Шрифт:
Смена дня и ночи. Слишком частая для того, чтобы успеть сосредоточиться на множестве мелких, но таких волнующих деталей действительности. Это начинаешь понимать в те моменты, когда неведомая сила выдергивает тебя, как пойманную на удочку рыбу, из теплых и привычных вод родного пруда… Лей стояла посреди комнаты, судя по всему библиотеки, оглушенная неожиданно возникшей вокруг тишиной. Борхес, Лем, Эко… Кто же еще успел за недолгие шестнадцать лет жизни нашептать ей на ушко повести о странных местах, прозванных кем-то и когда-то библиотеками? Ну, конечно же, — этот вечно старый и мудрый дядюшка Хэм…
«Ты забыла еще про разных архивариусов», — пошелестело в ее голове.
«Неправда! Как я могу забыть о них, если вот один сидит прямо передо мною в кресле».
Глаза Лей никак не хотели оторваться от ног в коричневых вельветовых
«Подойди ближе», — бархатная звуковая волна прокатилась сквозь Лей, отразилась от стены и подтолкнула в спину. Ей оставалось только успевать делать шаги. Ступни утопали в мягком ворсе ковра по самые щиколотки…
Жаркий летний день. Тоскливо. На подножку автобуса вспархивает девушка в сарафане а-ля ethnic и садится чуть впереди от меня с другой стороны прохода. Подол приподнимается и обнажает худенькую прозрачную щиколотку, светящуюся голубой прожилкой. У самого начала ступни ножку опоясывает тонкая серебряная цепочка… Головокружение — и вся дальнейшая поездка просто не воспринимается органами чувств.
Когда же ей остановиться? Не успела Лей поймать эту глупую мысль, а тело ее само замерло, вплотную приблизившись к креслу. Теперь уже не брюки, а белая рубашка с расстегнутыми несколькими пуговицами пыталась доказать глазам, что они еще живы.
«Отпустите меня. Я очень Вас боюсь», — Лей вздрогнула от звука своего голоса и закрыла глаза. Тишина видимо осознала себя госпожой этой комнаты и властно заполнила своим телом пространство. Раз, два, три, — Лей считала пульс, отдающийся в висках и плыла, несомая куда-то волнами неведомого ранее мурлычущего страха. Вдруг архивариус коснулся ее. Подушечки пальцев тронули щеку и перетекли в теплую и несколько шершавую мужскую ладонь. Кожа под нею вспыхнула, угасла и засветилась как бы изнутри золотистым сиянием. Засияли и корешки многочисленных томов, аккуратно стоящих на полках, в шкафах и просто сложенных на письменном столе. Книги были заодно с ним. Он стал размазывать этот свет по всему ее телу. Паутинообразное одеяние мешало скольжению ладони и посему, спущенное с плеч, упало на ковер. Мужчина методично смывал с Лей страх и напряжение. Соски под его ладонью если и напряглись, то совсем немного, оставаясь этакими родинками на девичьей груди. Рука скатилась вниз по спине, попке, отозвавшейся едва уловимым движением назад. Котенок, выгибающий спинку под ласкающей рукой… Куколка, из которой вот-вот готова вылупиться кошка. Вниз по бедру, икре, а потом снова вверх до коленной чашечки…
Пройдя под парковым мостом, я сразу заметил ее, примостившуюся на вырезанном из дерева крокодиле. Вероятно, студентка архитектурного. Они часто здесь зарисовывают эскизы лепного фонтана с огромными гроздьями плохо отштукатуренного винограда. Рыжая и совершенно конопатая особа. Но не это заставляет подойти к ней — коленки, выглядывающие из-под джинсовой юбки. Они прижаты друг к другу и образуют крышу домика с окнами в мои желания.
«Лей, Лей, Лей… Ты ли это?» — спрашивает, стоящий слева Борхес.
«Я, я, я» — звенят колокольчики в голове. Тело ее все светится, как у королевы эльфов из небольшого рассказа Кляйна. И так же, как у этой августейшей особы две слезинки-жемчужины бегут по щекам.
«Я тебе сделаю из них серьги…»
Ну как он может говорить таким голосом? Это просто нечестно… И вот снова что-то произносит. Слова путаются в голове и истекают смыслом. Руки надежнее слов. Они поворачивают Лей лицом к столу, заставляя наклониться и опереться локтями о его крышку. Она видит в полированной поверхности бледное пятно своего лица и ее снова охватывает страх. Страх, что вот она сейчас постепенно превращается в размытое облако, лишенное воспоминаний. Или скорее в кельтскую плетенку, соскользнувшую с корешка Мабиногиона. Смысл существования теперь заключается в следовании линии узора, рисуемого руками архивариуса. Мысль эта отразилась сладкой истомой, волной прошедшей от сосков к низу живота. Еще сегодня утром она собиралась поехать с родителями за город и вот теперь есть лишь облако на поверхности стола… Рука мужчины скользнула
Очень люблю засыпать и еще более просыпаться не у себя в комнате. Ты чужой для этих стен и они игнорируют тебя, беспрепятственно предоставляя волнам утренней свежести вымывать из головы усталость ото сна. Подхожу к окну и сажусь на подоконник. Троюродная сестра в открытом купальнике, приподнявшись на носочки, развешивает выстиранное белье. Указательный палец прочерчивает по стеклу линию ее позвоночника, вытянутого в струну, заставляя быстрее бежать по венам кровь.
…и оказалась между ягодиц. Лей инстинктивно сжала их, слегка переступив ногами.
«Расслабься», — путеводная нить голоса повела ее по лабиринту узора, родившегося в самом низком тембре. Чтобы не заблудиться, она должна была держаться за нее двумя руками. Поэтому, подобно старательной школьнице, клетку за клеткой расслабляла Лей свое непослушное тело, давая возможность проникнуть в попку настойчивому и влажному пальцу. Ощущения были такие острые, что она застонала. В ответ поднялось облачко пыли с обложки потрепанной книги, лежащей рядом с ее локтем. Оно образовало маленький смерч, который поглотил как минимум три шхуны с иллюстраций морских рассказов Джозефа Конрада. Лей вдруг обратила внимание, что соски ее, ставшие большими, касаются поверхности стола и превращают обе груди в подобие винных чаш. Что, что, что он сейчас с ними делает? Опустошает или наполняет? Этого она не могла понять — горячая волна то устремлялась в них, то вытекала, следуя движениям руки архивариуса. Сильные пальцы скользнули между лепестков влагалища, легким нажатием выдавили из него немного ароматной влаги, нащупали девственную плеву и после небольшой паузы покинули ее лоно, напоследок коснувшись клитора. Перестав ощущать властное мужское прикосновение, Лей только сейчас почувствовала себя по-настоящему раздетой и беззащитной. Чтобы немного успокоиться, она попыталась представить, как будет выглядеть в серьгах из жемчужных слез. Однако в голову приходил только собственный удивительно волнующий образ — полностью обнаженная, лежащая грудью на столе темной полировки с высоко приподнятой попкой и ждущая, когда рука элегантно одетого мужчины снова проникнет между ее ягодиц и бедер. Прошло довольно много времени, прежде чем Лей было позволено выпрямиться. Она села на пол у самых его ног и прижалась щекой к колену, обтянутому коричневым вельветом. На ней опять было прозрачное незамысловатое одеяние. Пальцы архивариуса играли с золотистыми длинными волосами, удаляя из головки девушки последние воспоминания о прошлой жизни.
— «Волосы твои пахнут морскими водорослями и дымом одновременно.»
— «Тебе нравится?»
— «Я ощущаю этот запах теперь везде и не нахожу места пока не прикоснусь губами к ним.»
— «Чего же ты ждешь?»
— «Просто я хочу увести тебя подальше от этой оживленной аллеи. Пока мои губы будут целовать каждую твою прядь, пройдет вечность. Долго я жил среди книг, написанных разными авторами. Знаю наперечет каждую букву, каждый завиток. Пора самому приниматься за работу. Сначала я придам должный внешний вид творению. Твоего тела коснется татуировочный станок. Я пока не знаю сам чего хочу. Может быть это будет змейка, овивающая левую щиколотку, может на сновании спины расцветет ветка вереска, проросшая из расщелины между ягодиц. Или один из сосков станет центром венчика тигровой орхидеи. Хотя, скорее всего, нет. В сосок твой я вдену серебряное кольцо с маленьким каплеобразным аметистом…»
Лей зачаровано слушала, слушала, слушала… Она станет книгой, предназначенной единственному человеку на земле — ее же создателю. Эти пальцы будут перелистывать страницы губ, груди, бедер, попки и они благодарно раскроются для него, рассказывая жаром, дрожью, стоном, влагой дивные и мучительно сладкие истории. Лей слушала, слушала, слушала… Тихий рокот морского прибоя. Смысл слов уже практически не доходил до сознания. Что-то о чернилах особого состава, роль которых будут выполнять нужные ему свойства ее тела… Какие-то кремы, делающие влагалище и анус особо чувствительными и открытыми. О том, как он покроет вязью букв подготовленные страницы, научив Лей удовлетворять все его желания. Девушка поцеловала колено мужчины и подняла глаза, чтобы, наконец, увидеть его лицо. Но архивариус неожиданно встал, снова лишив ее этой возможности, и вышел из комнаты. В настенном зеркале проплыл только нечеткий размытый профиль…