Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Такман Барбара

Глава XIV

На подступах: Дизраэли, Суэц и Кипр

Покупка Англией в 1876 г. Суэцкого канала положила начало четвертьвековой эпохе колониальной экспансии, невиданной со времен завоеваний Александра Македонского. За Суэцем логично последовала Кипрская конвенция 1878 г. Этим договором Британия брала на себя обязательства гарантировать неприкосновенность турецких владений в Азии, если потребуется — путем военного вмешательства. Тем самым историческая область от Нила до Евфрата, очерченная Господом Аврааму, оказалась включена в сферу британского влияния. Палестина останется под турецким владычеством еще на сорок лет, но после Суэца и Кипра вопрос о том, что она физически перейдет в руки англичан, был делом решенным.

Официально Англия стала империей после восстания сипаев 1857–1859 гг. [86] Вскоре были присоединены территории вокруг Индии и вдоль пути в нее в силу «настоятельной и необратимой необходимости приобрести защищенные фронтиры»¹ говоря словами лорда Кромера, старшего партнера в строительстве империи. За десять лет, с 1879-го по 1889 г., Британия приобрела миллион с четвертью квадратных миль².

В те годы в состав империи были включены Афганистан (чтобы блокировать пути России в Индию), Бирма на восточной границе Индии и Египет (для защиты Суэцкого канала). За ними последовала Африка, от Трансвааля на юге до Египта на севере, и достаточно земель между ними, чтобы завершить путь британского флага по всему Черному континенту от Кейптауна до Каира. Огромные горизонты империи раздвигались не только ради защищаемых приграничных земель, но и в силу настоятельной необходимости приобрести рынки сбыта для манчестерского хлопка. Непреодолимым это сочетание делала непреложная и зачастую искренняя вера в то, что Британия исполняет свое предназначение, расширяя цивилизующее влияние британской расы. Ибо она, как не чинясь заявил Джозеф Чемберлен, «величайшая правящая раса, какую когда-либо видел свет»³.

86

Титул «императрицы Индии» парламент присвоил английской королеве в 1876 г.

«Англичанин божьей милостью» — эту фразу прославил лорд Милнер, выразитель имперской идеи. Лорд Росбери видел в империалистической экспансии «руцу Божию»⁴. Доктор Линвингстон открыл Центральную Африку как миссионер. Генерал Гордон отправился на смерть в Судан с Библией в кармане и читал ее не менее часто, чем Оливер Кромвель. Во вступительном манифесте к своему «Ревью всех ревью» У. Е. Стид провозгласил империалистическое кредо: «англоговорящая раса — это Богом избранное орудие для улучшения удела человечества»⁵. С другой стороны, «молодые англичане» крыла Гладстона видели в происходящем только «маниакальную алчность»⁶ и «фатальную жажду империи»⁷.

Но они шли наперекор общей тенденции, инициированной покупкой Суэцкого канала. Обеспечив Британии контроль над маршрутом через Красное море в Индию и на Дальний Восток, он превратил юго-восточную часть Средиземноморья в важнейший стратегический плацдарм. Тем самым Святая земля становилась военным левым флангом империи, в точности как правым ее флангом стали Египет и Судан, которые были соответственно оккупированы в 1880-х гг. Тогда становится понятным, почему военное министерство с такой готовностью посылало офицеров королевских инженерных войск для топографической съемки Палестины в интересах библейских исследований.

Второй шаг — гарантии для турецких владений в Азии по Кипрской конвенции — менее известен, но имел не меньшее значение. Он означал, что Британия теперь признает важность своих интересов в Палестине и ее окрестностях, и в конечном итоге это привело к оккупации территории под самыми различными мандатами после Первой мировой войны. Гарантии означали готовность воевать, по сути они подразумевали, что война неизбежна, — взять хотя бы британские гарантии Польше в 1939 г. Иными словами, Кипрская конвенция знаменует тот самый момент, когда Британия решила, что за этот регион, включая Палестину, стоит воевать, если дело дойдет до войны. На деле же исход Кипрской конвенции обернулся иным. Россия, против которой как агрессора эта конвенция была направлена, приходила в упадок, и к концу XIX в. ее место как главного империалистического соперника Британии заняла Германия. Когда пришло время войны, в результате которой Британия унаследовала турецкие владения в Азии и оккупировала Палестину, эта война велась не против России в поддержку Турции, а против Германии и самой Турции.

Но на протяжении середины столетия, между Наполеоном в его начале и кайзером в конце, главным противником выступала Россия, причем не столько Англии, сколько Британской империи. Давнее и неугомонное желание России подчинить себе юг столкнуло ее с Британией на путях империи. Юг Европы не давал покоя всем русским правителям, начиная с Екатерины Великой. Питт рискнул войной, чтобы не подпустить Екатерину к Одессе [87] ; Палмерстон сорвал попытку Николая I захватить побережье Черного моря в 1830-х гг. [88] . В 1850-х гг. по тем же причинам велась Крымская война, и Дизраэли по тем же причинам подошел к самой грани войны в 1870-х гг. Русские никогда не сдавались. Посетив в 1844 г. Англию, Николай I предложил тогдашнему министру иностранных дел лорду Абердину совместно разделить Османскую империю: под протекторат России попали бы владения Турции на Балканах, Англия получила бы Египет и Крит, а Константинополь стал бы свободным городом, «временно оккупированным» Россией⁸. Николай, будучи недалеким тираном, не видел ничего дурного в том, чтобы подтолкнуть историю, поскольку все в тот момент ожидали неминуемого развала Османской империи. Но его очаровательный план при всей его привлекательности был неприемлем для Англии с ее парламентским правлением. Невзирая на репутацию далеко идущих интриг, Англия всегда видела необходимость проводить политику, соответствующую событиям, а не наоборот, и сумела завоевать полмира чередой спазматических рывков, пусть и не «по рассеянности» — как остроумно объяснял Сили⁹.

87

По всей очевидности, автору не известно, что Одесса как город и военно-морской порт на Черном море была основана в 1794 г. на месте татарского поселения Хаджибей (отошедшего к России в 1791 г.) указом самой Екатерины Великой.

88

И вновь не вполне понятно, что имеет в виду автор. В 1830 г. после русско-турецких войн Россия заставила Турцию признать независимость Греции и дать широкую автономию Сербии, а по Ункяр-Искелесийскому договору 1833 г. получила право блокировать проход иностранных кораблей

в Черное море, которое утратила только в результате заключения Второй Лондонской конвенции в 1841 году.

Следующим предлогом для России вломиться в «османский дом» стал сам Иерусалим. Спор из-за ключей к Святым местам, приведший к Крымской войне, был одной из самых нелепых причин для крупной войны во всей истории¹⁰. «И все из-за горстки православных священников», — пожала плечами княгиня Ливен [89] ¹¹. Какой бы тривиальной ни была ссора, она никогда не превратилась бы в полномасштабную войну, если бы Николай I и Наполеон III не раздували угли. Россия традиционно выступала защитником ортодоксального греческого православия в Святой земле, Франция — католичества. Различные монашеские ордена, священники и паломники всех мастей бесконечно спорили из-за доступа к Святым местам. Франция добилась преимущественных прав для католиков, первоначально дарованных Франциску I в 1535 г. Сулейманом I Великолепным, но не следила за их соблюдением в эпоху антихристианской политики Великой французской революции и Наполеона I. Православие при открытой поддержке царя все больше и больше присваивало их себе, и теперь Николай, воспользовавшись ими как клином, чтобы проникнуть в Османскую империю, потребовал, чтобы султан подтвердил его роль защитника Святых мест и всех православных христиан во владениях Османской империи.

89

Речь идет о Дарье Христофоровне фон Ливен — светской львице первой половины XIX в., которая вошла в историю как «первая русская женщина-дипломат».

Но самый последний претендент на империю в Европе — Наполеон III, на чьей голове корона, которую он недавно достал из хранилища и возложил на свою голову, держалась весьма непрочно, заявил о своих притязаниях на Восток не меньших, чем у его знаменитого дяди. Он тоже чувствовал себя неуверенно и на троне, и как личность и считал, что находится в ужасной тени своего знаменитого тезки. Ему требовалась слава. Война, победа, дар, какой он преподнесет Франции виде территории на Востоке, — все это поможет ему укрепиться на троне и наконец создать наполеоновскую династию. Поэтому он настаивал на правах католиков на Святые места. Несчастный султан, зажатый между двумя императорами, предложил компромиссное решение, которое не удовлетворило ни того, ни другого. Царь хотел войны с Турцией, чтобы получить возможность в качестве военного трофея присвоить балканские провинции и наконец закрепиться в устье Дуная [90] . Он предъявил ультиматум. Султан обратился за помощью к Британии. Британия, более чем когда-либо исполненная решимости не допустить Россию в Средиземное море и не желавшая дать Франции победить или проиграть одной, отправила в Дарданеллы флот. Царь, ошибочно полагая, что общественное мнение Британии никогда не поддержит войну, вывел собственный флот из Севастополя и разгромил турецкую эскадру в битве при Синопе у азиатского побережья Черного моря. Это всколыхнуло британское общество. Страну захлестнула волна русофобии. Однажды королева спросила у Палмерстона, которому было тесно на посту министра внутренних дел, куда его отрядила внутренняя политика партии, нет ли у него новостей о забастовках на севере Англии, «Нет, мадам, — в муках ответил он, — но кажется очевидным, что турки перешли Дунай»¹². Вскоре Крымская война, в которой Британия и Франция заключили союз в поддержку Турции, уже шла полным ходом.

90

Россия получила контроль над устьем Дуная еще в результате войны с Турцией 1828–1829 гг.

Закончилась она поражением для амбиций России, что было ратифицировано Парижским договором 1856 г., обязывавшим все страны, его подписавшие, уважать независимость и территориальную целостность Турции и принявшим Турцию в сообщество европейских держав в обмен на равные права для христианских подданных Порты и обычные торжественные обещания реформ¹³. «Больной человек Европы» по-прежнему заслуживал презрительного прозвища, каким окрестил его царь Николай. Правительство Порты оставалось столь же деспотичным, столь же коррумпированным и нереформированным, как и раньше. Орлы продолжали парить в надежде на падаль. По сути, Парижский договор не только ничего не менял, но и послужил искрой для следующего кризиса.

Возмущение мусульман, что христиане получили равные с ними права, достигло своего апогея среди воинственных друзов Ливана и в 1860 г. вылилось в трехдневную резню маронитов, последователей Восточной Католической церкви сирийского толка, находившихся под особым покровительством Франции со времен крестового похода Людовика Святого¹⁴. Теперь Наполеону III представилась новая возможность, и он немедленно предложил послать войска для восстановления порядка, поскольку Турция не проявляла к этому интереса. Палмерстон и Россия, с глубоким подозрением воспринявшие готовность Наполеона защищать маронитов, но не способные ответить отказом в ситуации, когда убивают христиан, неохотно согласились на международную конвенцию, которая уполномочила французские войска оккупировать Ливан на шесть месяцев в целях замирения. Взаимным недоверием дышит каждая строка протокола, в котором державы объявляют о своей «полной незаинтересованности» и о том, что «не намереваются искать сейчас или впредь территориальных преимуществ, любого преимущественного влияния или коммерческих концессий для своих подданных…»¹⁵. Наполеон добился продления полугодового периода еще на четыре месяца, что только обострило подозрения англичан. «Мы не хотим создавать новое папское государство на Востоке и давать Франции новый повод для оккупации на неопределенный срок, — писал министр иностранных дел лорд Джон Рассел¹⁶. Он трудился не покладая рук, пока не заставил французов уйти из Сирии, и за то, что поставил интересы Британии выше жизней христиан, посмертно заслужил порицание в «Кембриджской истории иностранной политики Британии». Но он добился своего. Заставив Порту пожаловать частичную автономию Ливану под управлением турецко-христианского губернатора, назначаемого европейскими державами, он устранил причины для французской оккупации.