Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага.
Шрифт:
— Извините, обер-лейтенант, а почему Вы своего родного брата таким нехорошим словом называете? — чуть понизив стеснительно голос, спросил вдруг комбат.
— Э… это каким же? — не понял Ройзман.
— Н-ну… жидом?
— А что дурного в слове Jude?! — еще больше изумился Ройзман. — В Африке — нигер (Neger), в синагоге — жид (Jude)… По — моему, так.
Придя от филологических изысков политрука в полное изумление, подполковник задумчиво перебирал струны гитары:
Перегорит костер и перетлеет, Земле нужна холодная зола! Уже никто напомнить не посмеет О страшных днях бессмысленного— Это Ваши стихи? — тихо спросил я комбата, когда гитарный перезвон, как тихий стон, угас.
— Нет, куда мне: поручика [58] Туроверова… Мы с ним вместе в двадцать восьмом вагоны по ночам в Париже разгружали.
— А почему по ночам? — допытался дотошный политрук.
— А потому, что днем я лично спал, а наш поэт Коля в Сорбонне лекции слушал…Умный парень, не мне чета! Жалко, что пропал куда-то, говорят, чахотка его вроде сгубила. [59] А то, я уверен, был бы сейчас вместе с нами, здесь…
58
На самом деле, хорунжия
59
Безбожно врут. Дожил до 1972 года, в окружении любимых книг, внуков и правнуков.
— Что-то мне завтра помирать совсем не хочется! — вдруг со свинцовой тоской выпалил я.
— Да и не надо, дорогой мой! Я Вам разрешаю: живите дальше! — пошутил подполковник. — А ежели серьезно, то помирать совсем не страшно! Вот, я когда на Бепо (Бронепоезд. Прим. Переводчика) «Единая Россия» под Касторной [60] снаряд в левый борт словил… Кстати говоря, дерьмо был тот бронепоезд! Потому, что воры его строили! Так вот, я ни капельки даже испугаться не успел: мгновенный белый высверк, и все дела. Понеслась душа в рай!
60
Что-то, видимо, путает. Под станцией Касторной был подбит бронепоезд «Слава офицеру!» Еще раз свидетельство тому, как опасно историку всецело полагаться на воспоминания очевидцев.
— А скажите, как оно там? — ответно пошутил я. — Садов цветущих не видали?
— Н-нет-с, чего не видал, того не видал… Тьма и тьма. Будто свечку задули.
— Каждому воздастся по вере его! — наставительно поднял вверх палец внимательно слушавший нас Петрович. — Ежели Вы во тьму веруете, так и будет Вам ТАМ тьма внешняя… А по мне, человек жив до тех пор, пока об ем помнят…
— Это как? — заинтересовался политрук.
— Ну вот так… Вот товарищ Сталин жив?
— С утра вроде был жив…, — с сомнением покачал головой Ройзман. —
— Во-о-от! А ведь мы его вообще никогда живым не видели! А знаем и верим, что он жив. Значит, он и есть живой…
— Выходит, Иван Петрович, по Вашей метафизик, если человек даже физически не есть живой, а мы думать о нем, как о совсем живой, он и будет живой? — от волнения Исаак даже разучился говорить по-русски.
— Соображаешь. Я лично со своими товарищами, за Коммуну павшими, и посейчас разговариваю! Советуюсь с ними, спорю даже…
— Это есть шизофрения.
— Это — русская душа… Ну, хватит, метафизики. Отбой. Завтра у нас будет тяжелый день…
23
… — Вот смотрите внимательней, голубчик…
В окуляр моего шестикратного бинокля вплыла снежная равнина, чуть наискось перечеркнутая черной полосой неширокой, но быстрой речки, над которой сонно поднимались сизые струйки испарений. Речка эта (Муолаан-Йоки. Ширина 39 метров, глубина четыре метра. Прим. Переводчика) на первый взгляд была совсем невеликая, чем-то неуловимо похожая на нашу милую Фонтанку. Но, в отличие от последней, её крутые берега хотя бы не были окованы серым ладожским гранитом. Да, зато вертикально эскарпированы с белофинской стороны. Тем смельчакам, которые рискнули бы переплыть на другую сторону, пришлось бы, чтобы выбраться на берег, сначала подниматься по трехметровой отвесной стене из вбитых в речное дно стальных рельсов, с внутренней стороны опиравшихся на специально круто сделанный откос.
За речкой белоснежное поле перечеркивали три ровные линии кольев, вбитых с уклоном в нашу сторону, которые представляли собой опору для ажурной объемной конструкции из колючей проволочной паутины.
Между рекой и проволочным многослойным забором я заметил какие-то странные т-образные вешки, которые тянулись ровной строчной и на нашем берегу.
— Это что такое?
— Где?
— Да вот, левее десять одинокого куста…в ряд стоят, как вешала для белья?
— А. Это маркеры для прицеливания из ДОТа…
— Да где же он сам?!
— Перед Вами! — и Лацис рукой просто довернул мой бинокль чуть левее…
Никакого сооружения, тем не менее, я не увидел. Невысокий заснеженный пригорочек, который полукругом опоясывала изогнутая дугой речка, на котором вразброс темнели пятна огромных валунов, неясно проступающих среди густого кустарника. Что-то совсем не похоже на неприступную цитадель. Не вздымались ввысь крутые стены, не чернели на них широкие бойницы… Не было ни зубчатых башен, ни мощных контрфорсов…
— А Вы, товарищ Лацис, твердо уверены, что это и есть Ваш «Альказар»? (от арабского al-quasr, «твердыня». Неприступный замок вблизи Толедо. Замок сильно пострадал от нескольких штурмов и пары пожаров, неоднократно реставрировался, и был уничтожен после двухмесячной осады 1936 года. Республиканцам тогда так и не удалось сломить дух националиста полковника Валера, возглавлявшего защиту крепости; крепость не пала, но просто была стерта с лица земли. Прим. Переводчика).
— Он самый, сволочь…Два пулеметных полукапонира фронтального и фланкирующего огня, капонир на четыре 57-мм орудия Норденфельда, бетонное убежище на взвод, два наблюдательных купола с толщиной брони 350-мм…(ДОТ Sj7, из тех, которые называли «миллионными». Толщина стен боевых казематов — 1300 мм, крыши 800 мм железобетона марки «600», выдерживающих сопротивление сжатию 600 кг на кв. м, прикрытых сверху тремя метрами песка и полутора метрами камней, а с фронтальной стороны пятью метрами слоя валунов. В результате наш ДОТ смог выдержать попадание снаряда даже 280-мм русской мортиры. Прим Переводчика) (Не ври, 203-мм гаубицы! Прим. Редактора) Узел обороны прикрывает стационарная гаубичная батарея «Каарна-Йоки», калибром 122-мм. Таблицы огня для нее составлены шведским математиком и астрономом Гуго Цейпелем, реперы пристреляны два месяца тому назад. Так что её огонь будет убийственно точен.