Бич Нергала
Шрифт:
– Заблуждаешься, колдун. – Конан не узнал собственный голос – в нем клокотал гнев. – Спасенная дама Когира присягнет законному монарху, и только при таком исходе уцелеет твоя поганая шкура. Но до этого мы проедем по всем замкам, где ты побывал, и ты вернешь рассудок всем заколдованным дворянам и простолюдинам. А начнешь прямо сейчас – с графа Парро.
Старик с широкой черной лентой на глазах и связанными за спиной руками повернулся к Конану и захохотал.
– Избавитель ты мой! А ты уверен, что Лун, мням, тебя не обманет? А вдруг я, мням, только прикинусь, будто я в своем уме, а потом возьму да всажу тебе, мням, нож под лопатку? Не слишком ли ты доверчив, киммериец? В последний раз, мням, советую,
– Пока замечала, – надменно возразил Конан.
Граф Парро потупился. Помолчав немного, хмуро произнес:
– Лун даже под пытками не сделает того, мням, о чем ты просишь. Для него это равносильно измене, а горная, мням, гвардия Агадеи не способна, мням, на предательство. Что случилось, то случилось. Смирись, Конан. Мням. Так будет лучше для всех нас.
– Ты слышал, варвар? – услышал киммериец приглушенный голос, в котором надменности было не меньше, чем в его собственном. – Какие еще будут… условия?
– Через неделю, ваше величество, – сказал дородный жрец в зеленой рясе, – Нехрем обретет долгожданную свободу. А еще через несколько дней Сеул Выжига уступит престол нашему человеку.
Король не смотрел на ануннака. Взгляд Абакомо блуждал среди деревьев и травы, изредка замирал на особенно живописном цветке или птице. Парк вокруг летнего дворца по своему обыкновению дышал покоем, за это и любил его молодой монарх, чьей душе в последние дни недоставало уюта.
– Скажи-ка, наставник, – произнес Абакомо, печально вздохнув, – в чем мы с тобой ошиблись? И что утаил от меня отец?
Ибн-Мухур остановился и недоуменно посмотрел королю в лицо. Печаль не напускная, в этом он убедился тотчас. Он всегда превосходно улавливал настроение властелина.
– Разве мы заблуждаемся, ваше величество? По-моему, все складывается идеально.
– Идеально? Гм. – Абакомо поджал губы и двинулся дальше. – Может быть, все-таки следовало начать с Апа?
– Так ведь мы, – растерянно проговорил Ибн-Мухур, – с него и начали, ваше величество.
– Разве? – Король криво улыбнулся. – Ах, ты в этом смысле. Нет, я имею в виду, что в первую очередь надо было усмирить Ап. Свергнуть этих мерзавцев, Каи и Авала. Тогда бы не случилось резни в Бусаре. Или я не прав? – Он испытующе посмотрел на человека в зеленой рясе.
– Осмелюсь напомнить, ваше величество, – почтительно произнес ануннак, – что дни апийских разбойников тоже сочтены.
Абакомо кивнул. В недрах его существа бродили сомнения, тонкая, но клейкая паутина тоски обвивала душу.
– «Иные копят злато, я коплю друзей», – сказал он уныло. – Наш старинный девиз. Ибн-Мухур, тебе не кажется странным, что мы так и не обзавелись друзьями? Зато злата у нас хоть отбавляй.
– Ну что вы, государь, у нас полным-полно друзей, – пылко возразил ануннак. – По всему свету, а особенно в ближних странах. Но и врагов хватает, тут вы, безусловно, правы. Однако все переменится, как только…
– Как только мы им поднесем во-от такое счастье на блюде, – с усмешкой подхватил Абакомо, разведя руками. – Помнишь Ну-Ги? – Король снова помрачнел. – Он так и не дождался людской благодарности.
Ибн-Мухур кивнул. Он понял, что за думы гложут любимого повелителя.
– Стоит ли горевать, ваше величество? Дети вырастут мудрее отцов, они-то и скажут нам спасибо. Непременно скажут.
– Да уж. – Король вновь невесело улыбнулся. – Непременно скажут. Мы об этом позаботимся.
– Человечество всегда мечтало об истинном пути, государь, – тихо сказал ануннак, – и при этом всегда боялось
– Ослабевшего вожака волки рвут в клочья. – Король задумчиво кивнул. – Боги! Почему я не родился скромной, неприметной букашкой? Ты хоть представляешь, наставник, какая тяжесть…?
– Еще бы, ваше величество. – Ануннак ободряюще улыбнулся. – Вы же на моих глазах выросли, и все эти годы вас исподволь готовили к нечеловеческой ноше. Мужайтесь, мой государь. Только вам дано удержать на плечах целый мир. Цари не выбирают судьбу, в этом и сила их, и слабость.
Последняя фраза унесла монарха в воспоминания детства. Перед мысленным взором пролегли сверкающие горные кряжи, раскинулась залитая солнцем долина, сочно зазеленели дубравы и луга, заколыхались под нежным ветерком желтые покровы нив.
– Когда-то отец сказал нечто совсем иное, – тихо произнес он. – Назвал меня царем судьбы.
– Я не вижу тут противоречия, государь, – столь же тихо возразил ануннак. – Вы законный повелитель Агадеи. Но разве вам предлагали королевство на выбор?
Восточный скат холма обрывался над речушкой, на другом берегу мужду изгибами двух отрогов высоченной серой горы клубилась пыль. Казалось, жадный и угрюмый великан прикрывает ручищами горшок с дымящейся похлебкой – боится, что отнимут. От широкого бревенчатого моста остались только головешки, но Конана и его спутников это ничуть не ободряло. Уж если агадейские войска решились покинуть свои ущелья, такой пустяк, как разрушенная переправа, надолго их не задержит.
– Даис уже не взять, – сказал Сонго, глядя на юго-запад. – Не успеем. Только зубы раскрошим понапрасну.
Зивилла горестно вздохнула. Надежда вернуться в родное тело превращается в несбыточную мечту. Агадейский фанатик Лун так и не внял уговорам и теперь отлеживается в одиночной камере подземной тюрьмы замка Парро, в соседней камере мается сумасшедший граф в оковах и бронзовой маске. Три замка из четырех, захваченные Тарком перед разгромом, Конан не решается трогать – побаивается «оборотней». В тех замках не осталось нормальных людей. Прознав о пленении агадейского колдуна, дворяне-оборотни перезаражали всю свою челядь. Некоторых одержимых удалось скрутить, когда они поодиночке выходили из крепостей. Эти люди заражены не самим Луном, а его жертвами, их рассудок решительнее борется с наваждением, чем разум несчастного графа Парро. Однако на допросах неизменно берет верх Лун, и тогда с уст безумцев слетают угрозы вперемешку с уговорами.
А войска короля Абакомо уже на марше, и вскоре в Даисе появится дисциплинированный агадейский гарнизон (не чета банде Тарка, на две трети перебитой под замком Парро), и старый Токтыгай без боя впустит врагов в блистательный Самрак.
Вчера вечером у Конана был долгий разговор с эмиссарами Токтыгая, в конце концов они ударили по рукам, и нехремцы отправились в свою столицу. Через три-четыре дня по тайным тропам в Когир двинутся обозы с провиантом и оружием, пойдут войска, крепкие опытные солдаты, которым страсть как охота поквитаться с агадейцами за Лафатскую долину и Бусару, за поруганную честь государя.