Библиотека мировой литературы для детей, том 23
Шрифт:
И вот почему-то пылал костер. Тихо звеня уздечками, тут же рядом ворочались разномастные кони.
Ра-а-а!.. — звонко гудела машина, взлетая в гору все круче и круче.
…Темные кони, вороные и каурые, были невидимы, но один, белогривый, маленький и смешной Пегашка, вскинув короткую морду, поднял длинные уши, настороженно прислушиваясь к неразгаданному шуму.
— Это мой конь! — сказал Сергей, поднимаясь от костра и тренькая звонкими шпорами.
— Да, — согласился начальник заставы, — эта худая, недобитая
— Хорошо! Посмотрим! — гневно крикнул Сергей и вскочил на Пегашку, который сразу же оказался самым лучшим конем в этой разбитой, но смелой армии.
— Плохо! — крикнул ему вдогонку умный, осторожный начальник заставы. — Это тревога, это белые.
И тотчас же погас костер, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет.
— Это беженцы! — крикнул возвратившийся Сергей. — Это не белые, а просто беженцы. Их много, целый табор.
И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами.
— Это мой конь! — гордо сказал Сергей, показывая ребятишкам на маленького белогривого Пегашку. — Это очень хороший конь.
Но глупые ребятишки не понимали и молча жадно грызли черный хлеб.
— Это хороший конь! — гневно и нетерпеливо повторил Сергей и посмотрел на глупых ребятишек недобрыми глазами.
— Хороший конь, — слегка картавя, звонко повторила по- русски худенькая, стройная девчонка, вздрагивавшая под рваной и яркой шалью. — И конь хороший, и сам ты хороший.
Ра-а-а!.. — заревела машина, и Сергей решил: «Стоп! Довольно. Теперь пора просыпаться».
Но глаза не открывались.
«Довольно!» — с тревогой подумал он, потому что хороший сон уже круто и упрямо сворачивал туда, где было темно, тревожно и опасно. Но тут его крепко качнуло, машина остановилась, и шофер громко сказал:
— Есть! Закурим. Это Байдары.
— Байдары… — машинально повторил Сергей и открыл глаза.
Машина стояла на самой высокой точке перевала. Запутавшиеся в горах тучи остались позади. Далеко под ногами в кипарисовой черноте спало все южное побережье. Кругом было тихо и спокойно. Сон прошел.
Они закурили и быстро помчались вперед, потому что было уже далеко за полночь.
Проснувшись, Натка увидела Альку.
Алька стоял, открыв коробку, и удивлялся тому, что она пуста.
— Это ты открыла или они сами повылазили? — спросил Алька, показывая на коробку.
— Это я нечаянно, — созналась Натка. — Я открыла и даже испугалась.
— Они не кусаются, — успокоил ее Алька. — Они только прыгают. И ты очень испугалась?
— Очень испугалась, — к великому удовольствию Альки, подтвердила
— Алька, — спросила Натка, когда, умывшись, вышли они на террасу, — скажи мне, пожалуйста, что ты за человек?
— Человек? — удивленно переспросил Алька. — Ну, просто человек. Яда папа. — И, серьезно поглядев на нее, он спросил: — А ты что за человек? Я тебя узнаю. Это ты с нами в вагоне ехала.
— Алька, — спросила Натка, — почему это ты да папа? А почему ваша мама не приехала?
— Мамы нет, — ответил Алька.
И Натка пожалела о том, что задала этот неосторожный вопрос.
— Мамы нет, — повторил Алька, и Натке показалось, что, подозревая ее в чем-то, он посмотрел на нее недоверчиво и почти враждебно.
— Алька, — быстро сказала Натка, поднимая его на руки и показывая на море, — посмотри, какой быстрый, большой корабль.
— Это сторожевое судно, — ответил Алька. — Я его видел еще вчера.
— Почему сторожевое? Может быть, обыкновенное?
— Это сторожевое. Ты не спорь. Так мне папа сказал, а он лучше тебя знает.
В этот день готовились к первому лагерному костру, и Натка повела Альку к октябрятам.
На лужайке босой пионер Василюк, забравшись на спину согнувшегося Баранкина, учил легонькую и ловкую башкирку Эмине вспрыгивать на плечи с развернутым красным флагом.
— Ты не так прыгаешь, Эмка, — терпеливо повторял Василюк. — Ты когда прыгнешь, то стой спокойно, а не дрыгай ногами. Ты дрыгнешь — я колыхнусь, и полетим мы с тобой прямо Баранкину на голову. Эх, ты! Ну, и как мне с тобой сговориться? — огорчился он, увидав, что Эмине не понимает его. — Ну ладно, беги. Потом Юлай придет, он уж тебе по-вашему объяснит.
Эмине спрыгнула и, заметив Альку, остановилась и с любопытством разглядывала этого маленького, незнакомого ей человека.
— Пионер? — смело спросила она, указывая на его красный галстук.
— Пионер, — ответил Алька и протянул ей цветную картинку с мчавшимся всадником. — Это белый, — хитро прищуриваясь и указывая пальцем на всадника, попробовал обмануть ее Алька. — Это белый. Это царь.
— Это красный, — еще хитрее улыбнувшись, ответила Эмине. — Это Буденный.
— Это белый, — настойчиво повторил Алька, указывая на саблю. — Вот сабля.
— Это красный, — твердо повторила Эмине, указывая на серую папаху. — Вот звезда!
И, рассмеявшись, оба очень довольные, что хорошо поняли друг друга, они вприпрыжку понеслись к кустам, откуда доносилось нестройное пение октябрят.
Проводив Альку к октябрятам, Натка повернула к сосновой роще и натолкнулась на звеньевого третьего звена Иоську. В одной руке Иоська тащил что-то длинное, свернутое в трубочку, а в другой — маленький, крепко завязанный узелок.
— Ты откуда? Куда?