Бичо-Джан
Шрифт:
— Сделаем, сделаем! — весело закричал Кико, захлопал в ладоши и вдруг остановился.
— А только не пустит меня бабушка по солнцепеку. Голова у меня утром болела. Боится она за меня.
— А мы и не поскачем по солнцепеку. Зачем при солнце, когда вечер есть. После ужина поскачем. Вели чепарам седлать после ужина коней.
— И Шушу возьмем?
— Зачем Шушу? Без Шуши лучше. С ними канитель одна: чоху наденет — рукав выпорется, косу расчешет — ленту забудет, рубаху наденет — шапку потеряет. Вот они какие, девчонки!
— Ну, это ты врешь! Кико знает, что Шуша не уступит
Шуша точно из-под земли выросла перед ними.
— Ай-ай! Зачем подслушивала! Больно нехорошо подслушивать, — закачал головою и защелкал языком Али.
— Молчи, татаренок гадкий! — притопнула на него ногой Шуша. — Нечего меня хулить перед князьком моим. А тебе, голубь мой, стыдно менять своего доброго товарища Шушу на первого встречного лезгина-нищего.
И девочка с укором взглянула в синие глаза Кико.
Тот смутился. Шуша была права. С тех пор, как поселился в замке Али, он и внимания не обращает на свою недавнюю подругу проказ и игр. Но гордому по натуре Кико не понравилось замечание Шуши в присутствии Али, и он, надменно закинув головку, крикнул сердито девочке:
— Не твое дело учить меня и проповеди мне читать, ты не мамао (священник)! Убирайся со своими нотациями и оставь нас в покое.
— И оставлю! — повысила в свою очередь голос Шуша. — А только пожалеешь, чего доброго, Кико, что верную собачку променял на хищную чекалку.
Девочка с гордо поднятой головой ушла в дом, оставив в саду обоих приятелей.
Какой дивный вечер!
Солнце только что утонуло в горах, пурпуровое, как огромный яркий цветок гранатника; цветы сильнее запахли в ущельях; легкий прохладный ветерок подул сверху. Изнуренные дневным зноем горы облегченно вздохнули.
По узкой горной тропинке ехали два чепара с винтовками за плечами, в высоких барашковых папахах, а между ними — маленький князек. Далеко опередив своих путников, скакал на горном скакуне Али. У него тоже болталась за плечами винтовка, а баранья шапка была лихо заломлена на затылок, обнажая до половины бритую круглую, как шар, голову.
По мере приближения к лесу все ощутимее становилась вечерняя прохлада, горный ветерок освежал разгоряченные от скачки лица всадников. Вот, наконец, и лес, разбросанный по склонам гор. Сколько пестрых ярких цветов в его сочной траве!
Чепары спешились. Соскочил с коня и Кико. Али давно уже углубился в чащу, говоря, что знает место, где растут лучшие цветы. Чепары и Кико собирают их в одном месте, Али — далеко от них, в самой чаще. Стреноженных коней пустили щипать сочную росистую траву.
Кико весь погрузился в собирание цветов. В то время как его спутники срезают своими кинжалами длинные ползучие ветви дикого виноградника и колючие сучья шиповника, сплошь усыпанные нежными белыми и алыми цветами, он срывает прелестные звездочки азалий, лесной гвоздики или пурпуровые цветы гранатника.
Кико забыл свою размолвку с Шушей, забыл и черные печальные глазки девочки, которая провожала его до ворот замка.
«Что ж такое? Кто виноват, что она капризничает и не хочет дружить с Али, сумевшим за короткое время стать таким нужным и близким, —
— Али! Где ты, товарищ? Отзовись!
Вначале ничего не было слышно. Кругом ни души, и тихо было на лесной полянке.
Прошла минута томительного ожидания. Вдруг неожиданно гулкий выстрел прокатился по лесу, и вслед за этим прозвучал отчаянный голос Али, полный ужаса и тревоги:
— Спасите меня! Спасите ради Аллаха!.. Сюда!.. На помощь! Ко мне!
— Боже Великий! Святой Георгий! Пречистая Нина! Али грозит опасность! Спасите его, чепары! Николай! Деметро! К нему скорее, спешите к нему!
Кико бросался то к одному, то к другому из своих охранников и молил немедля скакать в чащу и выручить Али из беды.
Но те и так спешили, насколько это было можно. Видя волнение маленького князька, Николай и Деметро, не рассуждая долго, расстреножили коней, вскочили на них и галопом, отчаянно хлеща лошадей нагайками, кинулись в чащу, откуда все еще призывал их отчаянный голос Али.
Кико остался один. Он прислушивался несколько минут к тому, что происходило там дальше, за плотной стеной деревьев и кустов.
Крики внезапно прекратились. На смену им послышалось глухое топанье нескольких пар копыт.
«Слава святому Георгию. Они возвращаются! Значит, они выручили из беды несчастного Али», — промелькнуло быстрой мыслью в голове Кико.
Но одно обстоятельство показалось Кико странным: всадники возвращались к нему со стороны, совершенно противоположной той, где кричал Али.
«Вероятно, они крюк сделали», — решил Кико и, ничего не подозревая, бодро ринулся навстречу коням.
— Что Али? Жив он? Здоров? Кто обидел его? — спросил он громко и… замер с широко раскрытыми от испуга глазами.
И не без причины.
Три незнакомых всадника с низко нахлобученными по самые брови папахами, плотно обвязанные до глаз серыми башлыками, выскочили из-за кустов и окружили его. Не успел Кико крикнуть, как передний всадник соскочил с коня и схватил его. А другой накрыл Кико с головою темной, непроницаемой тканью и, завязав ему рот тряпкою, чтобы он не мог кричать, вскочил, не выпуская его из рук, в седло.
По неровному встряхиванию лошадиной спины Кико, закутанный с головы до ног в войлочное покрывало, понял, что они скачут с невероятной быстротой. Сухая, неприятная тряпка царапала ему рот, затрудняя дыхание, а темнота была непроницаемой. Мысль в голове Кико работала вяло от охватившего его ужасного волнения. Он сознавал одно: очевидно, часть горных барантачей (разбойников) спустилась со своих лезгинских высот в их ущелье и напала на него в надежде получить от отца богатый выкуп. Кражи детей, а иной раз и взрослых, нередко случаются на Кавказе, и Кико слышал о них не раз и от отца, и от бабушки, и от Шуши. Мальчик знал также и то, что горные барантачи надеются всегда получить хороший выкуп за своих пленников.