Бироновщина
Шрифт:
— Изъ гостей? Такъ намъ, слугамъ, значитъ, выходить не возбранено? Переодться бы вамъ въ мою ливрею и утечь съ задняго крыльца.
— А ты самъ-то, братецъ, что же?
— Самъ я надну ваши рыцарскіе доспхи и останусь тутъ за васъ, чтобы вамъ было время убраться изъ Питера по добру по здорову.
— Ты, видно, о двухъ головахъ! Къ ужину вс вдь должны будутъ снять маски, и теб придется также показать свое лицо.
— И покажу.
— Но съ тобой чиниться уже не станутъ…
— Богъ милостивъ. Скажу, что нарядился, молъ, въ доспхи своего господина сдуру безъ его вдома,
— Это-то врно… Ну, Самсоновъ, золотой ты человкъ! Этой услуги я теб во вкъ не забуду. Но гд намъ переодться?
— А за переборкой въ мужской уборной. Войдемъ вмст и выйдемъ вмст: никому и не въ домекъ.
Сказано — сдлано. Когда, немного погодя, оба вышли опять изъ уборной, никому изъ попадавшихъ имъ навстрчу и въ голову не приходило, что шествующій впереди благородный рыцарь — въ дйствительности слуга, а скромно плетущійся за нимъ слуга — благородный рыцарь.
Самсоновъ отъ природы былъ очень примтливъ и безъ затрудненія нашелъ выходъ изъ дворцоваго лабиринта къ черному крыльцу. Здсь, кром дежурнаго сторожа, стояли теперь также два полицейскихъ аргуса съ саблями на-голо. Но ливрейнаго слугу они выпустили въ садъ безъ всякихъ разспросовъ, а настоящій слуга въ образ рыцаря возвратился опять, скрпя сердце, на парадную половину дворца.
V. Рыцарь и браминъ
Изъ танцовальнаго зала на Самсонова пахнуло тропическою жарой и неулегшеюся еще посл танцевъ пылью, смшанною съ запахомъ человческаго пота и парфюмерныхъ благовоній. Разгоряченныя танцами маски обоего пола расхаживали взадъ и впередъ одиночно или по-парно, прохлаждаясь холодными напитками и мороженымъ, которые разносились кругомъ придворными лакеями.
Вдругъ къ нему подпорхнули дв женскія маски: швейцарка и турчанка.
— Ты все еще здсь, Мишель? — замтила ему вполголоса швейцарка. — Какое безумство!
— Вы ошибаетесь, Лизавета Романовна, отвчалъ Самсоновъ. — Я не Михайло Ларивонычъ…
— Это — Гриша! — вмшалась турчанка. — Они врно тоже, какъ мы, обмнялись платьемъ. Правда, Гриша?
Теперь и Самсоновъ узналъ ее по голосу.
— Правда, Лизавета Романовна, отвчалъ онъ. — Михайла Ларивоныча въ моей ливре никто не задержалъ, и теперь его, врно, уже не нагонятъ.
— Слава теб, Господи! — облегченно вздохнула Скавронская. — Но какой ты самъ безстрашный! Вдь теб это такъ не сойдетъ. Знаешь что, Лилли: мн уже изъ реконесанса надо его тоже выручить; я поговорю съ цесаревной…
— А я съ принцессой! — подхватила Лилли. — Раньше намъ съ тобой надо, однакожъ, опять переодться. А ты, Гриша, тмъ временемъ уберись здсь куда-нибудь подальше.
"Ахъ вы, милыя, хорошія! — подумалъ Самсоновъ, когда дв подруги упорхнули снова вонъ. — Но куда мн здсь убраться? Разв что въ буфетъ".
И онъ спросилъ y проходившаго мимо лакея: гд буфетъ?
— А пожалуйте, сударь, за мною, — предложилъ тотъ и провелъ его въ длинную стеклянную галлерею, въ конц которой былъ устроенъ роскошный буфетъ, а подъ
Идя за лакеемъ, Самсоновъ разслышалъ за собою чьи-то семенящіе шаги, слдовавшіе за нимъ въ стеклянную галлерею.
Едва онъ тутъ прислъ за одинъ изъ свободныхъ столиковъ, какъ за сосднимъ столикомъ расположился маленькій толстенькій человчекъ, наряженный индйскимъ браминомъ, и потребовалъ себ бутылку шампанскаго.
"А что жъ, не угоститься ли мн тоже всласть, пока еще не посадили на хлбъ и на воду?" сказалъ себ Самсоновъ и приказалъ подать себ чего-нибудь посытне. Минуту спустя столикъ его былъ уставленъ всевозможною «сытною» сндью: былъ тутъ и страсбургскій пирогъ, и балыкъ, и ростбифъ…
— Въ буфет y насъ, простите, сударь, одна холодная закуска, — извинился прислужникъ: — горячая будетъ къ ужину. А изъ винъ что прикажете: легкаго какого, али стараго бургонскаго?
— Нтъ ли y васъ простого квасу? — Спросилъ съ полнымъ ртомъ Самсоновъ, уписывая страсбургскій пирогъ за об щеки.
— Простого ква-су? — протянулъ слуга и отрицательно покрутилъ головой. — Нтъ-съ, простыхъ русскихъ питій y насъ не полагается. Изъ дамскихъ прохладительныхъ есть оршадъ, лимонадъ: оршадъ первый сортъ — изъ миндаля и апельсиновъ на «гуляфной» вод, а лимонадъ — на лучшемъ «ренскомъ».
— Такъ дай мн хоть лимонаду, что ли.
— И что вамъ за охота, г-нъ рыцарь, пить всякую дрянь, коли есть нектаръ, питье боговъ? — заговорилъ тутъ браминъ и, поднявшись изъ-за стола съ длинногорлой бутылкой въ рук, подошелъ къ Самсонову. — Человкъ! еще одинъ покалъ.
Характерное картавое произношеніе съ придыханіемъ уже само по себ выдавало въ немъ семита; а когда онъ въ добавокъ, задыхаясь, должно быть, подъ маской, отвязалъ ее и обнаружилъ такимъ образомъ одутловатое лицо съ хищнически-загнутымъ носомъ и выпуклыми, воспаленными глазами, — Самсоновъ тотчасъ узналъ въ немъ придворнаго банкира и бироновскаго совтчика, въ контор котораго получалъ уже какъ-то деньги для своего господина.
— Вы слишкомъ любезны, г-нъ Липпманъ… — пробормоталъ онъ, не ршаясь прямо отказаться. А тотъ безцеремонно подслъ уже къ нему и, наливая ему полный «покалъ», продолжалъ съ тою же развязностью:
— И вамъ бы, г-нъ рыцарь, снять свой шлемъ; разв вамъ не жарко?
При этомъ глаза его зорко вглядывались въ глазныя отверстія шлема рыцаря и въ нижнюю часть его лица, видимую изъ-подъ слегка приподнятаго для ды забрала.
"Гляди, гляди, — меня-то не узнаешь!" думалъ про себя Самсоновъ, а на вопросъ отвчалъ, что "нтъ, не жарко".
— А чокнуться все же можно и осушить покалъ.
Длать нечего, — пришлось чокнуться и осушить. Игристый напитокъ Шампаньи разлился y юноши огнемъ по жиламъ, ударилъ ему съ непривычки въ голову. Онъ не то, чтобы опьянлъ, а исполнился беззавтной отваги.
"Погибать, такъ погибать! По крайней мр натшусь еще надъ этимъ мерзавцемъ".
Онъ самъ уже налилъ себ второй бокалъ и съ задорной усмшкой спросилъ банкира, правда-ль, что тотъ прибылъ въ Питеръ лтъ двадцать назадъ съ грошомъ въ карман.