Бич

Чернов Александр Викторович

С Наташей Привольновой, женой Жорика, Ситникова в течение нескольких лет работала в одной больнице. Несмотря на разницу в возрасте — Тамара была старше Наташи на восемь лет, — женщины дружили. Было у них много общего. Книги, любовь к медицине, например. А после того как Тамара потеряла мужа, ближе, чем Наташа, у нее человека на белом свете вообще не стало. За исключением дочери, разумеется. Однако Привольнов невзлюбил Тамару с той самой минуты, когда впервые увидел ее. Не нравилась она ему. Ревновал Жорик Наташу к подруге, да и считал, что та науськивает на него жену. Чего только пьяному в голову не взбредет. Агрессивно настроенный, он несколько раз приходил в больницу, само собой в нетрезвом виде, скандалить. А когда вернулся с лечения и узнал, что

жена с сыном и тещей сбежали, вообще проходу не давал, требовал сообщить, где семья находится. Ситникова, конечно же, знала, куда Привольновы уехали — она даже переписывалась с Наташей, — но Жорику адрес не говорила. И вот домой к ней притащился.

Тамара еще раз заглянула в глазок. Так и есть, в стельку пьян. Стоит, качается. Женщина решила Привольнову дверь не открывать. Прокралась в гостиную и затаилась, дожидаясь, когда непрошеный гость уйдет. Однако Жорик продолжал трезвонить и трезвонить, и Ситникова через несколько минут не выдержала. Она решительным шагом подошла к двери и громко сказала:

— Георгий! Немедленно прекрати звонить! Иди домой, не то я полицию вызову!

За дверью у Привольнова вырвался вздох облегчения.

— Я так и думал, что ты дома, — сказал он слабым голосом. — Открой, пожалуйста.

Ну вот еще, не хватало с пьяным на лестнице разборки устраивать.

— Извини, Жора, но нам с тобой не о чем говорить, — отрезала Ситникова. — Уходи!

Привольнов некоторое время собирался с силами, потом произнес:

— Открой, Тома, я тебя прошу. Мне очень нужно.

— Нет, Жорик, ты пьян, — попробовала урезонить бывшего мужа подруги Ситникова. — Иди домой. Когда протрезвеешь, приходи, вот тогда и поговорим.

Раздался слабый стук в дверь, очевидно, Привольнов уперся в нее лбом.

— Я трезв как стеклышко, Тома, — с трудом ворочая языком, проговорил он. — Мне нужна твоя помощь. Я ранен.

Ситникова заколебалась, но тем не менее жестко ответила:

— Вот и иди в больницу или в поликлинику, там тебе окажут необходимую помощь.

Привольнов снова надавил на кнопку звонка:

— Мне нельзя в больницу.

Страшный Жорик человек. Наслушалась Тамара от подруги про его художества. Откроешь — греха не оберешься. И Ситникова неумолимым тоном произнесла:

— Уходи, Жора! Я сейчас кричать начну. Позову соседей и в полицию позвоню. Оставь меня в покое!

Угроза, кажется, подействовала. За дверью надолго установилась тишина, потом Привольнов глухо сказал:

— Ладно, извини, я ухожу.

В подъезде зашаркали шаги.

В последних словах Жорика прозвучала такая тоска и безысходность, что у Тамары защемило сердце. Она вновь прильнула к глазку. Привольнов, шатаясь, двинулся к лестнице. Вот он сделал шаг, другой, взялся за перила, еще шагнул, потом закачался, его потянуло назад и… Привольнов исчез из поля зрения. Тамара несколько мгновений стояла в нерешительности, затем накинула цепочку и приоткрыла дверь. Жорик лежал на лестничной площадке, неловко подогнув под себя ногу. Одной рукой он держался за плечо, роба в корке засохшей крови. Глаза прикрыты.

Кто давал клятву Гиппократа, не имеет права от нее отступать. Ситникова скинула с двери цепочку и выскочила в подъезд.

— Жорик! Жорик! — позвала Тамара и присела рядом с Привольновым на корточки. — Жора, что с тобой? — Она несильно хлопнула Привольнова по щеке.

Никакой реакции. Мужчина находился в глубоком обмороке. Если бы Ситникова не принадлежала к сословию медиков, то она, наверное, растерялась бы или позвала на помощь соседей. Но Тамара стала действовать быстро, решительно. Она взяла Жорика одной рукой за здоровое плечо, другой за шиворот и втащила его в прихожую. Закрыла дверь. Когда она вновь взялась за Привольнова, он неожиданно застонал и открыл глаза.

— Идти сможешь? — спросила Ситникова.

Привольнов едва заметно, беспомощно усмехнулся и отрицательно качнул головой.

— И все равно, помоги мне дотащить тебя до кровати, иначе я не справлюсь. — Тамара усадила Жорика на полу, потом

просунула голову ему под мышку и вдруг с неожиданной для невысокой хрупкой женщины силой приподняла Привольнова и поставила его на ноги. Шатаясь, будто пьяная парочка, Ситникова и Жорик покинули прихожую, в обнимку миновали зал и, стукнувшись о дверной косяк, вошли в спальню. Здесь стояла двуспальная кровать. На нее-то Тамара и уложила своего гостя.

— Что с тобой? — вновь спросила она Привольнова.

— Пулевое ранение, — чуть слышно, с паузами произнес Жорик. — Пуля в плече сидит… Только я очень… прошу тебя: не вызывай ни полицию, ни «Скорую помощь»… Иначе мне хана.

Ситникова ничего не ответила. Вышла в гостиную. Пошарила в мебельной стенке в ящиках, отыскала зажим, пинцет. Нашелся скальпель и кое-какие другие хирургические инструменты. Пока инструменты кипятились, приготовила ватные тампоны, спирт, йод, шприцы.

Снять робу не удалось, Жорик каждый раз стонал, как только женщина прикасалась к его плечу. Пришлось взять ножницы и разрезать рукав и спинку рубахи. Плечо уже успело распухнуть. Тамара обмыла его теплой водой, осмотрела рану. К счастью, кость была не задета, но пуля действительно сидела в плече. Она прошла сквозь мягкие ткани и застряла почти на вылете. Взялась за дело. Обколола плечо новокаином, сделав местную анестезию. Хотя новокаин для обезболивания такого рода операции и слабоват, но ничего, Жорка выдержит. Затем принесла инструменты и начала оперировать. Извлечь из плеча пулю опытному хирургу, каковым и являлась Ситникова, не представляло большого труда. Через несколько минут кусочек металла со стуком упал на дно стерилизатора, и стискивающий зубы Жорик наконец-то смог расслабиться. Вскоре с туго наложенной на плечо повязкой он забылся тяжелым сном.

Тамара прибралась в комнате, развесила брошенное в лоджии белье и задумалась. Идти или не идти на работу? Не идти нельзя. Нужно было заранее договориться о подмене на дежурстве, и оставлять в квартире пьянчужку тоже рискованно. Однако, рассудив, что раненый, находящийся под действием снотворного, до утра вряд ли обчистит квартиру, стала собираться на работу. Через полчаса она осторожно вышла в подъезд и закрыла на ключ дверь.

Всю ночь Привольнова мучили кошмары. За ним гонялись собаки, терзали его на части, в него стреляли из автомата, он сам в кого-то стрелял, истекал кровью, лежа среди трупов, и все время дрался, дрался. Привольнова также мучила жажда. Ему снился то водопровод, то бутылка пива, то ручей с кристально чистой водой, но, едва он прикасался губами к спасительной влаге, она исчезала. Танталовы муки. У Привольнова был сильный жар. Он метался в бреду, стонал и только под утро заснул спокойным сном.

Два дня провалялся Привольнов в постели Тамары. Женщина ухаживала за ним, кормила чуть ли не с ложечки, делала уколы, ставила капельницу. Жорик креп на глазах. Ни в полицию, ни в какое-либо медицинское учреждение Ситникова не обратилась и никому из знакомых и друзей не сообщила о том, что у нее в доме живет раненый пьянчуга, бывший муж ее подруги.

На третий день, когда Тамара была на работе, Привольнов самостоятельно выкарабкался из постели. От слабости его шатало, однако он добрался до ванной и взглянул на себя в зеркало. Еще больше похудел, почернел, кожа на лице обвисла, сморщилась. Сейчас Жорик выглядел лет на пятьдесят, а то и старше. Пошарив на стеклянной полочке, обнаружил станок, только какой-то странной формы и цвета — голубенький, с головкой, в которую вправлены лезвия в форме губ. Такого Привольнов еще никогда не видел. Выдумают же фирмачи. С грехом пополам соскоблил щетину, затем, стараясь не мочить больное плечо, помылся под душем. После водных процедур отправился в кухню. Жорик чувствовал зверский голод. Не скупясь, нарезал себе колбасы, сыру, толстым слоем намазал на хлеб масло. Еда показалась Привольнову на удивление вкусной. Побродил по квартире, взял попавшийся на глаза журнал и снова завалился в кровать. Пообедал Жорик тоже с аппетитом. К вечеру он чувствовал себя вполне сносно.