Безымянное
Шрифт:
— Разумеется, — ответил наконец Тим.
— Нельзя заглушить глас Господень лекарствами.
— Я не буду.
Он получил рецепты и пошел с ними в аптеку.
Он обходил стороной закусочные и отели, не держал и в мыслях расслабиться на часок в баре или боулинге, иначе земные блага, вкушаемые во время передышки, делали его заторможенным и желчным во время перехода. Он продолжал присуждать победы то себе, то альтер эго — в зависимости от того, удавалось ли его разуму, воле, душе (он по-прежнему не знал, как это назвать) побороть низменные телесные инстинкты. «Он» или «оно» — но в любом
— Я не понимаю, почему не наступает ремиссия. Раньше всегда наступала. По идее и сейчас должна бы. Тогда ты сможешь вернуться домой, и мы наладим жизнь заново.
— Я этого не перенесу.
— Почему?
— Потому что, если наступит ремиссия, значит, потом снова начнется обострение, а я не хочу проходить через это снова.
— Через что?
— Отречение от всего.
— Тебе не придется. Мы справимся.
— Живи своей жизнью, — попросил он.
— Как именно?
— Торгуй недвижимостью. Будь счастлива. Выйди замуж за другого.
В трубке повисла тишина.
— Ушам своим не верю.
— Я далеко. Я живу так, как получается. И ты живи.
Он стоял у большого мультиплекса, изучая афиши и расписание. Что сейчас популярно, он понятия не имел, но по названиям мог отличить политический триллер от романтической комедии и мультипликационной полнометражки. Ему ужасно хотелось в зал. Там тепло и мягкий плюш. Куда приятнее убить два часа на бездумное развлечение, чем зябнуть на скамейке.
Наплевав на предосторожности, он все-таки купил билет. На пятнадцатой минуте фильма ему стало скучно, и он уснул. Проснулся под финальные титры, перешел в другой зал и попал на какой-то интригующий сюжет, которому пропущенная первая половина только добавляла загадочности. Когда сеанс закончился, Тим снова встал в очередь в кассу. Успел отсидеть еще полторы картины, пока ноги не вынесли его из плюшевого забытья на очередной марафон, после уютного ничегонеделанья показавшийся еще тягостнее.
Тим поклялся никогда больше не потакать подобным желаниям. Проснувшись, он свернул лагерь и снова почувствовал равнодушный взгляд вечности, две прожигающие насквозь черные дыры. Вскоре он уже смотрел какой-то матч в спортбаре и напивался в стельку.
Походив довольно долго с разряженным телефоном, он положил еще денег на счет в салоне связи рядом с магазином матрасов. Не дозвонившись до Джейн по сотовому, набрал рабочий, и там ему сообщили, что она несколько месяцев назад перешла в другую фирму.
По номеру, продиктованному на прежней работе, ответил небрежный голос. Джейн в отпуске и вернется лишь через неделю. Может быть, предложить ему другого риелтора?
— Как мило, — ответил он. — А куда она поехала в отпуск?
— Кажется, в Париж, но боюсь соврать, — вздохнул голос. — Может быть, юг Франции?
Он стоял на припорошенном снегом лугу, через который бежал ледяной ручей к рафтинговым центрам и паркингам для трейлеров, далеко от
Он убрал телефон в карман и медленно побрел к возвышающимся вдали багряным склонам. В расщелинах на гранитной скале курчавились зеленые перистые побеги. Привалившись спиной к холодному камню, он боролся с подступающими слезами. Она всего лишь возвращается к жизни. Она делает именно то, о чем он сам просил в последнем телефонном разговоре — много месяцев назад. Сам виноват.
Он походил туда-сюда по лугу, ловя сигнал. Бекку его звонок застал в гастрольном автобусе.
— Алло?
— Мама в отпуске?
— Папа?
— Где мама?
— Ты где?
— Какая разница, где я.
— Большая. Может, мне интересно.
— Я в поле. Как еще объяснить?
Бекка помолчала.
— Мама во Франции.
— В отпуске?
— Да.
— Что она там делает?
— Отдыхает.
— А в какой гостинице?
Снова пауза.
— Зачем тебе знать?
— Хочу ей позвонить.
— Зачем?
— Она одна поехала? Или с кем-то?
Бекка не спешила отвечать.
— Бекка?
— С кем-то.
Он купил подержанную машину в местном салоне, увешанном гирляндами флажков. Долгая прогулка почти сразу же увела его от драгоценного приобретения, поэтому после он пожертвовал сном, чтобы вернуться обратно. Тело умоляло об отдыхе, но он отчаянно глушил это тупое нытье, неустанно напоминая себе, сколько еще придется мучиться вот так, погребенным заживо, пока не найдет Джейн.
На прямой переезд до Нью-Йорка сил не осталось — уже через сто миль Тима начало клонить в сон. Дорога резко вильнула в сторону, хотя он держал руль прямо. Протаранив сетчатую ограду, он вылетел на поле и врезался в корову — колеса чиркнули по задним ногам, тушу подбросило в воздух. Она приземлилась на капот, лобовое стекло затянула паутина трещин. Тим ударил по тормозам, скотина брякнулась с капота на землю. Шатаясь, весь в порезах, он вышел из машины. Корова лежала пластом с переломанными ногами и смотрела на него стекленеющим глазом, из которого сочилась кровь. Тим наклонился и прижал тушу обеими ладонями, словно пытаясь удержать остатки жизни, однако влажные ноздри уже перестали трепетать, и вместе с этой коровой умерла последняя надежда добраться до дома.
Под сердитое мычание распуганного стада Тим вытащил рюкзак и бросил машину с распахнутой настежь дверцей. Постепенно растворяясь в мерцающей дали, он вскоре скрылся за поворотом.
Она перезванивала снова и снова. Он не брал трубку, и звонок перекидывался на автоответчик. Он разряжал аккумулятор. Правый глаз перестал видеть из-за конъюнктивита, и фармацевт посоветовал обратиться к офтальмологу, но Тим предпочел продающиеся без рецепта капли, которые медленно, но верно действовали. Проходя мимо банка с электронными часами, он заметил дату и произвел нехитрые подсчеты. Шестнадцать дней назад был его день рождения.