Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 4
Шрифт:
– Вы действительно думаете, - спросил Гибсон, - что люди приспособятся к здешней атмосфере? Тогда это будут не люди!
Главный управляющий ответил не сразу.
– Я не говорил, что люди приспособятся к Марсу. Вы никогда не думали, что Марс пойдет им навстречу?
– Он дал Гибсону время вникнуть в свои слова, но, раньше чем тот сформулировал вопрос, Хэдфилд встал.
– Ну, я надеюсь, Уиттэкер за вами смотрит и все вам показывает.
Сами понимаете, с транспортом трудно, но мы вас всюду повезем, дайте только время. Если что будет не так, сообщайте мне.
Намек был вежливый, но ясный. Самый занятой человек
– Ну как Главный?
– спросил Уиттэкер.
– Ничего, - осторожно сказал Гибсон.
– Очень любит свой Марс.
Уиттэкер замялся.
– Я не уверен, что это точное слово. Марс для него враг, которого нужно победить. Мы все так чувствуем, конечно, но у Главного больше на это прав. Вы слышали о его жене?
– Нет.
– Она одна из первых умерла от марсианской лихорадки.
– Понятно, - медленно сказал Гибсон.
– Наверное, поэтому так искали сыворотку?
– Да, это для Главного - больной вопрос. И вообще лихорадка наносит нам большие убытки. Мы не можем позволить себе болеть.
«Вот, - подумал Гибсон, пересекая Бродвей (шириной в целых пятнадцать метров), - вот он, дух марсианской колонии». Он еще не оправился от разочарования. Порт-Лоуэлл показался ему очень маленьким и удивительно бедным. Ряды одинаковых металлических домов были похожи на казармы, а не на город, хотя местные жители изо всех сил разводили цветы. Из-за слабого притяжения цветы разрастались пышно - подсолнечники, например, были в три человеческих роста. Оксфордская площадь вся заросла ими, они мешали ходить, но ни у кого не хватало духу их уничтожить.
Гибсон задумчиво прошел Бродвей и очутился у Мраморной арки, соединявшей Первый купол со Вторым. Здесь, в стратегически безупречном месте - между воздушными камерами, находился единственный на Марсе бар.
– Здравствуйте, мистер Гибсон!
– сказал бармен Джордж.
– Как там Главный?
Гибсон подумал, что информация тут поставлена хорошо - ведь он вышел от Хэдфилда минут десять тому назад. Вскоре ему пришлось убедиться, что новости в Порт-Лоуэлле расходятся с молниеносной быстротой и почти всегда проходят через Джорджа.
Бармен был человек занятный. Бар считался относительно, а не абсолютно необходимым для жизни города, поэтому Джордж совмещал два занятия. На Земле он был довольно известным антрепренером и сейчас руководил маленьким театром. Он был одним из самых старых марсиан - ему шел пятый десяток.
– У нас концерт на той неделе. Может, придете?
– Конечно, - сказал Гибсон.
– А часто у вас концерты?
– Примерно раз в месяц. А фильмы - три раза в неделю. У нас не так уж скучно, как видите.
– Я рад, что здесь можно развлечься.
– Еще бы! Хотя лучше я вам не буду рассказывать, какие тут развлечения, а то вы напишете в газеты.
– Я не пишу для таких газет, - ответил Гибсон, пробуя местное синтетическое пиво. Что ж, привыкнуть можно…
В баре было пусто. В это время дня все работали. Гибсон вынул записную книжку и принялся за дело. Сам того не замечая, он насвистывал, и Джордж в знак протеста включил радио.
Программа передавалась с Земли на Марс через космос. Звук был хороший, если не обращать внимания на солнечные помехи.
Гибсон набросал не меньше ста вопросов, которые он должен будет задать. Он все еще чувствовал себя первоклассником. Не верилось, что стоит пройти двадцать метров, выбраться за прозрачную пленку - и умрешь от удушья. Почему-то на «Аресе» это его не мучило. В конце концов, космос есть космос. Но здесь, среди зелени, он просто не мог в это поверить.
Вдруг ему нестерпимо захотелось вырваться под открытое небо.
Кажется, впервые он действительно затосковал по Земле - по планете, от которой так мало ждал.
– Джордж!
– резко сказал Гибсон.
– Я здесь довольно долго, а снаружи не был. Одного меня не выпустят. К вам тут еще целый час никто не придет. Будьте другом, выведите меня минут на десять.
«Конечно, - подумал Гибсон, - ему кажется, что я сошел с ума». И ошибся. Джордж принял это как должное. В конце концов, в его задачи входило развлекать людей, а многие новички требовали, чтобы он с ними прогулялся. Он философски пожал плечами, подумал, не попросить ли оплаты за психотерапию, и исчез в своем святилище. Через минуту он вынес две маски.
– Смотрите, чтоб резинка прилегала к шее, - сказал он.
– Вот так.
Ну, пошли. Не больше десяти минут!
Гибсон весело последовал за ним, как пес за хозяином. Здесь были две камеры: большая, открытая, вела во Второй купол, а маленькая - наружу. Они двигались по металлической трубе, проложенной в стене из стеклоблоков, соединяющей с грунтом тонкий пластик купола.
Пришлось миновать четыре двери, и ни одну из них нельзя было открыть, пока не закрыты все остальные. Гибсон не возражал против этой предосторожности, но ему казалось, что прошло страшно много времени, пока последняя дверь не распахнулась перед ними и они вышли на ярко-зеленую поляну. Из-за низкого давления руки покрылись гусиной кожей, но разреженный воздух оказался довольно теплым, и вскоре это прошло. Не обращая внимания на Джорджа, Гибсон пошел по низким плотным растениям. Почему они так разрослись вокруг купола? Может быть, их привлекло тепло или незаметная утечка кислорода? Он наклонился, чтобы рассмотреть растения, в которых стоял по колено. Конечно, он видел их не раз на фотографии. Ничего интересного в них не было, да он и слишком мало смыслил в ботанике, чтобы оценить их особенности. Встреть он что-нибудь подобное на Земле, он бы и внимания не обратил. Ни одно из растений не поднималось выше метра; казалось, что они сделаны из блестящего, плотного, тонкого пергамента и приспособлены для того, чтобы поймать побольше света и поменьше потерять драгоценной воды.
Вздувшись крохотными парусами, они медленно вращались вслед за Солнцем. Гибсону захотелось увидеть для контраста цветы, но их на Марсе не было. Может быть, они и росли раньше, когда воздух был достаточно плотен, чтобы поддерживать насекомых; но сейчас марсианские растения опылялись сами.
Джордж смотрел на растения без всякого интереса. Гибсон забеспокоился, не рассердился ли он, что его вытащили. Но эти угрызения совести были совершенно необоснованны. Джордж раздумывал над репертуаром. Внезапно он стряхнул задумчивость и обратился к Гибсону: