Библиотека мировой литературы для детей, т. 15
Шрифт:
Прошка вертел свое колесо, закрыв глаза. Он часто так делал, когда мечтал. Но его мысли сегодня были нарушены неожиданным появлением Алексея Иваныча. Это значило, что кто-то придет в мастерскую и что придется ждать обеда. Алексей Иваныч нарядился в свой рабочий костюм и озабоченно посмотрел кругом.
— Этакая грязь!.. — думал он вслух. — И откуда только она берется? Хуже, чем в конюшне… Спирька, хоть бы ты прибрал что-нибудь!
Спирька с недоумением посмотрел кругом. Если убирать, так надо всю мастерскую разнести по бревнышку.
— Ну и мастерская, нечего сказать! Только свиней держать.
Время подошло к самому обеду, когда у ворот уховского дома остановился щегольской экипаж и из него вышла нарядная дама с двумя детьми: девочкой лет двенадцати и мальчиком лет десяти. Алексей Иваныч выскочил встречать дорогих гостей за ворота без шапки и все время кланялся.
— Уж вы извините, сударыня!.. Грязновато будет в мастерской; а камушки вы можете посмотреть у меня в доме.
— Нет, нет, — настойчиво повторяла дама. — Камни я могу купить и в магазине; а мне именно хочется посмотреть вашу мастерскую, то есть показать детям, как гранятся камни.
— А, это другое дело! Милости просим…
Дама поморщилась, когда переступила порог уховской мастерской. Она никак не ожидала встретить такое убожество.
— Отчего у вас так грязно? — удивлялась она.
— Нам никак невозможно соблюдать чистоту, — объяснял Алексей Иваныч. — Известно, камень… Пыль, сор, грязь… Уж как стараемся, чтобы почище…
Эти объяснения, видимо, нисколько не убедили даму, которая брезгливо подобрала юбки, когда переходила от двери к верстаку. Она была такая еще молодая и красивая, и уховская мастерская наполнилась запахом каких-то дорогих духов. Девочка походила на мать и тоже была хорошенькая. Она с любопытством слушала подробные объяснения Алексея Иваныча и откровенно удивилась в конце концов тому, что из такой грязной мастерской выходят такие хорошенькие камушки.
— Да, барышня, случается, — объяснил Ермилыч, — и белый хлеб, который изволите кушать, на черной земле родится.
Алексей Иваныч прочитал целую лекцию о драгоценных камнях. Сначала показал их в сыром виде, а потом — последовательную обработку.
— Прежде камней было больше, — объяснял он, — а теперь год от году все меньше и меньше. Вот взять александрит, — его днем с огнем наищешься. А господа весьма его уважают, потому как он днем зеленый, а при огне — красный. Разного сословия бывает, сударыня, камень, все равно как бывают разные люди.
Мальчик совсем не интересовался камнями. Он не понимал, чем любуется мать и сестра и чем хуже граненые цветные стекла. Его больше всего заняло деревянное большое колесо, которое вертел Прошка. Вот это штука действительно любопытная: такое большое колесо и вертится! Мальчик незаметно пробрался в темный угол к Прошке и с восхищением смотрел на
— Отчего она такая светлая?
— А от рук, — объяснил Прошка.
— Дай-ка я сам поверчу…
Прошка засмеялся, когда барчонок принялся вертеть колесо.
— Да это очень весело… А тебя как зовут?
— Прошкой.
— Какой ты смешной: точно из трубы вылез.
— Поработай-ка с мое, так не так еще почернеешь.
— Володя, ты это куда забрался? — удивилась дама. — Еще ушибешься…
— Мамочка, ужасно интересно!.. Отдай меня в мастерскую, — я тоже вертел бы колесо. Очень весело!.. Вот, смотри! И какая ручка светлая, точно отполированная. А Прошка походит на галчонка, который жил у нас. Настоящий галчонок…
Мать Володи заглянула в угол Прошки и только покачала головой.
— Какой он худенький! — пожалела она Прошку. — Он чем- нибудь болен?
— Нет, ничего, слава богу! — объяснил Алексей Иваныч. — Круглый сирота, — ни отца, ни матери… Не от чего жиреть, сударыня! Отец умер от чахотки… Тоже мастер был по нашей части. У нас много от чахотки умирает…
— Значит, ему трудно?
— Нет, зачем трудно? Извольте сами попробовать… Колесо, почитай, само собой вертится.
— Но ведь он работает целый день?
— Обыкновенно…
— А когда утром начинаете работать?
— Не одинаково, — уклончиво объяснил Алексей Иваныч, не любивший таких расспросов. — Глядя по работе… В другой раз — часов с семи.
— А кончаете когда?
— Тоже не одинаково: в шесть часов, в семь, — как случится.
Алексей Иваныч приврал самым бессовестным образом, убавив целых два часа работы.
— А сколько вы жалованья платите вот этому Прошке?
— Помилуйте, сударыня, какое жалованье! Одеваю, обуваю, кормлю, все себе в убыток. Так, из жалости и держу сироту… Куда ему деться-то?
Дама заглянула в угол Прошки и только пожала плечами. Ведь это ужасно: целый день провести в таком углу и без конца вертеть колесо. Это какая-то маленькая каторга…
— Сколько ему лет? — спросила она.
— Двенадцать…
— А на вид ему нельзя дать больше девяти. Вероятно, вы плохо его кормите?
— Помилуйте, сударыня! Еда для всех у меня одинаковая. Я сам вместе с ними обедаю. Прямо сказать, в убыток себе кормлю; а только уж сердце у меня такое… Ничего не могу поделать и всех жалею, сударыня.
Барыня отобрала несколько камней и просила прислать их домой.
— Пошлите камни с этим мальчиком, — просила она, указывая глазами на Прошку.
— Слушаюсь-с, сударыня!
Последнее желание не понравилось Алексею Иванычу. Эти барыни вечно что-нибудь придумают! К чему ей понадобился Прошка? Лучше он сам бы принес камни. Но делать нечего, — с барыней разве сговоришь? Прошка так Прошка, — пусть его идет; а у колеса поработает Левка.
Когда барыня уехала, мастерская огласилась общим смехом.