Бич Божий
Шрифт:
— Вы болеете, ваше величество? — с прямотой военного удивился Склер.
— Дело не в болезнях, — проворчал Никифор. — Ехал я недавно с процессией по улице, и какой-то монах, бросившись под самые копыта моего коня, сунул мне записку и скрылся. Я потом велел разыскать его, но напрасно — как сквозь землю провалился, мерзавец.
— Что же было в записке, ваше величество?
— Очень любопытное сообщение... Процитирую тебе наизусть: «Василевс, хоть я и ничтожный червь, но, по Промыслу Всевышнего, мне открылось, что умрёшь ты в течение третьего месяца, наступить имеющего после грядущего сентября». Значит,
Евнух рассмеялся — высоко и скрипуче:
— Не могу успокоить его величество и подвигнуть не тревожиться из-за всяких бредней. Стены Вуколеона крепки. Кто отважится посягнуть на священную жизнь василевса? Как считаешь, Склер?
Стратилат сказал неожиданно:
— Да хотя бы ты, первый наш министр.
Жёлтая рука паракимомена перестала водить по шерсти.
— Ты в своём уме, Варда? — произнёс Василий.
— Думаю, что да. Если будет заговор, во главе него станешь ты. В сущности, зарезать Никифора не намного труднее, нежели отравить Романа II, это знают все.
Евнух так внезапно вскочил, что Игрун плюхнулся на мраморный пол.
— Врёшь! — воскликнул убогий. — Доказательств нет! Император умер от загадочной лихорадки, привезённой им из похода в Азию!
— Странная болезнь, — усмехнулся Варда, — поразившая только императора, лишь его одного, больше никого — ни тогда, ни теперь!
— Ты поплатишься, Склер! — пригрозил председатель сената. — Лучше извинись. Месть моя будет зла.
— Хватит, Василий! — сморщился Никифор. — Ты мне действуешь на нервы. Сядь и замолчи. Я тебе доверяю — вот что главное Мнение Склера — личное его дело, он тебя не любит, Бог ему судья. Мы позвали его не для ссор и не для обид. Он — единственный человек в нашем государстве, кто способен остановить наступление Святослава. Варда, мой приказ: отводи из Палестины двадцать тысяч бойцов, здесь получишь столько же. И не позже марта навались на Аркадиополь. Слабое звено в войске князя — печенеги и угры. Эти побегут раньше всех. Ты обязан пресечь любые попытки наступления на столицу. Понял?
— Понял, ваше величество. Думаю, что справлюсь.
— Стратопедарх Пётр Фока будет у тебя в подчинении.
— Ненавижу евнухов, — тут же среагировал стратилат, — ну да что поделаешь, выдержу и это.
У Василия дёрнулась губа, но премьер-министр сдержался, не заговорил. Кот опять устроился у него на коленях, и коварный председатель сената успокаивал себя, чувствуя под пальцами мерное мурлыканье драгоценного Игруна.
В это время в женской части Вуколеона шли обычные занятия маленьких болгарских царевен и сестёр императоров Византии: Феофано-младшая и Ирина музицировали на арфе, а Ксения и Анна пели известные стихи:
Дай мне розовую розу, Дай мне звончатую арфу, Я по струнам побряцаю, Я вступлю в круженье пляски! А ты, о дева, с радующим голосом, Напеву вторь кимвальными ударами...После уроков Ксения и Анна вышли в сад, чтобы посекретничать, как секретничают девочки всего мира, где и когда бы они ни жили.
— Слышала хорошую весть? — стала тараторить
— Всё равно я боюсь язычников, — отвечала Анна. — Знаешь, год назад Святослав украл из монастыря Святой Августины мою сводную сестру и увёз к себе в Киев. Как представлю себе на миг — вдруг бы мне пришлось оказаться на месте Анастасии, — прямо замираю от ужаса, по спине бегают мурашки... быть среди язычников... жить по их обычаям... говорят, они человеческие жертвы иногда приносят своим богам. Можешь себе представить?
— Слышала об этой истории — про Анастасию. Но её выдали за старшего сына Святослава, сделали княжной. Почему бы нет? Русские — богатые.
— Ты не понимаешь! Быть женой язычника — это грех! Ведь они не венчались в церкви.
— Ты права. Хорошо, что я знаю своего жениха — Константана. Он мне нравится. У него такие выразительные глаза.
— Он похож на маму. А Василий — на папу. Это но рассказам, конечно: я отца не знала, он скончался до моего рождения.
— Это правда, что его отравили?
— Говорят...
— У меня вот отец тоже неожиданно умер. Был такой здоровый. Вдруг его отравили тоже?
— Кто?
— Я понятия не имею... Вроде некому.
Девочки присели на край бассейна с рыбками.
— Лишь бы с царём Борисом ничего не случилось, — прошептала Анна, опустив пальчик в воду.
— Интересно, а какие мы будем через двадцать лет? — задала вопрос Ксения. — Сколько я рожу детей Константину? Женится ли на тебе Борис?
Анна покраснела:
— Я боюсь, что не женится.
— Почему?
— Он такой красивый и взрослый...
— Через двадцать лет тебе будет двадцать шесть, а ему — тридцать четыре. Разница нормальная.
Если б Анна знала, что спустя двадцать лет окажется в Киеве, да ещё на ложе киевского князя!..
Новгород, осень 969 года
День рождения князя Владимира — 5 ноября (грудня) — совпадал с праздничной неделей-куроедицей Макоши-Берегини. Это божество почиталось новгородцами свято. Макошь — «мать хорошего урожая» — представлялась пряхой, покровительницей колодцев и защитницей женщин. В иерархии женских божеств Макошь находилась на первом месте. У других племён Макошь называли иначе: Дивой, Подагой («подающей блага»), но везде — Берегиней. На рисунках она была в кокошнике, сарафане, с поднятыми к небу руками. Позже в этой позе стали изображать Пресвятую Деву Марию — вспомним хотя бы Богоматерь Оранту, украшающую купол современного Софийского собора в Киеве.
Богомил возглавлял процессию. Он шагал в ниспадающем до земли белом балахоне, с длинным посохом и нашейной гривной. Вслед за ним шёл Владимир — в шапке, отороченной мехом, бархатном кафтане и пурпурной мантии. Князя сопровождал посадник Добрыня — у того одеяние было белым, как у Богомила, что подчёркивало его второстепенную роль по сравнению с племянником, но, с другой стороны, — принадлежность к правящим верхам. В третьих и последующих рядах двигались бояре, тысяцкий и сотские, концевые и уличанские старосты, биричи, подвойские, уважаемые купцы, мелкие торговцы, вольные ремесленники. А холопы, именуемые изгоями, принимать участие в этом шествии не имели права.