Библия улиток
Шрифт:
Лучше бы Край, подумал Командор. Раем сыт не будешь.
– Прошу удовлетворить требование понтифика, – очень вежливо сказал президент.
Экран мигнул и накрылся аккуратной заставкой с изображением зеленоватого круга и надписью: «Синдром. Управляем вместе».
Командор почти телепатически уловил все, что будет сказано понтификом после окончания операции: «Ненадежен… Скрытен. Воспитывает дочь, но не женат. Нет-нет, в противоестественных связях пока не замечен, но такие посты должны занимать люди семейные… семья – наша наивысшая ценность, примером
И сам ты их и пустишь, утомленно подумал Командор, продолжая предполагаемый диалог. Вон сидит за столом молодой смущенный Лейтенант. Чего стоит пустить одну глупую, грязную сплетню о том, почему Командор все еще не женат и всегда держит Лейтенанта при себе?
Ничего не стоит. Ложь подается бесплатно, но действует как миллионная взятка.
Придется уйти на пенсию.
Что ж, не так уж и плохо – отдохнуть. Взять билет на поезд и поехать туда, где до сих пор нависает над черной рекой полуразрушенный мост, страшное зрелище для тех, кто видит его в первый раз, а для Командора – зрелище, которое способно снова разбудить в душе боль. Дом. Место, где он родился.
Глава 2
Командор родился полвека назад в маленькой деревне, боком прижавшейся к излучине реки. В деревне выращивали яблоки – белые, зеленые, красные, крупные и маленькие, с тугой кожицей и без малейшего изъяна.
Звук падающих яблок, глухой стук, чудился Командору всю жизнь. Кроме яблок в деревне были: две улицы, две дороги и тайна.
Тайну скрывали под землей. Там ночами ворочалось так, что дрожала мебель, туда изредка подгоняли запыленную технику, и ее водители не останавливались покурить и поболтать с местными.
Иногда под землю сбрасывали металлические короба, иногда – вывозили оттуда что-то, завернутое в брезент и несколько раз обернутое тросами.
Командор рос в преддверии войны и помнил, что раньше к ней относились иначе. Люди ловили каждую новость, подолгу обсуждали каждый слух, собирались вместе, чтобы поговорить о политической обстановке.
Во время этих сборов много пили и мало ели – уже тогда начались перебои с обеспечением. Матери держались позади и, слушая мужчин, обычно принимались хватать своих детей, сжимать их до боли в ребрах и обливать слезами.
Командора тоже так тискали и тоже поливали слезами, и мокрый шепот: «Все будет хорошо, у тебя есть я» – первое, что он потом постарался вытравить из памяти.
Обсуждения грядущей войны сводились к двум нехитрым тезисам: «нас не победить» и «мы им покажем».
И все-таки в глазах и лицах людей читался страх, и его было отчетливо видно – жизнь еще имела настоящую, полновесную цену, и никому не хотелось терять ее и видеть, как ее теряют другие.
Родной деревеньке Командора не довелось принять на себя вражеский удар, она погибла еще до начала войны. Погибла вместе с яблоками, двумя дорогами и отцом Командора, вызванного на помощь устранять неполадки в подземном бункере, где его и засыпало щебнем так, что камни оказались даже в желудке.
Свернутое брезентом
Так представлялось Командору в детстве – только огромный монстр мог сотворить такое, монстр, который проснулся и решил потянуться спросонья.
Конечно, это были детские фантазии, превращавшие любую реальность в сказочную, но теперь, глядя на Ворона – колоссальную машину, наделенную уникальным оружием, Командор вспоминал ту детскую выдумку и усмехался: казалось, монстр прошлого воплотился здесь и сейчас, на его базе, под его контролем.
Любимое слово, любимое понятие – контроль. Любая война – умение наносить контролируемый ущерб и добиваться своих целей ради светлого будущего. Командор хорошо знал лики войны и знал своего противника – Сэтто Тайгер, теперь охранявший Край, попался ему когда-то еще подростком.
Командор тогда служил лейтенантом в полицейском участке, который именовали Холодильником. Холодильник торчал на холме и смахивал на крепкий коренной зуб. Стены так и остались белыми, потому что каждое утро констебль Винни, вздыхая, выходил на улицу с ведром и тряпкой и принимался оттирать их от угольной пыли. Он усердствовал – забирался на стремянку, тщательно намыливал тряпку и успокаивался только тогда, когда Холодильник начинал сиять.
Никто на Винни обязанности мыть стены не возлагал. Полицейские вообще мало интересовались местом своего обитания. Окурки, плевки, обрезки, обертки, кровь – все это смешивалось в чудовищную кашу и хлюпало под ногами в узких коридорах. Если бы в Холодильнике температура была бы десятком градусов повыше, то констебли и дознаватели задохнулись бы. Но Холодильник вырабатывал в своих невидимых недрах кристально чистый холод, особенно усердствуя в выдвижных камерах-гробах. Ходили слухи, что пару раз заключенного забывали в «гробу» и вынимали уже мертвым, прямым и твердым, как палка копченой колбасы.
К камерам-сотам вела круглая сейфовая дверь, за ней открывался такой же круглый коридор, похожий на кротовую нору.
Сержанты сидели в маленьких комнатах-бункерах. Новички резались в «синди-синди», а штурмовики развлекались стрельбой по крысам, шныряющим по коридорам.
Патрульный приволок Сэтто в одну из комнаток, где только что совершилась расправа над седьмой крысой за день. Трупик отлетел к стене и остался там висеть, прилипнув к ледяной стене.
– Что это за херня? – осведомился Командор.
– Нападение на полицейского, сэр, – глухо сказал патрульный, сбросил сетку с плеч и продемонстрировал растекшийся по ноге черно-лиловый синяк. – Вот, – обиженно добавил он. – Чуть ногу мне не сломал, сучонок.
Командор перегнулся через стол, посмотрел на синяк.
– Ладно, – сказал он, – оформлю. Потом посмотрим, с чьей он улицы, и пусть катится… Сними паралич-то.
– А сетку?
– И сетку тоже.
Патрульный, все еще с задранной штаниной, расцепил звенья компрессионной цепи и прижал к шее Сэтто коробочку парализатора.