Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
А холод, между тем, все усиливался и усиливался, сковывая сознание и провоцируя бред. Химеры не отпускали. Человек в малиновом пуловере почувствовал себя Кеем из сказки Андерсена о Снежной королеве. Пуловер не согревал. Бога в его бредовом сознании сменил какой-то образ Вечной Женственности из манихейской ереси. Химеры праздновали полную победу.
Между тем псих с бутербродом поднял окровавленную кисть со стола, деловито поднес ее к носу, принюхался.
Несчастный в малиновом пуловере начал терять сознание. С его уст стали слетать богохульства.
Небеса оказались пустыми и холодными
— В том-то вся и штука, Женька. В том-то вся и штука. Еда, трапеза, понимаешь, накладывают свой отпечаток. Не все книги выдерживают этот ритм, который создает позвякивание столовых приборов, ритмичное движение челюстей и постоянная необходимость отрываться от текста и бросать взор на тарелку. В нашем обществе есть даже свой штатный психолог, который делает соответствующие замеры и потом беседует с каждым отдельно о полученных впечатлениях. Он собирается защищать докторскую. По его мнению, чтение во время еды имеет прямое отношение к явлению трансперсональной психики.
— Да у вас там действительно все очень серьезно.
— Конечно. Среди нас даже есть один биолог, который говорит, что чтение — это воплощение жизни и что ДНК человека — это так называемая читающая структура.
— Tout aboutit en un livre — Книга вмещает все, — решил уточнить Воронов.
— Кто это сказал?
— Малларме, кажется.
— Вот-вот и мы о том же.
— Так вы различаете, какие книги можно читать во время еды, или трапезы, а какие — нет. Я правильно понял?
— Это все индивидуально. Я, например, не могу во время трапезы воспринимать художественную литературу. Положим, герой объясняется в любви, а ты голову вниз и вилкой что-нибудь подцепляешь. Сам понимаешь — все сразу начинает казаться фальшивым. Жуя и прихлебывая из бокала, я с трудом могу уловить и логику какого-нибудь философского трактата.
— Что же остается тогда, Арсений? Легкое чтиво, да?
Разговор прервался. По Кольцу с сиреной, лавируя между автомобилями, плотно стоящими в пробке, из Склифа пыталась прорваться куда-то в центр карета скорой помощи.
Паника началась не сразу.
До читателей, среди которых в этот час мало было абсолютно нормальных, не сразу дошел смысл произошедшего. Но когда, наконец, дошел, то все как один повскакали с мест, и стулья, падая спинками вниз, принялись отбивать дробь наподобие африканских ритуальных барабанов.
Кто-то закричал, и женский визг стал невыносим.
Толпа бросилась к выходу. Началась давка.
Сообщили, что из-за пробки на Садовом кольце карета скорой помощи задерживается. Ждали реанимобиля, причем для двоих — и для самого членовредителя, и для служительницы-атеистки, у которой, судя по всему, случился сердечный приступ.
Носилки нельзя было пронести сквозь двери и по узкой лестнице. Когда пострадавшего выносили в желтой и вонючей клеенке, то он
Выносили пострадавшего из здания библиотеки четверо случайно подвернувшихся аспирантов. Персонала в службе Скорой помощи не хватало. Прислали двух молоденьких девушек-практиканток да водителя, который не выносил ни запаха, ни вида крови. Он нервно курил одну сигарету за другой, заметно бледнея с каждой минутой.
Аспиранты тоже старались не смотреть на изуродованную руку, которая так и вылезала из клеенки.
Невесть откуда в холле библиотеки появились и ребята с телевидения из передачи «Дорожный патруль».
Летопись дня писалась на камеру по горячим следам.
— Я лично предпочитаю историческую литературу. Лучше всего — какие-нибудь популярные биографии знаменитых людей прошлого.
— А почему именно такой выбор?
— Сам не знаю. Карлейль как-то заметил, что вся мировая история — это бесконечная божественная книга, которую все люди пишут и читают одновременно. И в эту книгу кто-то уже успел вписать и их самих.
По-моему, вся наша так называемая история на кухню похожа. Во-первых, шеф-повар. Он единственный знает заранее, что должно получиться из этого обилия ингредиентов, то есть рецепт. Это и есть цель, которой подчинен весь процесс, весь кухонный хаос. История без цели — уже не история, а одна сплошная бессмыслица, нонсенс.
Во-вторых, ты обязательно встретишь на кухне мясо и кровь. Там везде висят острые ножи и топоры, чтобы перерубать хрящи и кости. Есть здесь и дьявольские сковородки, и печи. Чем тебе не метафора войн и социальных потрясений.
История — вещь кровожадная.
Но, как известно, катаклизмы неизбежно сменяются эпохой процветания, благополучия и спокойствия. Пожалуйста: вот тебе зелень, овощи и фрукты, что называется основные составляющие любого рога изобилия.
И, наконец, сладкий десерт вроде современного Совета Европы. Пирожные, воздушный крем, торты всех размеров и на любой вкус. Все рады, наслаждаются, а диабет, в конце концов, обеспечен. Вот он двойной стандарт любого превосходного кондитера.
— Постой, дай продолжу, — перебил Воронов. — А после обеда мы обязательно спешим в туалет. И то, что из нас выходит, похоже на тлен и разрушение.
— Правильно, — подтвердил Сторожев, — апокалипсис. У каждой истории есть свое завершение, свой финал, поэтому у нас, у читающих гурманов, есть свои филиалы.
— Это какие же?
— Их составляют те, кто может читать только в туалете.
— Это мне знакомо, — не выдержал водила и нажал на газ. Впереди образовался небольшой просвет, в который и юркнула наглая «девятка», чуть не столкнувшись с рейсовым автобусом.
— Почитать в туалете я и сам не прочь, — продолжил разглагольствовать шофер, как сумасшедший, накручивая руль. — Особые, надо сказать, ощущения в душе испытываешь.