Билет куда угодно
Шрифт:
Может статься, он вспоминал о днях своей юности, когда он прошел весь свет и подчинил его своей воле. А может быть, размышлял о величии предков — об опоясывавших земной шар машинах, о громадных городах, о глубинах разума, сумевшего проникнуть в тайны вселенной.
Время было подходящее — Роланд решил не откладывать. Сердце его болезненно колотилось, а в горле совсем пересохло, когда он промямлил:
— Хозяин, можно мне сказать?
Человек повернул голову, и его воспаленные глаза удивленно сосредоточились
— Ты уже вернулся? — с трудом выговорил он. — А где кружка?
— Здесь, хозяин, — ответил Роланд, пододвигая кружку вперед. Подождав, пока Властитель пригубит чашу, он повторил вопрос: — Хозяин, можно мне сказать?
Человек рыгнул и вытер покрытые пеной губы.
— Ну что там еще?
Слова смущенно выскочили из горла пса.
— Хозяин, я последний пес, — смущенно заговорил Роланд. — И срок моего размножения подходит к концу. Если мы не размножимся, то за вами некому будет ухаживать, когда вымрет последнее поколение.
В направленных на пса человечьих глазах светилась откровенная враждебность.
— Так размножайся, — брезгливо сказал человек. — И можешь не обращаться ко мне за разрешением заняться своим собачьим блудом.
Лицо Роланда запылало от стыда.
— Хозяин, для того чтобы размножаться, я должен остановить поступление химикатов в пищу.
— Так останови.
Роланд понимал, что идет какая-то игра. У хозяина было плохо с памятью, но не настолько. Впрочем, хотя надежда и была слаба, настроение Роланда несколько улучшилось. Если это игра, значит, она доставляет хозяину удовольствие.
— Хозяин, это автоматическое устройство, — напомнил пес. — На контрольном барабане стоит ваша печать.
Некоторое время человек молча разглядывал его, костлявой рукой почесывая щетину на подбородке.
— A-а, так вот в чем дело, — протянул он. — Значит, тебе нужно, чтобы я распечатал барабан — тогда ты сможешь произвести на свет еще одно поколение грязных скулящих щенят?
— Да, хозяин.
— Ты хочешь, чтобы твои отродья пережили меня?
— Нет, хозяин!
Полчища неописуемых чувств сражались в сознании Роланда. Он ощущал и стыд, и ужас, и безграничное отчаяние; и в то же самое время понимал, что должен ощутить все это, и был рад. Ибо собака, как бы хороша она ни была, есть собака, а человек, как бы низок он ни был, есть человек.
Хозяин медленно проговорил:
— Так что же тебе в таком случае нужно, Роланд?
— Чтобы вы жили, — ответил пес, и голос его дрогнул. Медленные, редкие слезы его расы потекли у него по щекам.
Человек немного помолчал, затем отвернулся.
— Ладно, неси барабан сюда, — сказал он.
Самка ждала его на лестничной площадке; с ней были еще две. Когда Роланд приблизился, они сперва робко отпрянули, но чувство долга поддержало их.
— Уже?..
—
В пищевом помещении его поджидал еще десяток самок, сгрудившихся рядом со шкафчиком у дальней стены; когда Роланд приблизился, они почтительно разошлись. Осторожно, с благоговением, он вскрыл корпус и вытащил длинный барабан, обмотанный проволокой и запечатанный восковой хозяйской печатью.
Властитель мира сидел на троне из эбенового дерева и серебра, упираясь взглядом в пустую, бессмысленную физиономию неба. Из коридора, провонявшего псиной, доносилось отдаленное эхо собачьего ликования.
«Роланд уже все им рассказал», — подумал он, чувствуя себя совершенно измотанным и безвольным. Он понимал, что дать собакам плодиться просто необходимо — иначе пострадает он сам — умрет в мучении и одиночестве.
Властитель никак не мог продлить свою жизнь, не избавив от смерти и собак — вот что было для него горше желчи…
Роланд вбежал, запыхавшись, и осторожно положил барабан рядом с хозяином.
Человек взял его в руки — тонкую трубку из серебристого металла, усеянную каналами схемы и гнездами, обмотанную проволокой и запечатанную красным воском его личной печати.
Сколько лет назад он ее запечатал? Сто? Двести? Впрочем, и тогда он догадывался, что этот день однажды настанет.
Он взглянул на застывшего в ожидании пса — и к своему крайнему удивлению вспомнил, что в дни его юности предок Роланда — его точная копия — был его другом. Он много лет скорбел о смерти того пса.
Как же все могло так перемениться? Он снова взглянул на Роланда, увидел его широкие спутанные брови, полные преданности глаза. Здесь ничего не изменилось. Подумать только, насколько верной была эта раса. Тысячелетие за тысячелетием выдерживала она от рассвета истории человеческое иго. Чем заслужили люди подобную преданность? И чем могли за нее расплатиться?
Да, изменился именно Человек — и только он. Человек был безнадежным должником, испорченным и нецельным. Собаки куда ценнее…
И они выживут.
Но в следующий миг к нему вернулось прежнее видение: мир собак, забывших Человека, — и чувство вины рассеялось, подавленное тупым, ожесточенным гневом.
Он стиснул контрольный барабан в кулаке, словно это жалкое усилие могло сломать трубку.
— Хозяин… — неуверенно проговорил Роланд. — Что-нибудь не так?
— Не так? — переспросил человек. — Ну, не для тебя. Твои-то отродья унаследуют Землю. Кучка… грязных, паршивых, шелудивых псов.