Библиотека мировой литературы для детей, том 49
Шрифт:
Дед заметил, что в случае с Огурцарем на одной терпимости и доброте далеко не уедешь, но дельного предложения от него тоже не последовало. Семейный совет пришлось отложить на следующий день. Единственное, до чего мы договорились: папа спит эту ночь в гостиной, а Огурцаря мы запрем в папиной комнате. Мы не хотели, чтобы папа встречался с Огурцарем. После совета Мартина надела самое красивое платье. И щипцами для завивки превратила свои лохмы в мелкие бараньи колечки. Так, видите ли, нравится Станеку Курти. С ним она и собиралась в кино. Мама выразила сомнение:
Мартина сказала:
— Во-первых, в школу завтра не идти. Значит, я все равно рано спать не лягу. Во-вторых, моим нервам нужна разрядка, а в-третьих, Курти стрижется коротко!
По тому, как было произнесено «Куууртиии», я определил, что Курти начисто вытеснил Бергера Алекса.
Дед вышел из дома вместе с Мартиной. Он пошел в кафе почитать зарубежные газеты за прошлую неделю. Мама заявила, что на ее нервную систему сегодня выпала чересчур большая нагрузка. Она приняла снотворное и легла в постель. Перед этим она укрыла папу вторым пледом.
Я остался в кухне с Ником. Откровенно говоря, с большим удовольствием я бы залег у себя в комнате и дочитал до конца детективчик, который начал уже месяц назад. Но Ник что-то совсем раскис и сник, мне не хотелось оставлять его одного. Я думал, мне удастся немного растормошить его. Но Ник не желал, чтобы его тормошили. Он уставился в одну точку, потом, помолчав, сказал:
— Вольфи, мне нужно ненадолго выйти.
— Привет горячий, — сказал я, — таким шпингалетам запрещается высовывать нос из дома в полдевятого вечера.
— Но мне адски нужно!
— Ничего тебе не нужно, тютя — валеный сапог.
Ник взглянул на меня почти враждебно. Тут меня внезапно пронзило. Как же гадко я себя веду и как гнусно говорю с Ником! «Прямо как взрослый», — пронеслось в голове. Я вдруг понял: оказывается, вести себя по-скотски очень просто.
— Тебе что, в самом деле куда-то нужно?
Ник кивнул.
— Могу я составить компанию?
Ник покачал головой.
— Ты надолго?
— Нет, минут на пятнадцать, — сказал Ник.
— Без дураков?
— Без дураков!
И он вышел из кухни. Через кухонную дверь мне было видно, как он направился в чулан. Оттуда он вернулся с детским рюкзаком. Открыл тумбочку под раковиной и набил рюкзак проросшей картошкой. На меня он не смотрел. Я делал вид, будто тоже его не замечаю. Затем Ник с рюкзаком из кухни вышел. И дверь за собою плотно прикрыл. Я не двигался с места. Я ждал. Сначала все было тихо. Примерно через минуту в прихожей что-то скрипнуло: колеса от кукольной колясочки. А потом раздался жалобный голос Огурцаря:
— Этва мы не хахочем! Мы не хахочем этва! Хахочем ©столоваться здесь!
И голос Ника:
— Так, к сожалению, не получится!
Я выглянул в окно. На улице была сплошная темень. Только освещенное кухонное окно отбрасывало гигантскую светлую тень на усыпанную гравием дорожку. Через пятно света прошел Ник, толкая перед собой колясочку. В ней с короной на голове и с детским рюкзаком за спиной сидел король Куми-Ори.
Ник
Я запер за Ником дверь. Хоть я и решил не задавать ему никаких вопросов, но не удержался:
— Куда ты его сплавил?
Ник тихо сказал:
— Он вылезать не желал. Он не понял, что мы его больше не хотим. Он был злой и ругался. Я его высадил у одного подвального окошка. Из него пахло плесенью. Он там наверняка приживется. После я сразу домой побежал!
Я восхищенно посмотрел на Ника. Тут я заметил, что у него вся правая щека разодрана.
— Он меня саданул, когда я вытаскивал его из коляски, — объяснил Ник.
Я чуть было не сказал Нику: «Ники, хныки, две клубники», но понял, что Ник из этого уже вырос. Поэтому я сказал:
— Ну, ладно. По кроватям!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
На тот случай, если это кому-нибудь интересно: папа абсолютно здоров. Иногда у него, правда, разбаливается голова. Как раз сейчас он сидит в гостиной, спорит с дедом, чья газета лучше. Он уже вышел на работу. Директор фирмы объявил ему благодарность: ведь только после происшествия с папой всем стало ясно, какой адский бич эти крысы. Так что в самый последний момент удалось спасти наиболее важные архивные дела.
Было ли у папы действительно сотрясение мозга, для меня вопрос. Лично я в это не верю. Знаю четко лишь одно: папа без всякого напряжения может вспомнить абсолютно все. Он только делает вид, что ничего не знает. Потому что ему это неприятно. Но я за ним наблюдал. В первый же день, когда ему разрешили вставать, он в своей комнате все вверх дном перевернул. Все полочки в шкафу выдвинул, все дверцы пооткрывал, под кровать заглядывал. И возбужденно бормотал:
— Где этот подлый обманщик? Где мошенник? Я еще доберусь до него!
Тут мне папу стало жалко. Я сказал, будто не ему, а так, высматривая что-то из окна:
— Ник оттаранил Огурцаря из дома! Раз и навсегда!
Папа промолчал… Он только глубоко-глубоко вздохнул и снова лег в постель. А потом он заснул.
Джеймс Олдридж
ПОСЛЕДНИЙ ДЮЙМ
Хорошо, если, налетав за двадцать лет не одну тысячу миль, ты и к сорока годам все еще испытываешь удовольствие от полета; хорошо, если еще можешь радоваться тому, как артистически посадил машину: чуть-чуть отожмешь ручку, поднимешь легкое облачко пыли и плавно отвоюешь последний дюйм над землей. Особенно когда приземляешься на снег — плотный снег очень удобен для посадки, — и хорошо сесть на снег так же приятно, как прогуляться босиком по пушистому ковру в гостинице.