Библиотека приключений в пяти томах. Том 2
Шрифт:
— Это пресс для оттисков корректуры, — сказал Чепцов. — Каждый ребенок знает.
— Пресс для оттисков, говоришь? — посмотрел на него Афанасьев. — Значит, будут у нас печатные прокламации! Чего там прокламации, газету будем выпускать!
— Скажете тоже, товарищ Афанасьев! Газету! — засмеялся завхоз. — Для газеты писатели нужны, которые газету сочиняют. Называются корреспонденты. А где у нас такие?
Завхоз Вакулин был городской житель, из Перми, работал там полотером. Он даже зимой щеголял в “здравствуй-прощай” — тропическом шлеме из кокосовой мочалки, а поэтому спорить с ним по поводу не совсем попятных “корреспондентов”
— Не встревай, захвост! — даже оттолкнул его Иван Васильевич. — Я буду газету сочинять! Я согласен в писатели идти!
— Во-первых, не пихайтесь, папаша Крутогон, вы не в церкви, — отстранился опасливо завхоз. — А во-вторых, от вашего сочинительства и у медведя голова заболит.
— Бросьте спорить, товарищи! — остановил их Афанасьев. — Газету мы выпустим! И будет наш свинцовый залп разить врага не хуже пулемета. Верно, товарищ наборщик?
— Все дело в том, какой тираж, — ответил уклончиво Чепцов.
— На первое время — двести экземпляров.
— На сто не согласитесь? Ведь не машина, а тискалка… Ладно, давайте попробуем двести! — согласился наборщик.
— Тогда я в штаб побегу, согласую. А вы забирайте всю эту типографию. Кроме, — покосился Афанасьев на красный нос Чепцова, — кроме бидона со спиртом. Мы его в лазарет отдадим.
— А шрифты чем я промывать буду? — остановился шагнувший было к фуре Чепцов.
— Керосином. Слышал я, можно и керосином промывать.
— С керосином мазня, а не печатанье! Тогда прощайте, лихом не поминайте! — подергал наборщик козырек кепчонки и сел на пень. — Категорически отказываюсь!
— Где раньше работал? — спросил строго глуховатый голос.
Все обернулись. Это подошел незаметно начальник штаба, он же комиссар отряда Арсенадзе.
— В Кунгуре, в электрической типографии “Корзинкин и сын”! — гордо ответил Чепцов.
— А куда ты ехал в этой фуре?
— В эту… в типографию военного округа, — тихо сказал наборщик.
— К генералу Блохину! Смертные приговоры рабочим и мужикам печатать? — дернулся у комиссара ус и побелели глаза.
Круглый, как у рыбы, рот Чепцова задрожал, будто он собирался заплакать.
— Разве ж я подобру согласился у них работать? Взяли за конверт — и в ящик!
— А ты думаешь, и мы не сможем за конверт тебя взять? — сунулся к наборщику Федя Коровин.
— Подожди, Федя, — отвел его рукой комиссар. — Значит, генеральские приказы печатал бы, а партизанскую газету не хочешь? Смотри, дорогой, тебе же хуже будет.
— Что белый генерал, что красный комиссар — одинаково. Чуть что — расстрелять! — засмеялся ядовито Чепцов. Лицо его опять стало заносчивым и насмешливым.
— Врешь! Расстреливать тебя я не буду.
— Повесишь?
— И не повешу. Дадим тебе землянку, харчами обеспечим, дров наколем. Спи в тепле, кушай сытно, по тайге для аппетиту гуляй, а мы будем своей кровью для рабочих и крестьян светлую долю добывать.
Партизаны переглянулись. Умеет комиссар такие слова сказать, что словно из кремня огонь выбьет. А Чепцов опустил глаза на растоптанные валенки, подавил снег пяткой и встал с пня.
— Указывайте помещение для типографии…
Сопит угрюмо тайга. Раскинулась она без перехватов: иди от дерева к дереву и до Тихого океана дойдешь. Разведчики совсем рядом с зимовкой партизан видели медвежью берлогу, продушину в сугробе, пожелтевшую от жаркого дыхания зверя. Дятел стучит в сосну, как назойливый
— Виктор Александрович, — обернулся от кассы Чепцов, — лозунг сверху какой пустим? “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”?
— А может, “Анархия — мать порядка”? — съязвил Федя.
— Ты меня, шпация, не подкалывай. У вас порядка тоже пока не вижу. Учись лучше, пока я жив. Помру скоро — сам за кассу встанешь.
— А что это вы, Семен Семенович, помирать собрались? — засмеялся Федя.
— Опять зубы скалишь? Помру потому, что лекарства не получаю. По моей болезни полагается мне на день минимум стакан аква вите, по-русски — чистого спирта. А на сон грядущий еще чуток. — Он жалобно посмотрел на редактора. — Я у вас и наборщик, и метранпаж, и печатник, а мне ни синь пороху, ни рюмашечки!
Афанасьев, уткнувшись в гранки, сделал вид, что не слышит.
Выхода своей газеты партизаны ждали с нетерпением. И когда отпечатай был первый экземпляр, разбежалась даже обеденная очередь от кухни. Весь отряд собрался в редакционной землянке. Газета пошла по рукам.
Бросался в глаза крупный заголовок “Партизанская правда”, клише которого вырезал Федя из крепкого, как железо, кедра. Передовая статья комиссара Арсенадзе разъясняла белым солдатам, за кого и против кого они воюют, и призывала их повернуть штыки против Колчака. Кроме Комиссаровой, была в газете и еще одна статья. Писали ее чуть ли не всем отрядом. В ней партизаны обращались к братьям крестьянам, старателям, охотникам, лесорубам и углежогам, ко всем рабочим горных заводов, деревень и тайги с призывом подняться на борьбу с “его империалистическим безобразием, верховным мерзавцем всея Руси, вешателем и кнутобойцем адмиралом Колчаком” [2] . Федя Коровин, писавший статью под диктовку партизан, прибавил от себя концовку: “Вот в чем вся соль и ребус международного положения!” Кроме этих двух статен, была в газете и небольшая боевая хроника отряда и невеселая хроника окрестных деревень: порки, расстрелы, грабежи и бесчинства карательных отрядов.
2
Из уральской партизанской прокламации.
В общем газета всем очень понравилась. Чепцова даже качали под крики “ура”.
— Газетка ничего, подходящая, — растроганно вытирал Семен Семенович рукавом красный свой нос. — Заголовки, правда, но броские, опять же рекламы в конце нет. А в общем ничего.
— Будет тебе реклама! — сказал папаша Крутогон, пряча под рубаху пачку газет. Он сам вызвался быть, по словам Афанасьева, “заведующим отделом распространения и экспедирования”. — Попомни мое слово, будет реклама!