Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— А манифестъ будетъ скоро изготовленъ?
— Этою же ночью на дому y Остермана. Но герцогъ, вмст съ манифестомъ, можетъ подсунуть къ подписи ея величества и декларацію о регентств. Такъ вотъ завтра же, пока будутъ присягать наслднику, а посл присяги сенатъ съ генералитетомъ станутъ разсуждать о регентств, не можете ли ваше высочество повидать государыню, чтобы убдить ее ни за что не подписывать декларацію о регентств Бирона.
— Да вдь меня къ тетушк не пускаютъ, и тогда не пустятъ.
— М–да, этого отецъ мой не предвидлъ. Герцогиня Биронъ, конечно, заодно съ мужемъ и получила отъ него строгую инструкцію. Но кто въ такомъ случа могъ бы
— Я! — неожиданно подала тутъ голосъ молчавшая до сихъ поръ Лилли.
Анна Леопольдовна недоврчиво воззрилась къ молоденькой камеръ–юнгфер.
— Ты, дитя мое? Да какъ же ты это сдлаешь?
— А очень просто: дтская маленькаго принца находится вдь рядомъ съ спальней государыни. Въ дтскую мн дозволено входить во всякое время. Я понесу принца къ государын, да тутъ и попрошу ее отъ вашего имени, ради Бога, не подписывать ничего о регентств, пока васъ не выслушаетъ.
— Смотрите, что вдь выдумала! Ты какъ думаешь, Юліана?
— Планъ недуренъ…
— А ваше мнніе, графъ?
— Если никому другому доступа къ государын нтъ, то придется обратиться къ этому послднему средству.
— Значить, на немъ и остановимся.
XII. Послдніе дни Анны Іоанновны
На слдующее утро на набережной большой Невы передъ Лтнимъ дворцомъ были выстроены четыре полка лейбъ–гвардіи въ парадной форм. Къ главному подъзду подкатывали карета за каретой, изъ которыхъ высаживались военные генералы въ киверахъ и каскахъ съ пышнымъ плюмажемъ и статскіе чины въ обшитыхъ золотымъ позументомъ треуголкахъ. Въ числ статскихъ оказался и больной старикъ, котораго прямо изъ кареты посадили въ кресло и внесли такъ въ подъздъ.
«Остерманъ! — догадалась Лилли, стоявшая y окна. — И его, стало быть, удалось уговорить Бирону, чтобы имть еще лишнюю поддержку. Пора въ дтскую».
Супруга временщика, ни мало, конечно, не подозрвая, что внезапная атака готовится со стороны дтской, не заглядывала уже туда и ни шагу не отходила отъ ложа императрицы. Самъ же герцогъ, вполн полагаясь на бдительность герцогини въ царской опочивальн, собралъ въ своихъ собственныхъ покояхъ, кром вчерашнихъ сотоварищей, еще нкоторыхъ изъ наиболе преданныхъ ему сановниковъ, чтобы заручиться и ихъ одобреніемъ сочиненнаго ночью проекта манифеста. Въ числ этихъ преданныхъ были, разумется, и трое главныхъ дятелей процесса несчастнаго Волынскаго: князь Куракинъ, своимъ злымъ языкомъ подавили первый поводъ къ этому позорному процессу, генералъ–прокуроръ князь Трубецкой, предсдательствовавшій въ комиссіи, осудившей Волынскаго, и генералъ Ушаковъ, его истязатель и исполнитель жестокаго судебнаго приговора.
Нечего говорить, что противъ проекта манифеста о престолонаслдіи ни поднялось ни одного голоса.
Когда же Биронъ затронулъ вопросъ о регентств впредь до достиженія принцемъ Іоанномъ 17–лтняго возраста, Лёвенвольде поспшилъ заявить съ своей стороны, что вотъ господа кабинетъ–министры и фельдмаршалъ графъ Минихъ еще вчера выставили первымъ кандидатомъ на регентство герцога, но его свтлость не ршается принять на себя столь отвтственное званіе. Тутъ и т изъ присутствующихъ, которые не участвовали во вчерашнемъ совщаніи, стали хоромъ упрашивать Бирона не отказываться. Не высказывался одинъ только Остерманъ. Угнздившись въ глубокомъ кресл, хмурясь и значительно поводя глазами, онъ видимо очень внимательно слдилъ за каждымъ словомъ другихъ, и временами только, когда кто–нибудь на него слишкомъ пристально взглядывалъ, корчилъ гримасу какъ бы отъ внезапной подагрической
— А вы, графъ, того же мннія, какъ и мы вс? — приступилъ къ нему уже прямо Лёвенвольде. — Или y васъ иныя препозиціи?
Тутъ y Остермана сдлался страшный пароксизмъ кашля. Ворочая зрачками такъ, что видны были одни блки, онъ кашлялъ безъ перерыва нсколько минуть, то забрасывая голову, то опуская ее на грудь, — что можно было, при желаніи, принять и за знакъ согласія. Такъ истолковалъ это движеніе и Биронъ, который обратился къ присутствующимъ съ благодарственною рчью (по обыкновенно, по–нмецки):
— Глубоко тронутъ, милостивые государи, вашимъ лестнымъ довріемъ и постараюсь оправдать его всми мрами. Возлагаемое вами на меня бремя весьма тяжко, но въ уваженіе къ великимъ благодяніямъ государыни императрицы, изъ горячей привязанности къ ея высокой фамиліи и по собственному моему расположенію къ слав и благоденствію Россійской имперіи, я не считаю себя въ прав отказаться. Но манифестъ о престолонаслдіи еще не подписанъ, а сенатъ и генералитетъ созваны уже въ дворцовую церковь. Вы, графъ Остерманъ, какъ первый министръ, благоволите прочитать государын проектъ манифеста и поднести къ подписанію, а затмъ спросить соизволеніе ея величества, кого ей угодно будетъ назначить посл себя регентомъ.
Въ кашл Остермана наступила небольшая пауза, и онъ имлъ на этотъ разъ возможность отвтить:
— Прочитать манифестъ и отдать его къ подписи, извольте, я могу. Но вопросъ о регентств возбужденъ не мною; прошу отъ него меня и теперь избавить.
— Но кто же въ такомъ случа, помилуйте, доложить объ немъ государын?
— Ни я, ни мои сотоварищи по кабинету: мы вс трое одинаково заинтересованы въ томъ, чтобы регентомъ былъ не кто иной, какъ ваша свтлость. Всего безпристрастне въ настоящемъ случа, мн кажется, могъ бы выступить нашъ досточтимый фельдмаршалъ графъ Минихъ.
— Совершенно справедливо! — въ одинъ голосъ подхватили оба другихъ кабинетъ–министра. — Императрица такъ уважаетъ ваше сіятельство…
Фельдмаршалъ сталъ было тоже отговариваться; но герцогъ и вс присутствующіе присоединились тутъ къ настояніямъ трехъ кабинетъ–министровъ; Миниху ничего не оставалось, какъ уступить.
— Теперь, господа, къ государын, — сказалъ Биронъ, и вс, слдомъ за нимъ, двинулись къ царской опочивальн.
Дежурившій y входа туда камергеръ доложилъ о нихъ и затмъ пригласилъ всхъ войти. Ни одинъ изъ спутниковъ герцога не имлъ еще случая видть Анну Іоанновну со времени ея перезда изъ Петергофа, а потому всхъ поразила ужасающая перемна, происшедшая съ нею за ка кія–нибудь пять–шесть недль. Цлая горка пышныхъ подушекъ подпирала спину и голову полулежавшей на своей постели, смертельно больной монархини. Но тучный корпусъ ея, не заключенный по–прежнему, какъ въ панцырь, въ стальной корсажъ, своей безформенной массой глубоко вдавился въ пуховую подпору. Голова точно такъ же безсильно склонилась на одинъ бокъ.
Только когда Остерманъ (оставившій свое кресло за дверью и опиравшійся теперь на испанскую трость) выступилъ впередъ съ пергаментнымъ листомъ въ рук и началъ докладывать, что, согласно выраженной ея величествомъ вол, заготовленъ высочайшій манифестъ о назначеніи принца Іоанна Антоновича наслдникомъ всероссійскаго престола, каковой манифестъ онъ будетъ имть счастіе сейчасъ прочитать на предметъ одобренія онаго ея величествомъ, — Анна Іоанновна повела глазами въ сторону герцогини Биронъ, стоявшей y ея изголовья, и чуть внятно прошептала: