Библия в СМСках
Шрифт:
Ему что-то сказали, но что именно, Макс не расслышал, хотя от дум оторвался. Поняв, что это был не вопрос, а… а не вопрос, переспрашивать не стал, а кивнул неопределенно:
– Ну тык…
Прокатило.
Стеллз сказал:
– Ща я тогда тебе для начала фильмак поставлю обучающий. Посмотришь…
– А можно на нее взглянуть?
– На кого? – не понял Стеллз.
– На «Аннушку».
Стеллз развел руками, что означало одновременно «вэлкам», «а кто тебе мешает» и «не знаю, на фига тебе эта рухлядь, но ты уже взрослый мальчик»:
– Там не заперто.
– А я вот что подумал: ежи –
Макс вышел в моросятину.
Летать ему и хотелось, и не хотелось. Хотелось очень-очень потому, что мечтал еще с детсада, в который, кстати, никогда не ходил. Не хотелось немногонемного потому, что… потому что одно дело – пассажиром-туристом, и совсем другое – учить все это, не ударить лицом в грязь, особенно перед другом. Еще и Лялька эта…
Трава перед прохудившимся ангаром оказалась по пояс. Передней стены не было совсем, боковые полуразрушены. Стены вообще показались Максу стенами коровника – каким он представлял себе коровник советских времен: несущие столбы белого кирпича, пространства между ними заложены по грудь серым кирпичом, выше, по голову, – красным, а еще выше – синие рамы с грязными стеклами. Отстой.
«Много ты понимаешь в коровниках!» – подумал кто-то.
На столбах держался треугольный каркас крыши. Крыша (покрытие, не сам каркас) обвалилась справа: там на потрескавшемся и частично заросшем полу, в ряд, размещалось семейство луж: папа, мама, отпрыск (к которому вели два ручейка – от папы и мамы) и… будем считать, и лужа-бабушка.
«Креативно!» – подумал Макс и тут же нахмурился: при чем тут креатив, отстой это всё и безалаберность, а балки, хоть и металлические, могут рухнуть в любой момент. Разве так полагается хранить реликвии?
«Сам ты – реликвия, а я – живое существо!» – подумал кто-то.
Макс полагал, что стоящая в самом центре просторного пустого помещения «Аннушка» – детище Великой Отечественной войны. Во-первых, на ней летал аж прадедушка; во-вторых, Стеллз назвал его (прадедушку) «боевым другом» «Аннушки» – значит, они вместе воевали.
«Придурок и невежа!» – презрительно подумал кто-то.
Макс и в самом деле заблуждался. «Аннушка», она же «Ан-2», она же «Кукурузник», она же «Colt», она же «Самолет № 4» была послевоенным детищем профессора Олега Антонова, знаменитого советского авиаконструктора. А прадед Ляльки летал на «Аннушке» потому, что в пятидесятые на боевые самолеты его по состоянию здоровья категорически не пускали, о частной серьезной авиации в те времена и речи идти не могло, а вот заиметь «Ан-2» для сельскохозяйственных колхозных нужд оказалось возможно. А куда летал и какие лихие пируэты во имя этих сельскохозяйственных нужд выписывал в небе прадед, никого особо не трогало. На это можно было с чистой совестью закрыть глаза.
Переднего винта у Ани не было. Ее нос под фасеточной, похожей на глаз гигантской мухи, кабиной, был срезан. Под круглым срезом торчала ржавая труба. Вторая труба, из относительно свежей нержавейки, торчала справа буквой «Г» и напоминала то ли еще ноздрю, то ли уже ухо.
– Отлеталась, подруга? – Макс похлопал Аню по холодному боку.
Аня молчала. Макс стал размышлять о том, как он, на месте хозяев, починил бы Аню, покрасил в желтый, непременно
– Разница только в размерах, – добавил Макс.
– Что? – не понял кто-то.
– В размерах подводной лодки.
Кто-то подумал-подумал и возразил:
– Чушь! Мир – это не подводная лодка!
– А что? – усмехнулся Макс и полез в карман за жвачкой.
«Допрыгался до разговоров вслух с самим собой!» – констатировал он.
И кто бы мог подумать, что его внутренний голос-ответчик такой высокий, чуть ли не фальцет!
– Мир – это колыбель! – наконец серьезно ответил кто-то.
Макс рассмеялся: «Ну да, ну да, колыбель! Я не с ума схожу, я в старческий маразм впадаю. От Вигнати заразился!».
– Ничего смешного! – продолжил кто-то, медленно материализуясь человекообразной тенью в дальнем углу ангара, там, где находился памятник прадедушке. – Еще Циолковский говорил, что мир – это колыбель человечества, но…
Тень окончательно оторвалась от памятника, сгустилась до коричневых красок и полной непрозрачности и стала огибать Аннушку. «Чтоб я сдох! Полтергейст!» – подумал Макс и храбро произнес окончание цитаты:
– Но нельзя же вечно жить в колыбели!
– Точно! – подтвердил полтергейст, выходя на свет и превращаясь в девушку. – Я – Лялька.
– Очень приятно, Макс.
– Друг горе-летчика Аркаши?
– Друг.
Девушка безразлично кивнула и вышла в дождь. Впрочем, дождь уже почти выдохся, небо посветлело, поплыло клочьями в разные стороны. Верхние слои – на север, нижние – на северо-восток, самые нижние – на восток. «Мальчики – направо, девочки – налево, Вовочка: Марьиванна, а можно спросить, а те, кто пока не определился?» Макс подумал, что нужно немедленно записать новый анекдот, а то потом забудется, как не раз уже бывало.
– Простите, Елена, а можно спросить? – докрутив анекдот до требуемой лаконичности и выкинув из него «а можно спросить», Макс выскочил за Лялькой, но той уже и след простыл.
Макс вернулся в ангар с Яками.
– Ну, как тебе наша девочка? – спросил Стеллз.
– Красавица! – чистосердечно признался Макс. – Просто влюбился с первого взгляда! Хотя вообще-то я шатенок не очень… Но тут… Похожа на Натали Портман! И как только такое хрупкое существо летает?
Похожий на Марка Цукерберга Стеллз и похожий на Александра Мамута дядя Дима удивленно переглянулись и в непонятках уставились на Макса, похожего на Хью Лори.
– На кого похожа? – недоверчиво переспросил Стеллз.
– Так она сто лет уже не летает! – одновременно с ним заморгал дядя Дима.
Макс рассмеялся:
– Да не Аннушка похожа, а Лялька. Я Ляльку там встретил. Ну, Елену вашу, Васильевну или как ее там…
– Где встретил?
– Не может быть!
Стеллз и дядя Дима опять произнесли все хором.
– Ну там… Возле Аннушки.
– Не может быть! – повторил дядя Дима. – Нет ее тут сегодня. Тут бы уже на ушах все стояло. Она за тыщу кэмэ отсюда.