Безжалостный

Кунц Дин Рей

Наконец мы вошли в большую комнату, лишенную и мебели, и произведений искусства. Черный гранитный пол, серые стены, боковой свет вроде бы располагали к размышлениям, но у меня вызвали ощущение пустоты. А при склонности человека к депрессии в этом месте она развилась бы у него в мгновение ока.

Словно медитируя или пребывая в полном единении с темнотой, пока мы не разогнали ее, включив свет, посреди комнаты стояла женщина с фотографий, найденных в бумажнике Ваксса.

Выглядела она старше, чем на самом последнем

снимке. Как минимум ей было лет семьдесят пять. Она оставалась интересной женщиной, только очень уж исхудала, высокая, похожая на цаплю.

Одетая в хорошо сшитый костюм (длинная черная юбка, серый пиджак, черная блузка, простенькое, но ослепительное брильянтовое колье), она определенно гордилась своей внешностью.

Не будь ее открытые глаза столь наблюдательными, я бы подумал, что она – заботливо сохраненный мумифицированный труп.

– Что вы сделали с моим Ширманом? – спросила она сильным, командным, с четкой дикцией голосом.

– Он спит, прикованный к «Хаммеру», в гараже, – ответил я.

Она переводила взгляд с пистолета на пистолет.

– Вы пришли сюда, чтобы убить меня?

– Мы пришли сюда, чтобы кое-что выяснить, – ответила Пенни. – Вы – миссис Ваксс?

– Ваксс – фамилия, которую я выбрала и сделала своей. Меня не вынудили ее носить. Я никогда не была замужем. Мне не требовался муж, чтобы иметь сына.

Она направилась к нам и чем ближе подходила, тем сильнее нервировала меня. Казалось, скользила, а не шла, словно мы имели дело с механическим роботом, а не с настоящей женщиной.

– Вы – странная женщина, – заметил Майло с детской непосредственностью.

– Что делает в моем доме это грязное животное? – брезгливо спросила миссис Ваксс.

– Лесси – не грязная, – встал на ее защиту Майло. – Она такая же чистая, как вы. И может делать то, что вам не под силу.

Лесси не унизилась до того, чтобы рычать на это пугало, но взирала на хозяйку дома с собачьим презрением.

– Прикуси язык, мальчик. Тебе следовало бы знать, с кем ты говоришь. Мое девичье имя – Зазу Вейн. В справочнике «Кто есть кто» вы найдете большую статью о моем сострадании и милосердии. Но все, что действительно важно, я сделала под именем Зазу Ваксс, и такое не по плечу целой нации таких, как вы.

– И о каких достижениях идет речь? – сухо поинтересовалась Пенни.

– Пятьдесят лет я создаю новую науку – конструирование культуры. Я формировала американскую и, следовательно, мировую культуру, потратив миллиарды долларов на пропагандистские кампании, но также, и это оказалось более эффективным, полагаясь на методы, зачастую используемые в шпионаже и в военных действиях.

– Похоже, что на это у вас уходит много времени, – предположила Пенни.

– Да, я ужасно занята, дорогая моя.

– Ближе лучше не подходить, – предупредил я, когда расстояние между Зазу и нами сократилось до десяти

футов.

Она остановилась, но, казалось, вибрировала от распирающей ее энергии и, будь на то желание, преодолела бы эти десять футов одним прыжком.

– Миллиарды долларов, – повторил Майло. – Вы так богаты?

Глянув на него поверх длинного прямого носа, так птица могла бы посмотреть на жучка перед тем, как его съесть, Зазу Ваксс ответила:

– Я распоряжаюсь неограниченными ресурсами федерального казначейства.

– Звучит неплохо.

– И в отличие от глупых и пассивных разведывательных ведомств все эти годы наш бюджет никем и никогда не контролировался.

Она явно гордилась как собой, так и своими достижениями. Но я понимал, что она никогда не стала бы нам всего этого говорить, если бы не ее полная уверенность в том, что из этого дома нам живыми не выйти.

Свет вспыхнул в дальней стене этой камеры медитации, и через открывшуюся дверь в нее вошел монстр-из-«Мазерати». Нашего присутствия он не замечал, что-то бормотал себе под нос, его большие руки болтались из стороны в сторону. Ростом и фигурой он напоминал Ширмана Ваксса, но шел, волоча ноги, и я заметил, что он – горбун.

И вот, без дождя, который мешал мне разглядеть его при нашей первой встрече, я подумал, что он не столь страшен, как жалок. Наконец-то до моих ушей донеслось его бормотание, открыв испуганную душу:

– Не трогай, не трогай красивые вещи, ты их разобьешь, глупый мальчишка, неуклюжий мальчишка, не трогай красивые вещи.

– Ну! – резко бросила Зазу.

Горбун остановился, поднял голову, на жутком лице отразился страх, глаза потемнели от ужаса.

– Что ты разбил теперь? – спросила она.

Его губы шевелились, но ни одного слова с них не слетало. Наконец он смог оторвать взгляд от женщины и заметил нас.

– Зазу, им тут не место, не место, не место, – он начал заламывать руки. – Что случилось? Что не так?

Я узнал грубый голос жестокого убийцы, который перерезал горло Джону Клитрау, а по телефону назвал себя братом всего человечества.

С одной стороны, ему нравилось насилие, с другой – он, несомненно, был очень одинок, ни к кому не мог обратиться ни за советом, ни за теплым словом, что порождало неуверенность в себе и слабоволие.

– Им тут не место. У нас беда, у нас беда.

– Заткнись, или я тебя заткну! – смущенно фыркнула Зазу.

И ее смущение могло означать, что она сама удивлена нашим появлением ничуть не меньше горбуна, пусть и изо всех сил пытается это скрыть. А если мы, действительно, удивили ее, значит, она не контролирует ситуацию, пусть и хотела нас в этом убедить.

– Они заявляют, что твой отец скован и лежит в «Хаммере», который находится в гараже.

Мы с Пенни переглянулись.

– Отец? – вырвалось у нас одновременно.