Светлана Замлелова
Беззаботные

* * *

Марина, шестнадцатилетняя девушка, полная, здоровая с крупными чертами лица, лежала на выцветшей тряпке, бывшей некогда занавеской, теперь же расстеленной на лужайке подле старого, недавно вновь окрашенного в приторно-жёлтый цвет дома. Уткнувшись локтями в тряпку и уронив свою большую голову в чашу, образованную ладонями, Марина крепкими, похожими на ядра орехов зубами, жевала стебелёк мятлика. То и дело она лениво поводила круглым обнажённым плечом или подёргивала полной ногой, отгоняя наседавших насекомых. Рядом с ней на линялой занавеске, подложив под голову руки и перебросив одна через другую согнутые в коленях длинные, тонкие ноги, лежала

её школьная приятельница Вера. Маленькая, похожая на фарфоровую статуэтку, удивительно изящная девушка, приехавшая по приглашению Марины провести выходные в деревне.

Облачённые в купальные костюмы, девочки самоотверженно отдавались жестокому июньскому солнцу. Тела их раскраснелись и лоснились от пота. Обе молчали и решительно ни о чём не думали. От жары все мысли расплавились, и ухватиться за них было невозможно.

В воздухе, раскалённом и густом, как лава, застыли запахи скошенной травы, смородинового листа и цветов шиповника. Откуда-то из-за дома потянуло костром и жареным мясом – это родители Марины взялись приготовлять шашлык.

Звенели весёлые мушки, гудели деловитые шмели, где-то на краю деревни плакала корова. Ласточки с тревожным писком носились так низко, что, казалось, задевали крылами кусты. Соседская курица, пролезшая сквозь дыру в заборе, лапой ворошила морковную грядку и злобно кудахтала.

По небу, точно в глубокой задумчивости, плыло одно-единственное малюсенькое облачко почти правильной квадратной формы. То и дело оно останавливалось и, как бы потягиваясь, превращалось ненадолго в шар. Но после снова принимало прежнюю форму и плыло дальше.

– Девочки! Идите есть! – раздался голос Марининой мамы.

Девочки вздрогнули и ожили. Марина перевернулась на спину, Вера уселась, поджав под себя ноги.

Завидев на грядах курицу, Марина вскочила и топнула в её сторону ногой.

– Пошла отсюда! – крикнула она.

Курица заблажила, захлопала крыльями и заметалась между грядами.

– Пошла, дурища! – подскочив к курице, Марина легонько подтолкнула её ногой к забору. Курица, наконец-то сообразив, чего от неё хотят, шмыгнула в дыру и скрылась за изгородью, на прощание метнув на Марину мстительный взгляд.

Марина потянулась, зевнула и, обращаясь к Вере, спросила:

– Идём?..

Вера поднялась, и по дорожке мимо грядок и старых корявых яблонь девочки пошли к дому.

Там, где дом отбрасывал солидную квадратную тень, стоял на земле колченогий мангал, а над ним колдовал курбатый, очень суетливый человек в длинных, нелепых шортах. Это был отец Марины.

Тут же в тени стоял дощатый стол и с двух сторон от него – длинные скамейки. Стол был уже накрыт.

С кусков дымящегося мяса, нанизанных на палочки, падали на толстое блюдо тяжёлые, сочные капли. И в каждой капле видны были множественные золотые кружочки жира. Прямо на столе лежали варёные растрескавшиеся яйца, пучок свежей, только что умытой зелени, буханка чёрного хлеба и длинный нож. На тарелке – кольцами нарезанный лук, упругие зёрнышки чеснока и несколько маленьких, колючих огурчиков. А в больших эмалированных мисках горкой насыпаны ягоды – клубника и черешня. Бутылки с водой, пивом, термос с чаем и банка с молоком стояли тут же.

Девочки сели по одну сторону стола, родители Марины – по другую, трапеза началась. Тут услышали, как стукнула калитка, и зашуршал щебень под чьими-то лёгкими ногами. И вскоре из-за угла дома показалась Оксана, соседская девочка лет четырнадцати, худенькая, с угреватым лицом и жидкими, короткими волосами. Пришла она в сопровождении белой безухой овчарки. Оксана поздоровалась и присела рядом с Верой. Перед ней тотчас поставили тарелку, положили палочку шашлыка, кусок хлеба. Налили стакан молока. Дали шашлык и собаке. Та, осторожно взяв

мясо, отошла в сторону и, улегшись на траву, принялась неспешно разжёвывать кусок, растягивая удовольствие.

Съев предложенное, Оксана, почему-то смущаясь и краснея, спросила тихо:

– На речку пойдёте, девочки?

– Пойдём, – был ответ.

– Тогда я за вами зайду.

И, поблагодарив хозяев за угощение, Оксана ушла. Вместе с ней ушла и безухая овчарка.

Спустя некоторое время, девочки вышли за калитку. Свернув с улицы вправо, они оказались на широкой, заросшей высокой травой поляне. В центре поляны рос огромный калиновый куст, цветший теперь и источавший сильный горьковатый дух. Запахи калины, клевера и ещё каких-то не то трав, не то цветов, мешались в один пьянящий аромат. И воздух, вмещавший в себя такое множество запахов, казался необыкновенным, густым и горячим, напитком, пить который хотелось маленькими глотками, чтобы не обжечься и насладиться букетом.

Под калиной жил своей жизнью пруд. Подойдя ближе, девочки увидели рыбок, высовывавшихся наружу и оставлявших после себя разбегающиеся круги. Кричали, как безумные, сочно-зелёные лягушки, водомерки выписывали лапками сложнейшие, невиданные узоры. Чуть в сторонке стояла красная церковь. Костлявая, с торчащими во все стороны ржавыми железяками и ветками какого-то кустарника, росшего на крыше, она уныло смотрела на своё отображение в пруду и на девочек не обратила никакого внимания.

Пройдя гуськом по узкой тропке, вытоптанной среди лопухов и кустиков пижмы, девочки вышли к серому деревянному колодцу. И отсюда предстал перед ними бесконечный простор родной земли, раскинувшейся на много километров во все стороны света. Но они не думали об этом. Просто деревня, как и множество русских деревень, расположилась на холме. И девочки могли видеть далеко окрест: и цепь таких же холмов с прилепившимися друг к другу пёстрыми домиками, и зеленокудрые перелески, и ярко-жёлтые островки сурепки, и лиловый дымок колокольчиков. Всё это весело, по-летнему, переливалось, играло и порождало в девочках безотчётную радость и предвкушение чего-то хорошего, что обязательно должно случиться. И почему-то хотелось петь и смеяться, любить и верить, что нет плохих людей, и что жизнь – это праздник от рождения до смерти…

Там, где небо касалось земли, девочки увидели спину дракона. Это холмы, поросшие лесом, чернели колючей щёткой. И вдруг дракон шевельнулся и приподнялся. Спина его изогнулась, ощетинилась. Дракон ожил и стал страшен. Один из гребней на его спине оторвался и тотчас разлился по небу чернильным пятном. И жирная, подгоняемая ветром туча поползла навстречу девочкам.

– Дождь будет! – сказала Марина, щурясь на тучу и прикрываясь рукой от солнца. – Но мы успеем выкупаться.

И девочки уже врассыпную побежали мимо кустов можжевельника под горку, туда, где в тени под вербами дремала речка.

Побросав полотенца в траву, девочки скинули туфли и по крутому берегу сбежали вниз к воде. Потоптавшись немного, они ощупью, повизгивая и подняв руки, точно оттягивая страшный миг, стали входить в реку. Наконец, Оксана, зажмурившись и сжав плотно губы, плюхнулась на живот и, задрав высоко голову, поплыла по-собачьи. Испуганные неожиданно-громким всплеском, сороки, трещавшие где-то в кустах вербы, вдруг замолчали. Метнулась в сторону стайка лимонных бабочек. Застыли в изумлении золотистые стрекозы. И только смелая коноплянка продолжала насвистывать свою ласковую, чуть грустную, похожую на звуки флейты, песню. Обрызганные Марина и Вера, подались было с громким смехом назад, но спустя минуту уже плыли за Оксаной. Холодная, не успевшая ещё как следует прогреться вода, обожгла девочек. Громко вздыхая и отфыркиваясь, они доплыли до середины речушки и повернули обратно.