Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)
Шрифт:
— Это и есть подземный ход, — зашептал Борька, — туда нельзя, там самые гробы с мертвецами.
— Боюсь я твоих мертвецов!.. — Миша двинулся по проходу.
Борька схватил его за плечо.
— Смотри, Мишка, — зашептал он, — говорю тебе, идем назад, а то хуже будет…
— Пугаешь?!
— Мы без фонаря все равно ничего не увидим. Я завтра фонарь достану, тогда пойдем.
— Знаю я тебя!
— Чтоб мне провалиться на этом месте! А не пойдешь назад — уйду и не вернусь. Пропадай здесь.
— Испугался я очень! — ответил Миша, но полез
Они вышли из подвала. Ослепительное солнце ударило в глаза.
— Так смотри, — сказал Миша, — завтра утром.
— Все, — ответил Борька, — договорились.
На заднем дворе появился Шура Огуреев, Шурка-большой, как его называли ребята, самый высокий во дворе мальчик. Он считался великим артистом и состоял членом драмкружка клуба. Клуб этот находился в подвальном помещении первого корпуса и принадлежал домкому. Ребят туда не пускали, кроме Шурки-большого, который по этому поводу очень важничал.
— А, Столбу Верстовичу!.. — приветствовал его Миша.
— Я думал, ты уже вышел из детского возраста, — ответил Шура.
— Какой серьезный! — заметил Генка. — Где тебя так выучили? В клубе, что ли?
— Хотя бы в клубе. — Шура сделал паузу. — Но в клуб пускают только взрослых.
— Подумаешь, какой взрослый нашелся! — сказал Миша. — Вырос длинный, как верста, вот тебя и пускают.
— Я клубный актив, — объявил Шура.
— Нас в клуб не пускают потому, что мы неорганизованные, — сказал Слава, — а вот, говорят, на Красной Пресне есть отряд юных коммунистов и они имеют свой клуб.
— Есть, — подтвердил Шура, — только они называются по-другому, не помню как. Но это для маленьких, а взрослые вступают в комсомол.
Шура намекал на то, что он посещает комсомольскую ячейку фабрики и собирается вступить в комсомол.
— Здорово… — задумчиво произнес Миша. — У ребят — свой отряд!
— Это, наверное, скауты, — сказал Генка. — Ты, Славка, что-нибудь путаешь.
— Я не путаю. Скауты носят синие галстуки, а эти — красные.
— Красные? — переспросил Миша. — Если красные — значит, они за Советскую власть. И какие могут быть скауты на Красной Пресне! Самый пролетарский район.
— Еще бы! — сказал Шура и неуверенно добавил: — У каждого есть членский билет…
— Здорово!.. — снова протянул Миша. — Как же я ничего не слыхал? Ты, Славка, откуда это знаешь?
— Мальчик один в музыкальной школе рассказывал.
— Почему же ты точно не узнал? Как они называются, где их клуб, кого принимают…
— «Принимают»! — засмеялся Шура. — Думаете, взял и поступил. Так тебя и приняли!
— Почему же не примут?
— Не так-то просто! — Шура многозначительно покачал головой. — Сначала нужно проявить себя.
— Как это — проявить?
— Ну вообще, — Шура сделал неопределенный жест, — показать себя… Ну вот, как некоторые: работают в клубе, ходят на комсомольские собрания…
— Ладно, Шурка, — перебил его Миша, — не надо слишком
— То есть?
— Комсомольцы на фронте воевали. А ты что? Стоишь за кулисами, толпу изображаешь… Ты лучше скажи: хочешь быть режиссером?
— Как это — режиссером? У нас режиссер товарищ Митя Сахаров.
— Он режиссер взрослого драмкружка, а мы организуем детский, тогда всех ребят будут пускать в клуб. Поставим пьесу. Сбор — в пользу голодающих Поволжья. Вот и проявим себя.
— Правильно! — сказал Слава. — Можно еще и музыкальный кружок, потом хоровой, рисовальный.
— Не позволят… — Шура с сомнением покачал головой, но по глазам его было видно, что ему очень хочется быть режиссером.
— Позволят, — настаивал Миша. — Пойдем к товарищу Мите Сахарову. Так, мол, и так: хотим организовать свой драмкружок. Разве он может нам запретить?
— А он вас в шею! — крикнул Борька, собиравший на помойке бутылки.
— Не твое дело! — Генка погрозил ему кулаком. — Торгуй своими ирисками.
— Конечно, — продолжал размышлять Шура, — это неплохо. Но по характеру своего дарования я не режиссер, а исполнитель…
— Ну и прекрасно, — сказал Миша, — вот и будешь исполнять режиссера.
— Хорошо, — согласился Шура. — Только уговор: слушаться меня во всем. В искусстве самое главное — дисциплина. Ты, Генка, будешь простаком. Ты, Слава, — героем, ну и, конечно, музыкальное оформление. Мишу предлагаю администратором. Инженю и прочие амплуа я распределю потом, после испытаний.
Клуб состоял из одного только зрительного зала. Когда не было спектакля или собрания жильцов, скамейки сдвигались к одной стороне и в разных углах клуба работали кружки. Домашние хозяйки и домработницы учились в ликбезе. На сцене происходили репетиции драмкружка. В середине зала бильярдисты катали шары, задевая киями музыкантов струнного оркестра.
Надо всем этим господствовал заведующий клубом и режиссер товарищ Митя Сахаров — вечно озабоченный молодой человек в длинной порыжевшей бархатной толстовке с лоснящимся черным бантом и в узких брюках «дудочкой». У него длинный, тонкий нос и острый кадык, готовый вот-вот разрезать изнутри Митино горло. Растопыренной ладонью Митя ежеминутно откидывает назад падающие на лицо длинные, прямые, неопределенного цвета волосы.
Шура подтолкнул вперед Мишу:
— Говори. Ведь ты администратор, — и отошел в сторону с таким видом, будто он ни при чем и смеется над ребячьей затеей.
— М-да… — процедил Митя Сахаров, выслушав Мишу. — У меня не театральное училище, а культурное учреждение. М-да… Культурное учреждение в тисках домкома… — И ушел на сцену, откуда вскоре послышался его плачущий голос: — Товарищ Парашина, вникайте в образ, в образ вникайте…
Миша подошел к ребятам:
— Ничего не вышло. Отказал. У него не театральное училище, а культурное учреждение в тисках домкома.