Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Такман Барбара

Но, к его удивлению, Эшли одержал верх, поскольку три дня спустя Пиль отдал необходимые распоряжения адмиралтейству, что позволило епископу взойти на правительственный корабль.

Затем пришло известие, что Порта отозвала разрешение на строительство церкви. Однако Понсонби «ради разнообразия» принял меры, и «даже Абердин» был разобижен оскорблением. Однако позднее он вернулся к обычной своей робости и приказал Янгу в Иерусалиме «тщательно воздерживаться» от любых шагов, которые позволили бы связать его как слугу короны с миссией епископа или способствовать любому «вмешательству» в дела еврейских подданных Порты, в котором может принять участие епископ Александр⁴².

Но никто не обращал особого внимания на Абердина, и, насколько дело касалось Эшли, великая цель была достигнута «ради консолидации протестантской истины, благополучия Израиля и преумножения царствия Господа нашего».

И что дальше? Что стало с реализацией великих чаяний, с распространением великих истин, с великим светом, который должен был пролиться

из англиканской епархии в Святой земле и позвал бы домой древний народ Божий? Мучительная правда заключается в том, что ничего этого не произошло. Папизм не иссяк сам собой. Протестантство не пошло вперед семимильными шагами, иудаизм остался нетронутым. Этот экстраординарный и теперь позабытый эпизод, значительно поднявший накал религиозных споров викторианской Англии, нашел свою эпитафию в отчете английского путешественника Э. Уорбертона, автора книги «Полумесяц и крест». В 1844 г. Уорбертон посетил церковь епископа Александра в Иерусалиме и застал там паству из восьми обращенных евреев и одного-двух туристов. «Маловероятно, что иудей откажется от веры своих отцов в таком месте, как гора Сион», — сказал один еврей Уорбертону. Об этом никто в Англии как будто не подумал.

Только Эшли, оплакивая в 1845 г. преждевременную кончину епископа Александра, позволил себе толику сомнений. «Неужели мы замыслили всего лишь земной проект, а после стали убеждать себя, что таково веление Всевышнего?»

Глава XI

Палестина на пути империи

Однако трудился Эшли не впустую. В основе его плана лежала здравая политическая концепция, пусть даже форма, которую, по его разумению, она должна принять, не имела особого смысла. Благодаря агитации, последовавшей за его предложением, британская общественность начала постепенно сознавать, какие стратегические преимущества можно извлечь из сферы влияния на Ближнем Востоке. Экспедиция Наполеона, победа Нельсона на Ниле, романтический взлет и падение Мухаммеда Али-паши, эхо британских морских пушек, ловкий триумф Палмерстона при разрешении Сирийского кризиса, надежды на исполнение пророчества, возникшие на волне евангелической моды по обращению евреев, и создание Иерусалимского епископства — все эти события вокруг Святой земли породили собственнические чувства в отношении Палестины. Идея о британском анклаве в Святой земле, который непременно возникнет, если Британия станет спонсором возрождение Израиля, начала пускать корни в сознании англичан. Однако сторонники лорда Эшли неизменно подчеркивали стратегические аргументы, которые он лишь для проформы добавил к старым религиозным целям.

Наиболее дальновидным и здравомыслящим преемником Эшли стал полковник Чарльз Генри Черчилль, внук герцога Мальборо (и через него родственник Уинстону Черчиллю), служивший в армии, которая в свое время разгромила Мухаммеда Али-пашу. Идеей восстановления Израиля Черчилль увлекся, когда его часть была расквартирована в Дамаске в период фурора, последовавшего за обвинениями в ритуальных убийствах и визитом Монтефиоре. Именно Черчиллю Монтефиоре направил разрешительный документ, пожалованный султаном в 1840 г., для представления еврейской общине Дамаска. В знак признания оказанной их делу помощи в годы террора дамасские евреи вместе с четырнадцатью освобожденными узниками устроили в его честь банкет. Его речь по этому случаю и в особенности адресованное Монтефиоре письмо, которое он написал вскоре после банкета, уже свидетельствуют, что евангелисты начали переходить от визионерства к более практической точке зрения. Черчилля как будто заботило возвращение евреев ради них самих, а не как орудий пророчества, и он ни разу не упоминает необходимость их обращения в христианство как непременное предварительное условие или неизбежное следствие их возвращения в Сион. В своей речи на банкете он говорил о том, как надеется, что час освобождения Израиля близок и что еврейский народ снова займет свое место среди мировых держав. Англия, добавлял он, единственная страна, дружественная чаяниям Израиля.

Затем, в письме Монтефиоре, датированном 14 июня 1841 г., он указывает на тот факт, который пока ускользал от внимания евангелистов: «Начало должны положить сами евреи».

«Не могу скрывать от вас, — писал он, — что самое горячее мое желание видеть, как ваши соплеменники вновь трудятся ради возобновления своего существования как нации. Я полагаю эту цель вполне достижимой. Но насущно необходимо два фактора: во-первых, сами евреи возьмут дело в свои руки повсеместно и единодушно и во-вторых, европейские державы должны поддержать их в их стараниях»¹.

Далее он переходит ко второй истине: серьезнейшее заблуждение британской политики заключается в попытках поддержать разваливающуюся Османскую империю. (Это заблуждение будет преследовать английскую дипломатию на протяжении всего XIX столетия.) Все усилия на этом поприще обречены на «жалкое поражение», предсказывает Черчилль. Сирию и Палестину необходимо спасти от «немощного и дряхлого деспотизма» турок и египтян и передать под европейский протекторат. Когда этот день настанет, евреи должны быть готовы сказать: «Мы уже считаем себя народом». Он «настойчиво советовал» Монтефиоре как президенту Еврейского совета, управляющего органа лондонской общины сефардов², содействовать «славной борьбе за становление нации» и подтолкнуть членов совета устраивать собрания, подавать петиции и агитировать.

Второе письмо год спустя он посвятил

идее Эшли о гарантиях и предложил, чтобы евреи в Англии и на континенте подали петицию британскому правительству о назначении постоянного комиссара по делам Сирии, который на месте защищал бы интересы проживающих там евреев и заботился о безопасности их имущества, что подстегнуло бы колонизацию «под эгидой и с санкции Великобритании».

На подобный шаг у членов совета не хватило мужества. Их можно было побудить действовать ради преследуемых или угнетаемых евреев в случаях вроде Дамасского инцидента, но они были слишком заняты борьбой за гражданскую эмансипацию дома, чтобы загадывать так далеко наперед и трудиться ради воссоздания еврейской нации. Разумеется, в более поздний период, чем больше они эмансипировались, тем меньше их (за вычетом нескольких заметных фигур) привлекала мысль о национализме в какой-либо форме. Но это уже другая история. В 1842 г. даже Монтефиоре не мог побудить совет действовать, и в конечном итоге была принята резолюция, в которой совет сожалел, что «исключает возможность, что от него будут исходить любые меры по воплощению в жизнь филантропических воззрений полковника Черчилля». В резолюции добавлялось, что евреям Восточной Европы и Ближнего Востока придется заявить о себе до того, как английские евреи предпримут какой-либо шаг в их поддержку. Черчилль ответил, что они могли бы «потрудиться выяснить, каковы чувства и пожелания евреев в остальной Европе по столь важному и интересному вопросу» как «будущее возвращение их страны»³, но нет никаких свидетельств того, что предложение пришлось по нраву совету. В остальном же, если судить по архивным материалам, тишина.

Евреи Запада не желали слушать; евреи Востока за стенами своих гетто не могли услышать. Не смог Черчилль достучаться и до министра иностранных дел или изыскать возможность повлиять на государственную политику за обеденным столом, как это делал Эшли. На деле за полстолетия или около того, прошедшие с начального хода Эшли — Палмерстона в 1840 г. в высших кругах не нашлось достаточно видных сторонников восстановления Израиля, за исключением самого Эшли. Как лорд Шефтсбери, он продолжал вращаться в высших кругах викторианского общества еще почти пятьдесят лет. Он не бросил своего дела и под конец жизни наилучшим образом суммировал его [72] . Его дружба и сотрудничество с Палмерстоном, который вскоре вернулся на пост министра иностранных дел, а затем на протяжении еще десяти лет занимал пост премьер-министра, оставались по-прежнему тесными, но обоих в то время занимали более обширные проблемы. Во всяком случае, расцвет евангелического энтузиазма по обращению евреев миновал, а с ним устарел и мотив лично Шефтсбери.

72

См. ниже. — Прим. автора.

Последующих сторонников восстановления Израиля более заботило империалистическое продвижение Британии на Восток, чем ее духовное восхождение к небесам. «Каждому англичанину должно быть ясно, — писал в своей книге «Гора Ливан» полковник Черчилль, — дабы сохранить главенство Англии на Востоке, необходимо, чтобы под ее влиянием так или иначе оказались Сирия и Египет». Книга, явившаяся плодом пятнадцати лет жизни на Ближнем Востоке, была опубликована в 1853 г., перед самым началом Крымской войны, когда раскаты грома с Востока, как обычно, истолковывали как предсмертные судороги Османской империи. Когда Палестина перестанет быть турецкой (совершенно верно, пусть и преждевременно), предсказывал Черчилль, она должна стать либо английским протекторатом, либо независимым государством, и эта перспектива толкнула его на красноречие в духе самого Эшли: «Страна мощи Иакова и силы Исмаила, арфы Давида и истовости Исайи, веры Авраама и любви Эммануила, страна, где берут начало неисповедимые пути Господни и где в свое время исполнится Его воля, имеет право на бдительность и сочувственную заботу Англии и уже взывает к ее хранящей Эгиде».

Его голос был не единственным, что пытался воззвать к этой Эгиде исполнить ее предназначение в Палестине. Ни один вернувшийся из большого турне по Востоку путешественник не преминул сделать этого. В 1844 г. вся Англия зачитывалась «Крестом и полумесяцем» Уорберта, книгой, которая за следующие сорок с чем-то лет выдержала семнадцать переизданий. Она подводила итог увиденному поколениями паломников в Святую землю, и автор писал о «своего рода патриотизме англичан в отношении Палестины». Эмоции, вызванные местами, названия которых были знакомы с раннего детства, восторг, что его принимали «шейхи в духе Авраама», которые угощали его блюдами, что «подавались ангелам», не скрыло от этого наблюдательного путешественника того факта, что «следы» Авраама — это самый краткий путь в нынешнюю Индию. Там, где не сумели закрепиться крестоносцы, замечает он, «коммерческие интересы в Индии могут добиться того, в чем отказал Гроб Господень». Признавая, что «тема это, возможно, деликатная», он поспешно переходит к другим вещам, но возвращается к ней снова и снова. Повсюду в его путешествиях, сообщает Уорбертон, он сталкивался с чаяниями, что Англия придет на Восток. Когда умрет безумный старый Мухаммед Али-паша, Англия не должна допустить, чтобы Египет попал под «слабоумную тиранию Порты», но должна «смело заявить» о своем праве на весь Египет до Индии, принеся с собой процветание стране и свободу народу, — из уст англичанина того времени подобная фраза подразумевала свободу от турок.