пол, едва не лишившись чувств. Ни ученые занятия, ни жизнь искушенного царедворца ни к чему подобному ее не подготовили… Он едва ли заметил, как она пыталась его оттолкнуть. По сравнению с ним она была вроде отбивающегося котенка. Капитан изнасиловал ее – без лишней, впрочем, жестокости, этак по-деловому. Обнаружив препятствие девственности, он издал удивленное восклицание, потом выругался на своем языке. Но даже и не подумал остановиться.
Сколько дней назад все это произошло?… Она не знала. Она ни разу не выходила из каюты. Ее время делилось на неравные периоды присутствия или отсутствия капитана. Иногда он использовал Сериллу. Иногда просто не обращал на нее никакого внимания. Его обращение с нею не несло в себе ничего личного, еще и в том смысле, что ее личность для него не существовала. Он не испытывал к ней ни малейшей привязанности и не делал попыток понравиться ей. Она была вещью для пользования, чем-то вроде плевательницы или ночного горшка. Понадобилась – вынь да положь. Если она создавала какие-то неудобства сопротивлением или мольбами, капитан ее бил. Причем бил даже не в четверть силы, по его меркам это были скорее шлепки, но Серилла понимала, на что он был способен, если бы как следует разозлился. От одного такого шлепка у нее зашатались два зуба и в левом ухе потом несколько часов стоял звон. Это-то отсутствие злобы и было, пожалуй, страшнее всего. Ему было попросту безразлично, искалечит он ее или нет.
Поначалу она задумывалась о возмездии. Она перерыла всю каюту, разыскивая хоть что-нибудь, что могло бы послужить ей оружием. Но она попалась не какому-нибудь доверчивому простачку. Все сундуки и шкафы были заперты, и откупорить их ей так и не удалось. Однако на столе у него она нашла документы, которые укрепили ее прежние подозрения. К примеру, там был подробный чертеж гавани Удачного. И карта земель вокруг устья реки Дождевых Чащоб. Как и все когда-либо виденные ею карты, они изобиловали крупными белыми пятнами. Еще на столе были письма, но читать по-калсидийски Серилла не умела. Она только разобрала, что в некоторых случаях речь шла о деньгах. И еще упоминались две фамилии из числа высших джамелийских вельмож. Возможно, письма содержали сведения о взятках. Но, быть может, это были просто счета за перевезенные грузы. Она все уложила назад в прежнем порядке,
Спустя время она выучилась питаться объедками с тарелок капитана. Он не так уж часто ел у себя, но никакой иной еды или питья на долю Сериллы не оставалось. Не было у нее и никакой свежей или хотя бы целой одежды. Поэтому большую часть времени она проводила, съежившись в уголке его постели. Она больше не думала. Старалась не думать. Потому что, с какой стороны ни посмотри, возможности перед нею открывались одна мрачнее другой. Страх прочно поселился в ее душе. От него не было избавления. Вот возьмет и убьет ее прямо сегодня. Или до гробовой доски будет держать здесь, в этой каюте… Или, что, пожалуй, было бы еще хуже, вернет ее сатрапу, как сломанную игрушку, переставшую его забавлять. И уж в любом случае она рано или поздно понесет от него. И тогда, спрашивается, что?…
Мучительное настоящее, которое приходилось терпеть, непоправимо перечеркнуло все виды на будущее, которые у нее когда-либо имелись. Нет. Уж лучше не думать…
Иногда она смотрела в иллюминатор. Смотреть, правда, было особо не на что. Вода. Острова вдали. Птицы летают… Корабли сопровождения качаются на волнах… Иногда эти корабли исчезали из виду, чтобы снова показаться на другой день. Порою в таких случаях было сразу заметно, что они побывали в переделке. Следы огня на бортах, порванные паруса, закованные в цепи люди на палубах.
Они нападали на мелкие незаконные поселения на островах Внутреннего Прохода, захватывая пленников и добычу. И получалось у них это, похоже, очень неплохо.
Настанет день, когда они прибудут в Удачный… Эта мысль была для Сериллы поистине лучом света во тьме. Если бы в Удачном ей удалось сбежать с корабля и добраться до берега, она сумела бы скрыть, кто она такая была раньше и что с нею случилось. Это было необыкновенно важно для нее. Ее отвращала сама мысль о том, чтобы продолжать прежнюю жизнь. Она больше не желала быть Сериллой. Той прежней Сериллой, мягкотелым кабинетным ученым, привыкшим к вежливому обращению и видевшим жизнь в основном из окошка дворца. Придворным, оратором и мыслителем… Нет, ту Сериллу она теперь презирала. Она оказалась слишком слаба, чтобы противостоять этому мужчине. Слишком по-глупому гордой, чтобы лечь под сатрапа и не оказаться таким образом в руках калсидийца. И слишком трусливой, чтобы изловчиться и убить капитана… да что там – даже убить себя самое. И даже теперь, отлично зная, что Удачный – ее последняя жизненная надежда, она не могла собраться с мыслями и придумать план побега. Некая жизненно важная часть ее существа… нет, не то чтобы умерла, скорее замерла. Та, что сидела в каюте, как могла отстранялась от Сериллы, презирая ее вместе со всем остальным миром…
Заточение кончилось так же внезапно, как и началось. Настал день, когда пришел какой-то матрос, отпер дверь и жестом велел ей следовать за собой.
Она скорчилась на капитанской кровати, вцепившись в одеяло. И, заранее приготовившись к затрещине, все же отважилась спросить:
– Куда ты ведешь меня?
– Сатрап! – был односложный ответ. То ли он всего лишь настолько владел языком ее родины, то ли решил, что одного слова достаточно. И вновь мотнул головой в сторону двери.
Она знала: необходимо повиноваться. Когда Серилла поднялась, кутаясь в одеяло, матрос не стал его отнимать.
Она ощутила такую благодарность, что слезы подступили к глазам. Уверившись, что пленница следует за ним, калсидиец двинулся вперед. Серилла шла опасливо и осторожно, точно выходя в новый, неведомый мир. Крепко держа обеими руками одеяло, она шагнула через порог… Она торопилась за матросом, не поднимая глаз. Серилла хотела было зайти в свою прежнюю каюту, но окрик провожатого заставил его вздрогнуть и съежиться. Она вновь засеменила прямо за ним, и он привел ее в покои сатрапа.
Серилла ждала, что матрос, по крайней мере, постучит в дверь. Это дало бы ей хоть несколько мгновений, чтобы приготовиться. Ничуть не бывало! Калсидиец попросту распахнул дверь и нетерпеливым жестом велел ей входить.