"Библиотечка военных приключений-2". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– …разливается не по назначению…
– Шутник вы, большой шутник, ага, – хохочет довольный Аббас.
Мы беседуем на разные темы, но моя улыбка и иронические реплики, по-видимому, обижают его.
– Я вижу, ага, что вы не очень доверяете моим словам, но, да буду я прахом у ваших ног, да перейдут на меня все болезни мира, если я говорю неправду. Многие из моих пациентов уже избавились от страданий…
– Перешли в лучший мир, – сказал я.
– Шутник вы, ага! Конечно, и это бывало. Разве можно вылечить всех? Тогда земля переполнилась бы людьми, подорожал бы лаваш, не хватало бы риса. Известная часть должна умирать, но излечиваем мы тоже немало. Я знаю,
– Какое сомнение? – удивился я.
– Видите ли, ага, по шариату и старому иранскому судопроизводству вору за первое воровство отрезают палец до сустава, за второе – отрубают руку, а если попадется в третий раз, то и ногу. Ну, вы сами понимаете, что… – он развел руками.
– Но ведь это было по старому судопроизводству?
– Эх ага, ага!.. Ведь его никто не упразднил… и губернаторы в провинциях часто наказывают по шариату. Есть у меня один больной… ну, не больной, а раненый. Его недавно где-то в районе Фирузкуха подстрелили в руку какие-то педер-сухте…
«Фирузкуха. В зоне советской охраны», – подумал я.
– …бандиты какие-то, да будут осквернены могилы их предков семь раз, – продолжал хаким. – Привезли его в Тегеран и, конечно, сначала докторов инглизи и амрикани позвали…
– Когда произошло это событие, почтенный Аббас? – спросил я.
– Какое, ага?
– Нападение банды на вашего знакомого?
– Сейчас вспомню… Десять… нет, двенадцать, э… нет, тоже неверно, ровно четырнадцать дней назад, сагиб… А что, вы слышали про это дело?
– Нет, просто удивляюсь, что невдалеке от столицы шатаются банды.
– Бродят, ага, разбойничают… Уважаемый Худадат-Мирза подробно рассказывал о них.
– Это кто же такой Худадат-Мирза?
– Раненый… Очень почтенный человек. Раньше он, при немцах, служил телохранителем у Краузе-сагиба, а потом… – хаким понизил голос и оглянулся, – после ухода Реза-Шаха перешел в жандармерию. Триста риалов получает в месяц. Солидный человек… – с уважением сказал «лекарь».
«Четырнадцать дней… ровно две недели, то есть в тот самый день, когда произошла перестрелка железнодорожной охраны с бандой», – продолжал размышлять я.
– Так вот, ага! И инглиз и амрикани в один голос сказали: резать надо руку Худадату-Мирзе. Только тогда родственники больного обратились ко мне. Я, конечно, сагиб, ничто, собака, пыль от ног почтенных иностранных хакимов, лечивших Худадата, однако с помощью пророка Алия, моих знаний и моего нуфуса («дыхания», то есть вдохновения) я излечил его в четыре дня.
– Ну это уж вы перехватили, уважаемый Аббас, – сказал я, продолжая думать о «пациенте» моего гостя.
– Клянусь бородою самого Мортаза-Али (зять пророка Магомета), да будет мир его душе, – заволновался Аббас. – Через неделю Худадат-Мирза сможет снова ходить в свою жандармерию.
– Вы сказали, почтенный Аббас, что ваш больной служил у некоего Краузе-сахиба. Я не знаю здесь такого.
– Теперь, ага, он уже не Краузе. Теперь он и не немец, – засмеялся Аббас. – Теперь он обучает музыке жандармов, дружит с амрикани и называется по-другому.
– А как?
Хаким озадаченно взглянул на меня, подумал и медленно произнес:
– Ага! Я человек маленький, ничтожный. Меня любой полицейский может раздавить, как червяка, а гнев начальства сделать меня прахом…
Мне стало жаль бедняка.
– Не надо, почтенный хаким Аббас. Я случайно спросил вас про этого Краузе.
Гость мой молчал, потом вздохнул
– Ага! Вы сами подошли ко мне, я вас вовсе не знал, и я случайно очутился в вашем доме. Поэтому вы должны поверить моим словам. Я бедняк, фагыр (нищий). И отец, и дед мои были из самой несчастной райи (бедноты), и никогда никто из них ни от кого не слышал ласковых, добрых слов, не видел правильных, хороших дел. От своих властей и помещиков – побои и ругань, ну, а уж об иностранцах и говорить нечего. Инглизы считают нас ниже собак и грязнее свиней. И вот, ага, вдумайтесь в то, что я скажу вам: первый раз в жизни добрые слова и дела отец мой и дед, да будет им тепло в раю аллаха, увидели, как вы думаете, от кого? От русских. Тридцать лет назад здесь шла, ага, большая война между турками и урусами. Инглизы воевали с османами у Багдада, а русские возле Хамадана. А у нас в Иране был в эти дни голод. Никто: ни шах, ни шейхи, ни богачи не помогали крестьянам… Люди умирали, как мухи, и кто же стал кормить несчастных? Вы, русские. И мой дед, и мой отец, и вся наша деревня выжили до нового урожая только благодаря русским. Это было еще тогда, когда у вас был свой падишах, а когда он провалился в джехеннем (в ад), то, – лекарь приподнялся с места и, стоя, продолжал, – Ленин сделал свою страну богатой и свободной. И хотя от нас скрывают многое, но правда доходит и до наших ушей, ага. Я боюсь, сагиб, говорить громко, но в своей душе я кричу: «Зендебад энглаби сорх, зендебад Совет, зендебад барадер урус!» (Да здравствует красная революция! Да здравствуют Советы! Да здравствуют русские братья!)
– Садитесь, садитесь, пожалуйста, Аббас хаким! – сказал я, усаживая на стул гостя.
– Мы, иранцы, очень внимательно наблюдаем за всеми, ага. Инглизов и американи мы отлично знаем и ничего не ждем от них хорошего, но с русских мы не спускаем глаз. А почему? Для того, чтобы проверить, такие ли они хорошие в жизни, как говорят о них. И народ радуется. Ваши солдаты просты, храбры и справедливы. В них нет английской надменности и американского презрения к нам. Разве я, простой и нищий человек, пошел бы в гости к амрикани или инглизу? Я бы и не посмел, и не поверил бы им, а к вам пришел без страха, потому что вы русский, советский человек. Я все это говорю, ага, к тому, что если чем-нибудь смогу заплатить хотя бы частицу долга моего отца и деда, то с радостью сделаю это. А теперь, ага, если вам не безразлично, отпустите вашего гостя, и он вскоре снова посетит ваш дом.
Я крепко пожал Аббасу руку.
– А это, дорогой хаким, примите от меня в виде платы за обучение и ваше потерянное время, – сказал я, передавая гостю пятьдесят риалов.
Минуту Аббас колебался, затем отстранил мою руку:
– Не надо, сагиб! Вы дали моему достоинству и сердцу больше, чем любые деньги. Вы принимали меня, как хозяин гостя, мы пили за вашим столом, как равные, беседовали, как друзья. Разве могу я после всего этого, сагиб, взять от вас деньги?
Он прижал к сердцу ладони, низко поклонился и со словами «селям» (будьте здоровы) ушел.
– Госпожи Барк нет дома, – изгибаясь передо мной в дугу, сообщил швейцар. – Но если его превосходительство подождет, я вызову ее горничную, – предложил он и, не дожидаясь ответа, позвонил.
– Господин полковник! – раздался сверху голосок Зоси, и она стремительно сбежала по лестнице ко мне. Глаза ее светились, сияли радостью и теплом. Подвижная, ласковая, живая, она была прежней Зосей, обаятельной и деликатной, доверчивой и желанной, той самой, какой я увидел ее в первый раз.