Библиотека мировой литературы для детей, т. 29, кн. 3(Повести и рассказы)
Шрифт:
Зато вечером, когда с базара разъедутся, опасность минует, Лина во всю ширь своей размашистой натуры выставляла деревенские гостинцы на стол.
— Ешьте, подруженьки, наедайтесь до другого базара, молочко пейте топленое.
Кроме девчат, приходил еще один гость. Более всего перед ним не хотелось ей быть Акулькой. Хотелось, чтобы он ее знал не деревенщиной, вчера из лаптей, а культурной горожанкой Линой Савельевой.
Гость был курсантом Военной электротехнической школы, или, как ее называли кратко, — ВЭШ.
Все знали, и Катя знала: ВЭШ — дитя революции. Юное, еще не исполнилось
Катя Бектышева с подругами из своих окон наблюдала, как в положенный час маршируют красноармейцы, вернувшиеся с гражданской войны. Отвоевали. Теперь усваивают науку, в первую очередь нужную Советской стране.
Из окон савельевской комнаты видны Чертоги. В прежние времена им было название — Царские. Фасад в богатом разноцветье изразцов, сдвоенные окна, как бы в рамах из пестрого камня, под цветными кокошниками, другие затейливые архитектурные украшения придавали Чертогам праздничный вид.
Теперь над главным входом в Чертоги на красном полотнище едва не аршинными буквами выведено: «Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны. Ленин».
Призыв и приказ: электрификация всей страны!
Давно ли ты, Катя, читала Толстого и Чехова при тощем огонечке лучины? Горько ело дымом глаза, ты вытирала слезы, сморкалась, за вечер платок вымокнет насквозь, нос от копоти прочернится.
И вот — электрификация. И рядом с тобою люди, мобилизованные Советской властью открывать и устраивать новый этап хозяйства и жизни страны. Катя думала об этом другими, простыми словами, но смысл был именно такой, высокий, небудничный.
Между тем, судя по Лининому гостю, курсанты ВЭШ, которым предназначалось в будущем осиять электрическим светом всю Советскую землю, были довольно обыкновенными людьми.
Лининого гостя звали Степан Бирюков. Лина его называла Степанчик или чаще Бирюк.
— Бирюк, здорово! — с притворной небрежностью встречала она.
А он хоть и большой, неловкий и увалень, а совсем не бирюк, не угрюм. Но стеснителен. Все как будто боится помешать.
Лина насмешничала:
— Как только ты, Бирюк, воевал? С тебя апостола святого писать.
Он молча улыбался добродушной улыбкой, снимал со стены гитару и тихонько наигрывал, подбирая мелодию.
Версты, как дни, пролетают, Конь подо мною кипит. Юность моя удалая — Цоканье звонких копыт.— Жаров, Александр Жаров, наш комсомольский поэт.
Самые боевые мотивы у Бирюка звучали задумчиво, даже грустновато.
Савельевская комната выделялась в общежитии. У них гитара. Правдами или неправдами Лина раздобыла ее, когда оборудовала у себя в селе красный уголок. Красный уголок то ли временно, то ли навовсе закрылся, и гитара перекочевала в общежитие техникума. На гитару вечерами сойдутся девчата из соседних комнат. Три койки, три табуретки, Клавин сундук — не хватало сидений, так тесно набьется народу. Вечерами под гитару
Когда наступит мировой коммунизм? Может ли комсомолец полюбить кулацкую дочь? Надолго ли нэп? Как мы относимся к нэпу?
Нужно не забывать, что староста комнаты Лина Савельева была ведущим общественным деятелем техникума. Оттого и темы разговоров бывали почти всегда злободневными. А может быть, сказывалось влияние курсанта ВЭШ Бирюкова, постоянного гостя савельевской комнаты.
Он и затащил Катю в клуб ВЭШ на субботние танцы.
— Ваши педагогички все по субботам у нас, таких, как ты, улиток немного.
— Зря агитируешь, потерпишь поражение, Бирюк, — скептически пожимала плечами Лина. — Мы с Клавой уж как старались — не вышло. Вся в науке. С лекций в читальню, из читальни на лекции.
— Не в одних читальнях и лекциях жизнь. Айда, Катя, на танцы. Познакомлю тебя там с одним…
Напрасно он это сказал. В том же духе агитировала и Лина: «Познакомлю с одним». А Клава и вовсе напрямик: «Дурочка, зима пролетит, и ты полетишь на край света, в деревенскую темь. Досидеться до старой девы охота? Здесь шанс — женихов целый полк. Лови счастье за хвост… если, конечно, сумеешь».
Катя обливалась огнем. Ее дикая стыдливость противилась. Она обливалась огнем, представляя — входит, зал полон, все взгляды обращены на нее: «Не стерпела, пришла-таки ловить за хвост жениха».
Но Бирюков не отступал и уговорил в конце концов.
— Никто тебя там не съест. У нас духовой оркестр не какой-нибудь — военный. И клуб не какой-нибудь — в церкви. И церковь не простая, в прежние времена была домовой государевой, на случай царских приездов в Чертоги. Памятник архитектуры. Посмотришь.
И Катя пошла с единственной целью посмотреть памятник архитектуры, бывшую домовую государеву церковь, где теперь оборудован клуб. Впрочем, может быть, и потанцует.
— Без пары не оставим. Кавалеры на вальс и тустеп обеспечены, — улыбался добрый Бирюк.
Она поднималась с подругами железной узорчатой лестницей. Навстречу из бывшей домовой церкви Чертогов неслись звуки вальса «Дунайские волны». И скованная Катина душа расковалась. Глупая улитка, чего ты пряталась? Этого парадного зала со сводчатым потолком, сиянием граненых люстр, фресками и тончайшей лепкой на стенах, золочеными перилами высоких хоров, откуда льется нежная музыка, томящая сердце, качающая, как на волнах.
Лина исчезла. Вон плавно движется в танце, запрокинула голову и как-то ново и кротко глядит в глаза своему Бирюку. И Клавы нет. Где она? Зал наполнялся танцующими. Одна за другой вступали в круг пары. Катя стояла у стены. Возле стояла незнакомая девушка, курносенькая, довольно миловидная. Катя увидела какое-то ищущее и стыдящееся выражение ее лица и со страхом подумала: «Неужели и я такая жалкая?»
В то время раздалось спасительное, отчего шумно забилось Катино сердце:
— Разрешите?