Безжалостный убийца

Саберхаген Фред

Но секретная его работа продолжалась. Поиск необходимых зигот, генов, которые дадут им, Дженни и ему, желанные тела и возможность нравиться друг ДРУГУ— И, конечно, самим себе.

Скользя взглядом по проводникам и сплавам, связывающим исследовательское оборудование в большой агрегат, с помощью видеоглаз наблюдая стеклянные полки с невидимыми зиготами, Хоксмур раздумывал, какой опыт может быть у протоколонистов, лежащих здесь беспомощно, инертно, не меняясь, почти сохраняя иммунитет ко времени.

Ник полагал, что дюжина неподвижных клеток

ничего не может испытывать. Но с полной ли уверенностью можно это утверждать?

Не раз он приглядывался к Дженни, чтобы пригласить ее исследовать вместе с ним великий мир, под которым подразумевал провода и схемы, побродить по бесконечной электронной аппаратуре станции.

Несколько раз она не решалась переступить порог, границу Аббатства, боясь потерять его комфортные иллюзии и отправиться путешествовать по схеме. Дженни считала, что не перенесет этого и отказывалась от дальнейших предложений с отвращением и страхом.

– Я вернусь в реальный мир человеком. Или не вернусь туда никогда.

Утверждение, что Ник не человек, причиняло ему сильную боль. Но он говорил сам себе, что нельзя обвинять Дженни, которая почти всегда расстроена.

Виртуальная реальность, все представления о ней были для леди плохи. Одна лишь мысль о незнакомом космосе оптико-электронных схем угрожала ее чувствительности — человеческой.

Бывали моменты, что несмотря на первые неудачи и трудности, Хоксмур чувствовал почти уверенность в успехе как в нахождении, так и в создании их тел.

А иногда в состоянии ужаса испытывал странный страх, что все его ухаживания за Дженни, обещания ей, хотя и многообещающи, но обречены на провал.

Не правда ли дикое противоречие чувств?

Как-то Николас обратился к леди:

– Однажды... это мое страстное желание... однажды мы будем счастливы вместе.

Она находилась в зеленом дворе Аббатства, где когда впервые увидела придуманную им игру. А так же весь этот мир. Но Аббатство было тем местом, где она чувствовала себя человеком.

– О, Ник! Дорогой Николас. Если бы это было так!

– Но первый шаг гарантирует, что у тебя будет тело. Я знаю. Я сделаю все возможное.

– Я верю в тебя, Ник!

Она смотрела мимо, в мир ее памяти, который никогда ему не принадлежал, куда он не мог последовать.

– Но иногда... я в отчаянии.

Перед тем, как ответить, он сделал паузу и незаметно поправил что-то в управлении там, где Дженни ничего не видела. Скорее, куда она упорно отказывалась глядеть, хотя его старая надежда о том, что леди сможет научиться быть счастливою с ним и здесь, не совсем умерла.

Затем Ник твердо сказал:

– Дай мне твою руку. Она сделала это неохотно.

Затем с удивлением посмотрела на его воображаемые длинные пальцы.

– Ты ощущаешь мою руку? — спросил он. И добавил, конечно, нет. Я тоже. Это самое большое, что я могу сделать, имитируя твой мир. С тех пор, как ты появилась здесь.

Дженни вздрогнула:

– Не делай этого больше!

Это ужасно. Это заставляет меня думать, что я — призрак.

– Хорошо. Я только хотел показать тебе, напомнить, как много мы можем.

Дженевьев ничего не сказала.

Сделав небольшую паузу, Ник вернул управление в прежнее состояние. Затем снова взял руку леди. Она не хотела подавать руки, и Ник удержал ее запястье своей свободной рукой, приложив небольшую силу. Руки сомкнулись.

– Лучше?

– Да, согласна.

Их зримые, действительно реальные пальцы прижались, сжимаясь чувственно, почти от души. Кожа побелела от давления,

– Сожми крепче, если можешь.

– Мне больно! Неожиданно Ник отпрянул.

– Я не могу тебе сделать больно, моя любимая. Даже если я тебе этого пожелаю. У тебя больше нет способности ощущать физическую боль. Я убедился в этом с самого начала. Это отсутствие явилось причиной того, что было трудно добиться сознания, отрегулированного до самой высокой точности.

– Ник? — внезапно она замерла от отчаяния, готовая опять взмолиться.

– Да?

– Ты сможешь меня сделать хотя бы чуть-чуть живой? Достань кровь и кости, чтобы сделать мне маленький палец, настоящий и плотный. Даже если это значит, что ко мне вернется боль.

Ник, обескураженный, замолчал на время. Затем попытался объяснить;

– Единственный прочный материал, который может существовать в этом Аббатстве, единственная физическая субстанция, которая способна существовать в нашем мире — полифазное вещество, используемое для определенных частей для камер стабилизатора напряжения. Оборудование, которое премьер и его живые соратники должны использовать, если когда-нибудь решатся погулять по Аббатству. Полагаю, если ты и я в это время будем в данной программе, мы сможем встретить их.

– Ты говорил, что кроме нас двоих, здесь не могут появляться другие реальные люди.

– Я сказал, что не могу привести их сюда, и сейчас не могу это сделать. При определенных условиях люди, которых ты называешь реальными, смогут войти в мой мир, наш мир. Но это они могут сделать только по своей инициативе, понимаешь?

– Думаю, что да. Значит, я могу встретить настоящих людей здесь, в твоем Аббатстве.

– Да, если мы, работая в программе Аббатства, применим камеру стабилизатора напряжения — но думаю, ты не захочешь этого.

– Нет.

– Дай мне опять твою руку.

Она неохотно сделала это. На этот раз ощущение показалось более реальным, чем раньше.

– Лучше, любимая?

– Немного.

– Уверен, ты помнишь из прошлого периода твоей жизни прикосновения других людей. Я же могу только субъективно это представить. Все же сейчас, когда я владею банком информации с медицинской станции и моими собственными источниками, я смог перепрограммировать нас, чтобы чувствовать так, как я представляю. И для меня имеет очень большое значение тот факт, что ты сказала, будто моя программа приблизилась к телесной живой реальности.