Безымянная могила

Эрдег Сильвестер

– Твое решение окончательно?
– произнес после продолжительного молчания Иуда.

– Окончательно, - ответил Иисус, не отрывая взгляда от муравьев.
– В Синедрионе все прошло гладко?

– Да.

– Подозрений у них не возникло?

– Возможно, они ждали не меня.
– Иуда сорвал травинку и принялся ее жевать.

– Другому я это дело доверить не мог, мы ведь договорились.

– Знаю. Но ты спросил.

– Другие ничего бы не поняли. Особенно Петр с Иоанном.
– Иисус вздохнул и лег навзничь.
– Тебе поверили?

– Поверили, потому что я принял предложенную плату.

– Сколько они предложили?

– Тридцать

сребреников. И просили, пусть все будет закончено быстро, чтобы не мешать празднику.

– Я и сам так думал. Ты про оружие говорил?

– Да, но не сказал, что у нас всего-навсего два меча.

Иисус засмеялся:

– Еще не хватало, чтобы ты это сказал!

– Почему ты смеешься?
– Иуда выплюнул изжеванную травинку.

– Знай они, что у нас только два меча, они прислали бы четырех человек. А тут они придут целым отрядом, вооруженные до зубов.

– Я подумал, куплю еще несколько мечей, чтобы меня не поймали на лжи. Мечи дешевы, и, когда покупаешь десяток, один дают даром. Выгода все равно есть.

– Почему же ты не купил?
– Иисус приподнялся на локте, глядя на Иуду.

– Трудно было бы принести их сюда незаметно. Да и вообще ни к чему. Будет ночь. Придут солдаты и взвод храмовой стражи. Все испугаются и разбегутся.

– Ты прав. Значит, до сих пор все идет так, как мы договорились.

– Так, как ты спланировал.
– Иуда сорвал еще травинку, сунул ее в рот.

– Ты жалеешь об этом?

– Давай об этом не говорить, если можно. Ты доверил мне тайну, и я сохраню ее. А что я чувствую, это дело мое.

Иисус снова откинулся на сухую, горячую землю.

– Я тебя понимаю. Ты тоже меня пойми. Но оставим это, мы все тысячу раз обсудили, и ты согласился, что у нас другой возможности нет. Ты тоже ведь не придумал никакого другого решения.

– Я же предлагал: давай будем действовать так, как действовали до сих пор.

– Чего ради? Если хлебороб вспашет землю и засеет ее, не станет же он пахать ее снова. Жатва - не наше дело, мы с тобой об этом тоже договорились.

– И все-таки именно мне придется разрыть засеянное тобою поле.

– Ошибаешься. Ты только погребешь землепашца.

– Можно тебя попросить?.. Давай поговорим о другом!
– Голос Иуды прозвучал так громко, что он сам невольно стал озираться.
– Одно дело задумать что-то, совсем иное - выполнить план. Я уже был у первосвященника.

– Я же завтра умру. Тот же спектакль, только роль другая. Я не могу отступить: отступив, я тем самым уничтожу посев. Никто другой не сможет выдать меня, ибо лишь ты понимаешь смысл нашего плана. Мы с тобой в одной и той же западне. И об этом мы тысячу раз говорили.

– Скажи, чего ты хочешь добиться? Думаю, не случайно ты отослал остальных.

Иисус сел.

– Когда стемнеет, мы пойдем к тому дому, и я омою вам ноги. И, как бы между прочим, скажу, что кто-то из вас донес на меня, и, по всей вероятности, за мной скоро придут. Не придавай этому большого значения: я лишь хочу, чтобы они потеряли уверенность и испугались. Кто не уверен и боится, тот пытается вновь обрести твердость, а для этого нужно верить. Имени твоего я не назову.

Важно, чтобы под подозрением были все. Путь к доверию ведет через подозрение, а там, где есть доверие, возможно все, даже любовь. Ужасно, но это так. Когда я скажу тебе: иди и сделай то, что должен сделать, и как можно скорей, ты уйдешь. После вечери мы вернемся сюда, я буду рядом с Петром и Иоанном, у Петра есть меч, важно, чтоб это заметили. Прошу тебя, не заставляй меня долго ждать, приходите

сразу, я заранее чувствую, те минуты будут для меня очень трудными. Остальное - дело солдат. Если я попрошу, поцелуй меня на прощанье. Может быть, я это заслужил. Неважно, что я скажу; скорее всего, что-нибудь в том роде, что вот на безоружных нападают с оружием и врасплох, хотя могли бы сделать это и днем, на глазах у людей.

Иоанн и Петр, думаю, пойдут за мной, остальные убегут. Иоанн вхож к первосвященнику Анне и любопытен, ибо еще ребенок, Петр же ничего не поймет, но будет пытаться понять, ибо стар и бестолков. А тебе надо будет исчезнуть.

Иуда вскочил и стал ходить вокруг Иисуса.

– Тебе обязательно надо будет сказать, что предатель - среди нас?

– Обязательно. Предателя среди посторонних быть не может, там - враги.

Врагов ты стараешься одолеть и, если это удастся, чувствуешь себя героем. Но нам не нужны ни герои, ни жертвы. Нам нужно покаяние и прощение. Мы хотим преодолеть самих себя. Кто убоится врага, тот, возможно, думает о себе, что он - истинный человек. Но кто убоится себя самого, тот, можно надеяться, в самом деле станет истинным человеком. И это самое главное. До сих пор всякая власть искала свое оправдание через врагов. И оправдывала таким способом не только себя: каждую подлость свою, ненависть, каждое совершенное ею убийство. Наша власть - власть иная. В ней нет места Синедриону, царю, прокуратору. Это мы с тобой обсуждали тоже, и ты согласился. Я не хочу быть первосвященником, ибо я - человек.

– А станешь жертвой, я же - предателем.
– Иуда остановился у Иисуса за спиной.

– Я знаю, что ты не предатель. Ты знаешь, что я не жертва. И это главное.

– А другие? Ты думаешь, они не меня станут подозревать?

– Если ты исчезнешь совсем, то да, станут. Но если вернешься, они будут тебе доверять. Еще раз скажу: имени твоего я не произнесу нигде, никогда. Правда, выполнить это обещание мне нетрудно: завтра в это время я уже буду мертв, а ты будешь жить.

– Смеркается. Нам не пора?

– Успеем, не торопи меня. И прошу тебя еще раз: ночью не заставляй меня ждать.

– Ты считаешь, я сумею дождаться, когда посев созреет?

– Да. Ты упорен, Иуда, и не любишь проигрывать, ибо всегда был в проигрыше.

Меня мать слишком сильно любила, мне было хорошо. Мне не за что было и не с чем бороться. Я мог отдать лишь себя самого, а не свою волю. Я пахал и разбрасывал зерна. А сейчас боюсь смерти.

– Еще можно все отменить.

– Уже нельзя. Да и сам подумай: останься я жить - я буду лишь повторять одно и то же, как попугай. А тебе все равно пришлось бы скрыться, ибо ты в их глазах станешь еще большим предателем. Я тебе уже говорил: в какой-то момент я почувствовал: все, конец, больше я ничего не способен сделать. Бить плетью торговцев мне больше не хочется.

– Я буду бить их после тебя.

– Ради меня ты готов на многое, я знаю. Но ради денег и власти никогда.

Иуда остановился, повернулся лицом к Иисусу.

– А что мне делать с деньгами?

– Придумаешь что-нибудь. Ты должен исчезнуть, чтобы исчезли они. Но самое трудное, что тебе предстоит сделать, - это добиться, чтобы все осознали мое отсутствие. Тогда все, может быть, получится.

– А твоя мать?

– Не беспокойся о ней, она будет счастлива умереть следом за мной. Ее смерть будет первой счастливой смертью; звучит нелепо, но это так.
– Иисус встал, вдохнул густой аромат масличных деревьев.
– Темнеет... Надо идти. И медленно, словно через силу, двинулся к городу.