Бич времен
Шрифт:
Гаспарян вопросительно посмотрел на приятеля.
– Ты имеешь в виду Мишины вещи? Ничего. – Он помолчал. Пилот поднял легкую машину в воздух. – Правда, ближе к стене ребята нашли останки двух пауков. Такое впечатление, будто ими выстрелили из пушки. А в стене напротив того места, где упал вертолет авиаконтроля, на высоте трехсот метров обнаружился глубокий провал, словно часть стены рухнула внутрь.
– Вот как? На высоте трехсот, говоришь? И вертолетчики шли на той же высоте… Совпадение?
– Не знаю, но меня это насторожило. Надо бы дать задание экспертам специально понаблюдать за стеной.
Внизу
У опушки леса стояли военные палатки, а чуть поодаль, на холме, неторопливо вращала антеннами радиолокационная станция.
Вскоре вертолет пошел на снижение и опустился у кромки леса на другой стороне поля возле штабелей бревен и куч хвороста. В поле уходила цепочка бревенчатых вышек разнокалиберной высоты – от восьми до двенадцати метров. Из окон вышек, обращенных к Башне, торчали стволы стереотруб, кино– и фотоаппаратуры, рога и решетки звуковых антенн, окуляры лазерных дальномеров и спектроскопов.
Ивашура зашел в один из двух передвижных домиков и вскоре вернулся с бородатым физиком по фамилии Меньшов, которого звали Виталием Борисовичем. Физик подал руку Гаспаряну, и они направились к ближайшей вышке.
Верхняя площадка вышки была огорожена и походила издали на скворечник. К ней вели десять пролетов лестницы с заледеневшими ступеньками. Чем выше поднимались люди, тем сильнее становился ветер. У самой площадки он в сочетании с морозом пронизывал одежду насквозь.
На площадке было чуть теплее. В сторону Башни смотрели подзорная труба на треноге, кинокамера и крупнокалиберный пулемет, у которого возились двое парней в танковых шлемах. Третьим оказался профессор Гришин, поглядывающий в окуляр трубы и записывающий что-то в блокнот.
– Константин Семенович? – хмуро удивился Ивашура. – Вы-то здесь как оказались?
– У них аппаратура лучше, – сказал Гришин. – Вот и забрел.
Бородатый Меньшов блеснул зубами.
– Аппаратура у них действительно неплохая, но Константин Семенович явился к нам по другому поводу. Предлагает провести один совместный эксперимент.
Ивашура хмыкнул.
– Интересно. Что же это за эксперимент, который может заинтересовать физика и эколога одновременно?
– Ничего противозаконного, – усмехнулся тонкими губами Гришин, пряча блокнот. – Моя специальность – экология человека. Позволю напомнить, что это направление экологии изучает общие закономерности взаимоотношений природы и общества. Подчеркиваю: природы и человека, а не растительного и животного мира.
Ивашура прильнул глазом к окуляру трубы.
– Вы хотите сказать, что объектом экологии может быть не только популяция или экосистема, но и техносфера?
– Совершенно верно. Техносфера как часть экосферы Земли.
– А в качестве конкретного локального объекта вы избрали Башню, предполагая ее искусственное происхождение…
– С вами страшно разговаривать, вы все знаете наперед!
– Положим, не все, но, по имеющимся данным, человек эту Башню на Земле не строил, выдвигались гипотезы, что она сооружена пришельцами, иными разумными существами.
– Вполне допустимо, однако это мало что
Ивашура вдруг насторожился, поднял руку, призывая к молчанию. От Башни докатился крик паука, ослабленный расстоянием.
– «Глаз дьявола», – сообщил один из наблюдателей.
На стене Башни почти под самыми облаками разгорелся мигающий желтый зрачок, продержался с полминуты и погас. Зазвонил телефон. Меньшов снял трубку, выслушал, буркнул что-то и положил трубку.
– Две тысячи рентген в импульсе, дальность затухания около пятнадцати километров. Это уже пятый «глаз» за сегодняшний вечер. Активность Башни растет не по дням, а по часам.
– Завтра вечером или ночью будет пульсация, – кивнул Ивашура. – Готовьтесь. – Повернулся к Гришину: – Итак, Константин Семенович, что за эксперимент вы предлагаете провести?
– Не один, а целых два. Первый: попробовать опустить зонд с телеаппаратурой на Башню сверху, на ее размытую вершину. А еще меня интересует «зона ужасов». Никакого излучения – ни частиц, ни полей – аппаратура, установленная в самой «зоне», не регистрирует, тем не менее какое-то поле, вызывающее у людей ощущение страха и другие негативные эмоции, существует. Есть датчики, которые могут замерить биотоки, «электрические наводки» в нервных окончаниях и узлах. Надо просто нацепить эти датчики и побродить по «зоне».
– Ну вы и садист, Константин Семенович! – пробормотал Гаспарян.
Физики засмеялись. Гришин тоже улыбнулся.
– Я предлагал в качестве кролика себя.
– Суть ясна, – произнес Ивашура. – Но в последнем случае я не вижу связи с физиками. Скорее это должно интересовать биологов и медиков. Ах нет, простите, понял. Излучение?
Бородач кивнул.
– Нас тоже интересует излучение. До сих пор человечество знало только три вида излучений: электромагнитное, гравитационное и излучение частиц от адронов – протонов, нейтронов, мезонов – до лептонов и разного рода пси-, кси– и других странных частиц. Если мы не обнаружим в «зоне ужасов» какого-нибудь из перечисленных видов излучений, значит, либо наши теории неверны, либо существует излучение, о котором мы ничего не знаем.
– Может быть, инфразвук или ультразвук?
– Звукорегистраторы молчат, по сообщениям соседей.
Соседями физиков-ядерщиков были физики лаборатории звука.
– Но у них еще есть неиспользованные возможности, – заметил Гришин. – Я был у них, они готовят к запуску в «зону ужасов» какой-то сверхчувствительный звукозаписывающий агрегат.
Ивашура задумался, нахохлившись, спрятал руки в карманы полушубка. Зазвонил телефон. Меньшов снова снял трубку, выслушал и передал трубку начальнику экспедиции. Звонил Богаев.
– Старостин говорил с Москвой, – сказал он с сопением. – Приедет кто-то из первых лиц.
Ивашура молчал.
– Ты слушаешь?
– Да.
– Пульсация скоро?
– Вероятно, ночью. Слушай, Владлен Денисович, что ты за душу тянешь? Выкладывай, что произошло.
Богаев помолчал, прочистил нос и сказал:
– Звонили из метеоцентра. Башня изменила метеообстановку. Мы-то в спокойной зоне, аналогичной «глазу тайфуна», а в радиусе ста километров начались ураганные ветры, снегопады с градом.