Биография Шерлока Холмса
Шрифт:
Ничто из сказанного, однако, не свидетельствует, что Холмс был гомосексуалистом, подобно тому как его восхищение умом и хладнокровием Ирэн Адлер не говорит о романе с ней.
Невозможно извлечь из мрака безвестности сексуальные связи, которые могли иметь место в лондонской юности Холмса. Возможно, какая-нибудь забытая актриса «Лицеума» и делила с ним ложе. Не исключено, хотя маловероятно, что он от случая к случаю посещал какой-нибудь из сотен борделей, обслуживавших нужды представителей высшего и среднего класса, как женатых, так и холостых.
Достоверным кажется лишь одно: к моменту знакомства с Уотсоном Холмс, которому было под тридцать, не оставлял места для секса в своей жизни. Один исследователь сексуальности XIX века писал о «характерной викторианской
Невзирая на международные интриги, скандалы в высшем свете и расследование крупных преступлений, к которым он был причастен по роду деятельности в 1890-х годах, Холмс нередко впадал в депрессию и меланхолию, убежденный, что, «превращается в агента по розыску утерянных карандашей и наставника молодых леди из пансиона для благородных девиц» [56] . Оставалось подспудное подозрение, что, невзирая на все восхищенные отзывы и похвалы, которыми его осыпали, карьера сыщика недостойна его и его исключительных талантов.
56
«Медные буки».
Холмс глубоко верил, что его дедуктивный метод – строгая наука, а сам он такой же ученый, как и многие из тех, кто сделал себе имя в прошлом. В рассказе «Пять апельсиновых зернышек» он говорит:
Истинный мыслитель, увидев один-единственный факт во всей полноте, может вывести из него не только всю цепь событий, приведших к нему, но также и все последствия, вытекающие из него. Как Кювье мог правильно описать целое животное на основании одной кости, так и наблюдатель, основательно изучивший одно звено в серии событий, должен быть в состоянии точно установить все остальные звенья – и предшествующие, и последующие.
Истинный мыслитель Холмс был в собственных глазах ровней Жоржу Кювье, великому французскому естествоиспытателю начала XIX века. И все же, когда он оставался в одиночестве, как это часто случалось в 1890-х, его иногда терзали сомнения.
Уотсон, поглощенный семейным счастьем с Мэри Морстен, уже не всегда оказывался под рукой, готовый отправиться в очередное приключение. «Он продолжал время от времени заходить ко мне, когда нуждался в спутнике для своих расследований, – пишет Уотсон, – но это случалось все реже и реже, а в 1890 году было только три случая, о которых у меня сохранились какие-то записи» [57] .
57
«Последнее дело Холмса».
Дойл, которого Холмс привык время от времени приглашать для беседы на Бейкер-стрит, также большую часть 1890 года отсутствовал. Все еще не оставив надежду сделать карьеру врача, он решил, что нуждается в специализации, которая поможет ему выбраться из бесприбыльной колеи общей терапевтической практики. Выбрав офтальмологию, он отправился в Вену. Эта вылазка на континент обернулась полнейшей катастрофой. Дойл переоценил свою способность понимать немецкий. Лекции велись исключительно на этом языке (что неудивительно), и Дойл их не понимал. Он намеревался пробыть в Вене полгода, но продержался лишь два месяца.
Разумеется, в тот год Холмсу подворачивались и дела, способные захватить его, но не все они завершались успехом. «Общее правило таково, – замечает Холмс в рассказе «Союз рыжих», – чем страннее случай, тем меньше в нем оказывается таинственного. Как раз заурядные, бесцветные преступления разгадать труднее всего, подобно тому как труднее всего разыскать в толпе человека с заурядными чертами лица». Мало нашлось бы дел более диковинных, чем случай с пионером киноиндустрии Луи Лепренсом, и тем не менее
В 1890 году (за целых пять лет до того, как братья Люмьер устроили первый публичный просмотр движущихся картин) жена Луи Лепренса обратилась к Холмсу с просьбой расследовать загадочное исчезновение ее мужа.
Лепренс, родившийся во Франции в 1842 году, в 1860-х перебрался в Англию, где поступил на работу в лидскую инженерную фирму «Уитли и партнеры» и много лет работал над созданием «движущихся картин». Свои эксперименты он продолжил в Нью-Йорке и как будто приблизился к успеху.
По возвращении в Англию летом 1890 года Лепренс планировал устроить публичный показ, но перед тем намеревался покончить с какими-то семейными делами во Франции. В сентябре он отправился на встречу с братом-архитектором в Дижон. Шестнадцатого сентября Лепренс сел в поезд, следующий из Дижона в Париж. Больше его не видели.
Холмс работал рука об руку с Франсуа ле Вилларом, французским детективом, уроженцем Бретани, который так им восхищался, что двумя годами ранее перевел на французский несколько его монографий [58] . Но, невзирая на всех их усилия, исчезновение Лепренса так и осталось тайной.
Лепренс мог покончить жизнь самоубийством, хотя, казалось бы, не имел к тому никаких причин. Холмс и ле Виллар узнали лишь, что изобретатель был воодушевлен перспективой успешного завершения своих экспериментов. И, что еще важнее, ни им, ни французской полиции не удалось найти тела.
58
Холмс, с его галльскими корнями, говорил по-французски с раннего детства, притом настолько бегло, что в ходе поисков Юрэ, Убийцы с Бульваров, многим казалось, будто французский – его родной язык. Увидев письмо от «короля» в «Скандале в Богемии», он сразу понял, что написано оно не французом. Тем не менее он позволил ле Виллару перевести монографии, а не стал делать этого сам – вероятно, по той простой причине, что пожалел время. – Автор.
Возможно, Лепренс пал жертвой конкурента, который знал, что француз вот-вот обойдет его с публичным просмотром, но опять же сыщики не нашли никаких тому доказательств. Лепренс словно бы растворился в воздухе.
Холмс редко упоминал это дело в преклонных годах, но отголосок его, возможно, слышится в упоминании о судьбе Джеймса Филлимора, который «вернулся как-то раз домой за оставленным зонтиком и пропал без следа» [59] .
Одна забота, которая могла усугубить беспокойство Холмса, теперь отошла в прошлое. Ко времени вступления в новое десятилетие Холмс, по собственному признанию, обрел финансовую обеспеченность. Канули в прошлое дни на Монтегю-стрит, когда он нетерпеливо ждал дел, какими бы мелкими и незначительными они ни были, чтобы разогнать скуку и пополнить кошелек.
59
«Загадка Торского моста».
Между нами говоря, Уотсон, – признается он доктору в «Последнем деле Холмса», – благодаря последним двум делам, которые позволили мне оказать кое-какие услуги королевскому дому Скандинавии и республике Франции, я имею возможность вести образ жизни, более соответствующий моим наклонностям, и серьезно заняться химией.
О каких делах говорит Холмс? Судя по другим записям Уотсона, можно предположить, что и скандинавская монархия, и Французская республика к услугам детектива прибегали дважды. Действительно, он выследил Юрэ, прозванного Убийцей с Бульваров, за что получил «благодарственное письмо от французского президента и орден Почетного легиона», вскоре после трехлетнего отсутствия, и это расследование будет рассмотрено в одной из следующих глав.