Безвременье
Шрифт:
Опять кричал во сне, — видел всю ночь Гольденберга.
1-го сентября.
Предварительные записи на акции поднялись ещё на 75 рублей. Успех колоссальный! Многие уж капиталистами сделались. И что замечательно, — никто у себя в руках не оставляет, все только друг с друга разницу берут.
Тем не менее, был огорчён беседой с одним московским мануфактурщиком.
Миткалевое у него дело.
Личность величественная, но разговор неприятный.
Предложили ему на тысячу
— Пока не тесно!
Говорит:
— Тысячу-с не тысячу, а одну акцию возьму охотно. Больше для того, чтоб в зал заседаний иметь право войти, — будто бы гражданский истец, — когда вас судить будут. А то теперь оченно трудно-с в зал заседаний попасть-с!
— Позвольте! — говорю. — Как в зал заседаний! Дело солидное. Капиталисты принимают участие.
— Помилуйте-с, — говорит, — какие же у вас в Петербурге капиталисты-с? У вас ежели человек хорошую марку красного вина пьёт, — так он и капиталист! А только я так замечаю, что многие за последнее время с красного вина на пиво перешли… А впрочем, я что же-с? Услужающий, дай мне и господам шесть бутылок «Монополя-сэк». Пусть промышленность оживляют, а я послушаю. Я люблю это! Забавно-с.
Пренеприятная личность.
А впрочем, как мне один из компаньонов сказал:
— Что его слушать? Сам потом плакать будет, что миллионы мимо носа проплыли.
Вот рад буду, когда он заплачет! Вот рад буду!
2-го сентября.
Вот сегодня истинно приятно провёл время. И акции ещё на 50 рублей поднялись и с графом с одним познакомился. Настоящий граф! Не только потому «сиятельством» зовут, что хорошее красное спрашивает.
Величественная личность.
Другого такого деятеля в России нет! В 44 обществах членом ревизионной комиссии состоит. Шутка?
— Ваше, — говорю, — сиятельство, а не изнуряете вы себя?
— Ничего, — говорит, — справляюсь! Я приказал, чтоб на дому меня не затрудняли. К Кюба дела носят!
Мне пояснили, в чём дело. Человек величественный, рода знатного, но насчёт имущества в умалении. Вот за него и хлопотали:
— Сделайте так, чтоб человек сообразно жить мог.
Ну, и сделали. Как общество, так и говорят:
— Вы уж в члены ревизионной комиссии графа выберите.
До 77 тысяч в год. Зато дня спокойного нет: все откуда-нибудь жалованье приносят.
Сядет завтракать, — сейчас швейцар:
— Ваше сия-сь. Там артельщик из вашего общества вас спрашивает!
— Меня? Ты хорошо знаешь, что меня? А то тут на прошлой неделе путаница вышла. Я с Коко Петрищевым перепутался. Я за него, оказывается, жалованье получил, а он за меня в отчёте ревизионной комиссии расписался. Переписывать потом пришлось! Ты хорошенько артельщика спроси!
Такой осторожный граф.
— Так точно! Ваше сия-сь
— Ну, зови! Что тебе, братец?
— Жалованье, ваше сия-сь.
— А! Хорошо! Давай жалованье. Что сделать надо? Писать где-нибудь?
— Так точно, ваше сия-сь. Вот здесь, ваше сия-сь.
— Здесь? В этой клеточке? Что писать надо?
— Званье-фамиль.
— Вот тебе «званье-фамиль». Больше ничего?
— Нет, вот здесь ещё, ваше сия-сь, черкнуть потрудитесь. Отчёт ревизионной комиссии.
— Давай сюда. Здесь что? То же «званье-фамиль?»
— Уж и число проставьте для верности.
— Изволь тебе «для верности». Какой у нас теперь месяц? Какое число? Всё?
— Покорнейше благодарим, ваше сия-сь.
— Ну, на тебе рубль. Иди с Богом. Кланяйся директорам…
— Много лет здравствовать, ваше сия-сь! Счастливо оставаться, ваше сия-сь!
— Иди. Иди… Постой, постой! Швейцар, верни артельщика! Верни! Ты из какого, братец, общества?
— Из общества чугуно-плавильного-косте-обжигательного-тряпко-варенного дела на вере.
— Ну, ступай! Какие, однако, у нас в России общества есть! Скажите!
Граф и нас ревизовать будет.
Мне потихоньку сказали:
— Надо и ему десяток учредительских записать. Таков уж обычай!
Пусть записывают, тем более, что, в виду успеха дела, число учредительских решено удвоить.
3-го сентября.
Акции идут в гору и в гору.
Теперь нужно уж и за хлопоты приниматься.
Вчера мне объявили:
— Теперь пора уж и к Донону обратиться.
— Прошение, — спрашиваю, — что ли писать надо?
— Зачем, — говорят, — прошение? Можно и без прошения дело объяснить!
Так в Петербурге всё просто и величественно. Господи!
4-го сентября.
Был у Донона.
Вот уж величественно, так величественно! Это у них, должно быть, в роде совета какого-то. Кругом только и слышишь: «ваше превосходительство», «ваше превосходительство».
Обедали с одним. Заштатный, но в силе, говорят, такой, какой ни одному штату не полагается.
Обошлось, действительно, без прошения. Просто, спросили бутылку какого-то такого вина, — я даже испугался: думал — младенца подкинули и в корзиночке несут. Два лакея на цыпочках, прикусив губы и стараясь не дышать, несли. А метрдотель около танцевал и на них цыкал.
Заштатный как увидал бутылку, так и сказал:
— Судя по марке, речь идёт о нефтяном фонтане. Не так ли?
Тут меня начали в бок толкать и за фалды дёргать.
— Не столько, — говорю, — даже о нефтяном фонтане, ваше превосходительство, сколько беспокоит нас то, что осталось некоторое количество не розданных учредительских акций. Не дозволите ли…