Библейский театр
Шрифт:
Ренан: «Он вышел из среды народа. Его отец Иосиф и мать Мария были люди среднего сословия, ремесленники, жившие своим трудом в том состоянии, обычном на Востоке, которое нельзя назвать ни достатком, ни нищетой. Крайняя простота жизни в этих странах, устраняя потребность в том, что составляет у нас удобство и комфорт, почти уничтожает преимущество богатства; делая всех добровольными бедняками. С другой стороны, полный недостаток вкуса к искусствам и всему, что служит украшением материальной жизни, кладет печать бедности даже на жилище достаточного человека.
Улицы, где он играл ребенком, можно распознать в каменистых дорожках и переулках, разделяющих хижины. Дом Иисуса, конечно, походил на те бедные лавчонки, в которые свет проникал через дверь и которые служили одновременно и верстаком, и кухней, и спальней, где вся мебель состояла из циновки, нескольких подушек на полу, пары глиняных кувшинов
У Иисуса были братья и сестры, из которых он, кажется, был старшим. Все они остались в неизвестности; по-видимому, те 4 лица, которых дают ему в братья и из которых Иаков получил большое значение в первые годы развития христианства, были его двоюродными братьями. У Марии действительно была сестра, также Мария, вышедшая замуж за некоего Алфея или Клеопу (оба эти имени, по-видимому, обозначают одно и то же лицо), у нее было много сыновей, игравших значительную роль среди первых учеников Иисуса. Эти двоюродные братья, приставшие к юному учителю, так как родные были ему враждебны, и назвались братьями Господа. Настоящие его братья, так же как и их мать, получили некоторую известность лишь после его смерти. Даже и тогда они, вероятно, не сравнялись в значении со своими двоюродными братьями, обращение которых было непосредственнее и характеры, по-видимому, оригинальные. Имена этих родных братьев были до такой степени неизвестны, что, когда евангелист влагает в уста жителей Назарета перечисление кровных братьев, ему прежде всего подсказываются имена сыновей Клеопы. Сестры Иисуса вышли замуж в Назарете, и сам он провел там годы своей первой юности».
Сарамаго: «Стояло лето, солнце припекало вовсю, и отец с сыном работали во дворе, пристроившись в тени. Неподаеку играли братья и сестры Иисуса, и лишь самый младший был в доме, лежал у материнской груди. Иаков тоже вызвался помогать отцу, но то ли притомился, то ли заскучал за работой, что нисколько не удивительно – в отрочестве разница в год значит очень много, ведь Иисус, его старший брат, уже стоял на пороге совершеннолетия, он завершил первую ступень обучения и теперь, согласно правилам религиозного воспитания, наряду с дальнейшим изучением Торы, или письменного закона, ему предстояло приступить к постижению более сложного источника мудрости – Талмуда, или Закона устного. Тем и объясняется, почему в столь юные годы был способен Иисус вести с отцом такой серьезный разговор, без труда находя при том нужые слова и рассуждая весьма последовательно и обдуманно. Иисусу шел двенадцатый год, совсем скоро станет он совершеннолетним».
Ренан: «Эта природа, смеющаяся и грандиозная и воспитала Иисуса. Он научился читать и писать, несомненно, по восточному способу, состоявшему в том, что ребенку дают книгу в руки, которую он повторяет в ритм со своими маленькими товарищами, пока не выучит ее наизусть. Можно, однако, сомневаться, чтобы он хорошо понимал еврейские писания на их подлинном языке.
Школьным учителем в маленьких еврейских городках был «Hazzan», или чтец синагоги. Иисус мало посещал более серьезные школы книжников или «Соферим» (таких школ в Назарете, может быть, и не было) и не получил ни одного из тех титулов, которые в глазах толпы дают право на знание. Но было бы большой ошибкой представить себе Иисуса тем, что мы называем безграмотным. Школьное образование проводит у нас по отношению к личности большое различие между тем, кто его получил, и тем, кто его лишен. Не так было на Востоке и в хорошую пору древности. То состояние грубости, в котором пребывает у нас вследствие уединения нашей личной жизни человек, не побывавший в школе, такое состояние не знакомо обществам, где нравственная культура и в особенности общее настроение времени передаются путем постоянного общения. Араб, у которого не было никакого учителя, тем не менее оказывается нередко человеком, полным достоинства, потому что шатер является чем-то вроде всегда открытой академии, где встреча людей благовоспитанных порождает большое умственное, даже литературное движение. Утонченность манер и ума, столь обычные на Востоке, не имеют ничего общего с тем, что мы называем воспитанием; напротив, педантами и невоспитанными считаются люди школы. При таком состоянии общества невежество, которое у нас обрекает человека на низкое общественное положение, является здесь условием великих дел и большой оригинальности.
Родным языком Иисуса был сирийский, смешанный с еврейским, диалект, на котором говорили тогда в Палестине.
Только изучение Закона считалось свободным и достойным человека.
Он ничего не знал вне иудейства; его ум сохранил ту откровенную наивность, которую всегда ослабляет широкая и разнообразная культура.
Сходство,
К счастью для него, он не изучал и причудливую схоластику, которая преподавалась в Иерусалиме и должна была вскоре составить Талмуд. Если некоторые фарисеи уже успели занести ее в Галилею, он не посещал их, и, когда впоследствии притронулся к этой вздорной казустике, она внушила ему только отвращение. Но можно все же предположить, что принципы Гиллеля были ему небезызвестны. За 50 лет до него Гиллель высказал афоризмы, в которых много общего с его собственными. По своей бедности, которую он переносил смиренно, кротости характера, своей оппозиции против лицемеров и священников Гиллель был учителем Иисуса, если можно позволить себе говорить об учителе, когда дело касается такой высокосамобытной личности.
Чтение книг Ветхого завета произвело на него большое впечатление. Канон священных книг состоял из двух главных частей: Закона, т. е. Пятикнижия, и Пророков в том виде, в каком они дошли до нас. Обширное аллегорическое толкование прилагалось ко всем этим книгам и старалось извлечь из них то, чего в них не было, но что отвечало стремлениям времени. Закон, представлявший не древние законы страны, а скорее утопии, искусственные узаконения и благочестивые подлоги времен царственных ханжей, стал с того времени, как нация утратила свою самостоятельность, неисчерпаемой темой самых тонких истолкований. Что касается Пророков и псалмов, то существовало убеждение, что все сколько-нибудь таинственные намеки этих книг относились к Мессии, и в них заранее искали тип того, который должен был осуществить народные надежды.
Иисус разделял общие вкусы к этим аллегорическим толкованиям, но настоящая поэзия Библии, ускользавшая от наивных экзегетов Иерусалима, открылась в полноте его великому гению. Закон, по-видимому, не представлял для него большой прелести; он верил, что создаст лучшее, но религиозная поэзия псалмов нашла чудесный отзвук в его лирической душе.
Пророки, в особенности Исаия и его продолжатель времен пленения, с их блестящими грезами будущего, с их пылким красноречием, с их порицаниями, чередующимися с волшебными картинами, были его настоящими учителями. Он, без сомнения, прочел и несколько апокрифических книг, т. е. творения, почти ему современные, авторы которых, чтобы придать себе авторитет, который придавали лишь очень древним писаниям, прикрывались именами пророков и патриархов. Особенно поразила его книга Даниила. Книга эта, написанная восторженным иудеем времен Антиоха Эпифана и изданная им под именем древнего мудреца, была выражением идей последнего времени. Автор ее, истинный творец философии истории, впервые отважился усмотреть в движениях мира и последовательности царств лишь функцию, подчиненную исключительно судьбам иудейского народа. Иисус в юности был проникнут этими высокими надеждами. Быть может, он прочел также и книги Еноха, в то время чтимые наравне со священными, и другие писания того же рода, поддерживавшие столько усиленную деятельность народного воображения. Пришествие Мессии с его славой и ужасами, народы, крушащиеся один за другим, разрушение неба и земли были обычной пищей его фантазии; и так как эти события считались близкими и масса людей искала возможности вычислить время их наступления, то сверхъестественный порядок, в который переносят нас подобные видения, казался ему вначале и естественным, и простым».
Русский мыслитель: К перечисленным Ренаном учителям и книгам я бы добавил самых главных учителей, наставников и вдохновителей – отца Иисуса плотника Иосифа и родственника по материнской линии – священника Захария. А что сам Иисус говорит об этом?
Сцена четвертая: Отец и Сын
От автора: Сын ничего не может творить Сам от Себя
Ренан: «Иосиф скончался прежде, чем его сын успел выступить общественно.
Весьма правдоподобно, что, почувствовав себя после смерти мужа чужой в Назарете, она 11 удалилась в Кану, откуда, по-видимому, была родом.
По-видимому, Иисус прожил некоторое время в этом местечке. Там, быть может, прошла часть его юности и там он впервые появился. Он занимался ремеслом своего отца, т. е. плотничеством; в этом не было ничего ни унизительного, ни неприятного. Еврейский обычай требовал, чтоб всякий, посвятивший себя умственному труду, знал какое-нибудь ремесло».
11
Мария – прим. автора.