Библиотекарь
Шрифт:
Марченко запоздало заметили и наши. Приставленная меня охранять Анна черенком отбросила наседающего гореловца, но кто-то из недобитых схватил ее за ногу, и Анна во весь рост растянулась на вытоптанной траве. Марат Андреевич резкими взмахами шашки, точно нахлестывал коня, проложил себе дорогу через располовиненное тело гореловца, но было ясно, что он не успевает.
Я побежал ко склону. На миг обернувшись, увидел – Тимофей Степанович метнул свой мешок. Кистень, похожий на комету, ударил Марченко в спину, свалил. Марченко рыкнул и на четвереньках пополз, медленно разгибаясь, – на антропологических пособиях
Я рванул по склону наверх, споткнулся, выронил шестопер и услышал отчетливый крик Луциса: «Алексей, назад!» – над моей головой, как пропеллер прогудело весло секунданта.
Я скатился вниз, стоя на коленях, стащил цепь с Книгой. Первой мыслью было отшвырнуть эту неудобную вещь в сторону, чтобы отвлечь Марченко. Но только я глянул в его налитые кровью глаза, на трепыхавшуюся бульдожью губу, понял – пощады не будет.
А цепь так удобно легла в ладонь. Тогда появилась вторая мысль. Я, как пращу, раскрутил Книгу и обрушил на голову Марченко. Стальной футляр воткнулся прямо в основание затылка. Неприятно хрустнул разбитый позвонок. Марченко уже не полз, а, свалившись на бок, перебирал ногами, словно крутил невидимые педали.
– Сатисфакция окончена! – громко и властно произнес какой-то человек, лет сорока на вид, невысокий и щуплый, с отвратительно изувеченным лицом.
Маргарита Тихоновна сняла каску. Одно стекло очков было разбито, щеку залила кровь. Задыхающимся голосом Маргарита Тихоновна сказала:
– Товарищ Ковров, не мешайте вершиться справедливости!
Там, в метрах в пятидесяти от меня, в схватке тоже расставлялись последние точки. Колонтайские бойцы дружно осадили одинокого гореловца. Возгляковы ритмично вздымали лопаты и втыкали в копошащиеся тела. Тимофей Степанович ползал и добивал подранков шилом. Оглоблин и Дежнев загнали одинокого противника на склон, беглец отбивался и пятился, пока не угодил под весло, рухнул и повис на подставленной пике.
Ковров повернулся к хмурому Терешникову, тот пожал плечами и громко сказал:
– Именем Совета поединок окончен!
Таня скинула помятую маску, на скуле красовался здоровенный кровоподтек. Луцис, точно пес, мотал головой, в надежде вытряхнуть контузию. Иевлев зажимал ладонью рану на правом предплечье. Марат Андреевич вытирал лопухом лезвие шашки. Маргарита Тихоновна, широко улыбаясь мне, сморгнула иссеченным веком натекшую под разбитым стеклом кровь…
И тогда меня стошнило в траву едкой, как кислота, желчью.
Недавние зрители оставили склоны и помогали сортировать искалеченные трупы.
Оглоблин и Тимофей Степанович положили на траву мертвого Пал Палыча с раздробленным, словно по нему проехались гусеницы танка, лицом. Игорь Валерьевич тащил бездыханного, с ножом в спине, Ларионова. Погиб Вадик Провоторов. Я даже не увидел, когда это случилось. Его вынесли с распоротым горлом, из которого проглядывали фиолетовые дыхательные внутренности. Умерла от ножевых ран Мария Антоновна Возглякова. Гриша Вырин лежал без сознания. Осмотревший его Марат Андреевич сказал, что вроде позвоночник не поврежден. Я понимал, в случившемся с Выриным есть доля и моей вины. Если бы не я, верные советские рубли защитили бы Гришину спину.
Наши
Гореловская читальня сократилась до пяти человек. Эти выжившие сгрудились окровавленной кучкой. Остальные три с лишним десятка, включая библиотекаря Марченко, нашли смерть на месте сатисфакции.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Вначале я долго и брезгливо вытирал о траву железный угол шкатулки. Прежний страх куда-то подевался, вместо него навалилось отмороженное ненатуральное спокойствие, граничащее с крайней усталостью.
Над полем стелился тяжелый дегтярный запах мази Вишневского – Марат Андреевич и Таня оказывали первую помощь раненым.
Маргарите Тихоновне осторожно промывали разбитый глаз, вынимали из брови осколки стекла, она же пылко говорила мне: «Алексей, горжусь вами, вы настоящий герой! – и кровь, мешаясь с перекисью, пузырилась на ее щеке. – Как теперь не поверить в высшую справедливость? То, что именно вы сокрушили Марченко – это знак, я счастлива, что не ошибалась!» – и эти слова оседали в моей голове холодным, витиеватым, точно иней, узором.
Сухареву на раздробленную кисть наложили повязку с паркетинами от доспехов убитого Пал Палыча. Саша во время этой процедуры то и дело восклицал: «Совсем боли не чувствую!» – но мне казалось, что он просто находится в шоке.
Действительно, я не услышал ни одного стона и вообще звука, связанного с телесной мукой. Марат Андреевич только приговаривал, что под Книгой Терпения можно вырезать аппендикс, и торопливо накладывал швы.
Тимофей Степанович йодом обрабатывал товарищам неглубокие порезы, Николай Тарасович Иевлев мрачно высасывал кровь из рассеченной руки и прикладывал сверху подорожник.
Без единой слезы склонились над телом матери сестры Возгляковы – Светлана и Вероника, старшая Анна с окаменевшим лицом зашивала на плече Гаршенина глубокую рваную дыру, неподалеку ждал очереди колонтайский боец, зажимая сочащуюся рану тряпкой.
К нам двинулись четверо наблюдателей и с ними уродливый Ковров. Хромал он на обе ноги, но шел без помощи костылей. Разговор велся с Маргаритой Тихоновной. Свежая белая повязка на ее глазу уже подтекла изнутри кровью, голос Маргариты Тихоновны чуть дрожал, но был исполнен достоинства. Из скупых замечаний Коврова я понял, что наш долг перед гореловской читальней аннулирован.
Потом наблюдатели заговорили об утилизации. Суть процедуры, как мне позже разъяснил Луцис, заключалась в следующем. Победители имели право просить для своих погибших имитации любой бытовой смерти – автомобильное крушение, несчастный случай на стройке, пожар, самоубийство, но так, чтобы у врачей и милиции не возникло подозрений. Эта выгода предусматривала возможность устроить павшим нормальные похороны.
Трупам проигравшей стороны полагалось либо бесследно исчезнуть, либо вылежать до полного разложения, пока они полностью не лишатся страшных примет сражения. Тогда, по желанию близких, если таковые имеют отношение к миру Громова, останки могли по наводке обнаружиться официальным миром. До этого читатели считались без вести пропавшими.