Бирит-нарим

Медведникова Влада

Чужая...

Лабарту вновь откинулся на постель, но мысли все не уходили, шли по кругу, вновь и вновь.

Так похожа на Баб-Илу... странно, что родилась в степи... Да, для этого города Зу, поэтому и забрал ее себе. Чтобы все посмотрели и сказали: "Вот женщина, прекрасная, как Врата Бога, как Длань Неба!" Пусть... кажется чужой. Оживил ее своей кровью -- значит, моя.

Зря ты сделал так, прошелестел голос Кэри, почти неслышный, далекий. Не надо было...

– - Отчего же, Кэри?
– - прошептал Лабарту, глядя

в темноту. Зу не проснулась от его слов, не шелохнулась, таким же ровным было ее дыхание.
– - Она красива и приносит наслаждение... Больше ничего мне от нее не нужно.

Она как Баб-Илу. Здесь жаркая кровь и жаркое солнце. Что мне хотеть еще? Я ничего не хочу еще...

***

– - Ты не сможешь победить его, -- сказал Уктанну.
– - Он очень силен и любит этот город, не отдаст.

Лабарту слушал его слова, но смотрел на воду канала, следил, как лениво качается на волнах стебель тростника. Если не оборачиваться, не вспоминать путь, что лежал мимо разрушенных и погорелых селений, -- легко поверить, что жизнь осталась прежней. Уже развеялся дым над сгоревшими полями, небо вновь стало чистым. По-осеннему перекликались птицы, цикады стрекотали в сухой траве. Война прошла и ушла, а земля, реки и ветер остались -- прежними.

Но не все по-прежнему... Я не могу вернуться в Аккаде, Аккаде больше нет.

– - Он из старших, помнит времена до потопа, -- продолжал Уктанну. Словно не замечая, что делает, обрывал он листья со склоненных ветвей тамариска. Искоса взглянул на Лабарту, добавил: -- Сильнее тебя он... сильнее многих. Я лишь потому живу здесь, что склонился перед ним.

Лабарту улыбнулся.

Как могло быть иначе? Лишь недавно стал сам себе хозяином, разве мог сражаться с тем, кому больше тысячи лет?..

– - Все верно, -- согласился Лабарту.
– - Таков закон -- либо склонишься перед хозяином города и будешь жить на его земле, либо отберешь эту землю силой.

Уктанну покачал головой.

– - Он... годы лишили его разума. Не смейся!
– - Вскинул руку, призывая к молчанию, хоть Лабарту и не думал смеяться, веселье было далеко от него.
– - Хоть и покажется он тебе обычным экимму, знай -- он безумен... Многих, кто приходит к нему просить о крови Баб-Илу, он убивает...

Этот город... судьбой мне обещан...

Мгновения струились, медленные, как течение воды в канале, горькие, как привкус пепла в соженных селениях.

– - Как сделать, -- спросил Лабарту, -- чтобы он не убил меня?

– - Рад, что ты спросил об этом.
– - Уктанну улыбнулся, искренне, чисто.
– - Слишком много видел смертей, бессмысленных. Не хочу, чтобы ты умер, поэтому...

Пока молчал он, с мыслями собираясь, Лабарту смотрел, как рассыпает он по земле оборванные листья, перемешивает, касается вновь и вновь. И Уктанну, не поднимая глаз, прервал молчание, заговорил:

– - Войдешь к

нему -- по имени не называй, лишь повелителем и властелином. Одежду свободных сними с себя, в короткой рубахе приди к нему. Украшений пусть не будет на руках, и волосы обрежь... Склонись перед ним, как склоняются рабы перед царем, и тогда сможешь вечно жить в Баб-Илу, вечно пить тут кровь.

Лабарту поднялся, голову запрокинул, закрыл глаза. Мгновение было пусто в душе, а потом ярость полыхнула, ослепительная, словно молния в грозовом небе.

Хозяина этой земли -- убью, город его -- заберу себе. Пусть что угодно придется мне сделать, убью его.

Глубоко вздохнул, пытаясь унять гнев. И воздух, чистый, позабывший уже о войне, лишь осени ждущий, -- успокоил душу.

– - Спасибо тебе, -- сказал Лабарту, глядя вдаль, туда, где за каналом, за полями, на берегу реки раскинулся город.
– - За то, что поведал о хозяине Баб-Илу. Я не забуду твои слова. И знай -- не умру.

Войти в этот дом без чар было непросто. Воины у ворот, иноземные, в темных кожаных доспехах, не пускали никого дальше первого двора. Там пришедших усаживали на циновки, подносили чистую воду. Управляющий делами мог выйти к ним или начальник воинов, -- но редко, редко кому дозволялось ступить внутрь, в покои хозяина дома.

Хозяина Баб-Илу.

Юная девушка опустилась на землю напротив Лабарту, произнесла слова приветствия, взглянула внимательно. Одета была, словно дочь или сестра богатого человека, но лицо покрывала нездоровая бледность. Украшений она не носила, а запястье ее было перевязано, туго, полоской льняной ткани.

Жертву прислал говорить со мной...

Лабарту начал речь, тихо, чтобы не услышали стражники у входа и рабы, сновавшие по двору:

– - Пришел говорить с тем, кому принадлежит эта земля. Проводи меня к нему.

Девушка вновь внимательно взглянула на него, но медлила, молчала.

Лабарту помнил советы Уктанну, и все же поступил по-своему. Остался в длинной одежде, -- но была она грязной от долгого пути, проженной искрами костров. Волосы не остриг, -- перехватил тесемкой, перетянул, чтобы не рассыпались свободно по плечам. Лишь браслет, единственное богатство, оставшееся от Аккаде, снял с предплечья. И печать, что пронес сквозь войну, вытащил, -- и бросил вместе с браслетом в воды канала.

В этот дом пришел таким -- путником, некогда богатым, но лишившимся всего, утомленным дорогой.

– - Моему господину ведомо колдовство, -- сказала жертва. Говорила как с равным, взгляда не отводила.
– - Потому, если есть на тебе амулеты, сними и оставь здесь. Иначе он почувствует их и будет недоволен тобой.

Амулеты...Лишь один амулет был у меня, на заре юности я потерял его...

– - Колдовства на мне нет, -- сказал Лабарту и поднялся с земли.
– - Веди меня.