Бирюзовые серьги богини
Шрифт:
— Арман! — позвала она.
Арман не спал. Он сидел за юртой, погрузившись в себя. Тревога не покидала его весь вечер, а ночь только усилила ее. Что-то случилось с сыном! Он знал это наверняка, а позвонив Симе и услышав ее растерянное «я здесь», уверовал в это окончательно.
Голос бабушки вывел Армана из забытья.
— Аже… что-то случилось…
Шаманка, несмотря на свой преклонный возраст, резво поднялась; в полутьме, не включая света, чтобы не потревожить сон Жаркына и Чулпан, сунула ноги в калоши и вышла из юрты.
— Что есть у тебя самое дорогое, связанное с твоим сыном? — спросила она.
Первое, о чем подумал Арман,
— Бери коня, и мне помоги забраться на какого-нибудь.
Два всадника скакали рысью в ночи, украсившей небо степи сияющими звездами. Луна скрылась за горизонтом, и мрак преградил дорогу, сгущаясь все больше и больше. Простоволосая Батима, сидя ровно, как царица, задрав голову к небу, шептала заклятия, и неведомая сила открывала им путь.
Вот впереди показался каменный курган — все, что осталось от головы Великого Воина Света, разрушившейся в тот день, когда Рожденный Свободным возвестил миру о своем человеческом воплощении. Груду камней окружала река, в этот год проложившая свое русло у его подножия.
— К реке! — приказала шаманка.
Спешившись, всадники отпустили одного коня, а второго подвели к воде.
Батима села напротив каменного кургана и, закрыв глаза, завела грозную песню. Никто не смог бы понять ее слов, но от них застывала кровь в жилах. Арман обнял Базата, еле сдерживая слезы.
— Прости, прости меня, — шептал он, вдыхая запах потной шерсти коня и прижимаясь к нему еще крепче.
Базат отпрянул, в его глазах отразился ужас. Короткие уши напряглись, вращаясь и ловя звуки страшной жертвенной песни.
Арман забыл обо всем. Он видел перед собой друга, который хранил на себе дух Алешки, прекрасное воспоминание о том единственном мгновении в жизни, когда счастливый мальчик, катался на нем, и тем самым конь стал для Армана самым ценным из всего табуна.
— Пора! — воскликнула Батима.
Арман потянул уздечку и вскочил на спину Базата. Подвел его ближе к реке. В свете звезд вспыхнула сталь клинка и тут же погасла, погрузившись в плоть: Арман, пригнувшись, одним движением перерезал коню горло. Базат захрипел, упал на передние ноги, судорожно силясь подняться. Кровь лилась из него прямо в воду. Арман до боли сжал зубы. Батима, поднявшись и раскинув руки во всю ширь, кричала, устрашая невидимых духов.
Базат затих, завалившись на бок. Его веки еще подрагивали, длинные ресницы трепетали. Храп становился все тише и тише… Арман сидел в глине на коленях и покачивался взад-вперед, беспрерывно поглаживая чистую, атласную шерсть Базата, вспоминая, как она блестела под солнцем, только что вымытая, как сияли радостью теперь невидящие глаза. Кровь все еще сочилась. Черные в ночи, ее струйки стекали в реку, отдавая последние капли за человека, волей судьбы ставшего жертвой в объятиях другой воды — куда более холодной и страшной в своем предназначении…
Сима шла ко дну. Одежда, впитав воду, как губка, разбухла и вместе с кроссовками, словно служители сил зла, тянули свою жертву в небытие. Но та же вода, охладив лицо и щипая его холодными пальцами, отрезвила сознание. Божественный образ Лучистой Луны уступил место земной женщине, снова осознавшей себя просто матерью. Отчаянно забив руками и ногами, Сима умудрилась остановить погружение, развернулась, раскрыв глаза как можно шире и, крутясь вокруг себя, как участница соревнований по синхронному плаванию, лихорадочно высматривала в темно-синей воде сына. Волосы, перекатываясь растрепанными
Саша плыл на спине, одной рукой обхватив Симу под мышки. Она не подавала признаков жизни. Остров с разрушенным замком, казалось, не приближался. Саша, как можно выше задрав нос, чтобы самому не нахлебаться воды, отчаянно бил по воде ногами и толкал себя всем телом, изо всех сил стараясь удержаться на поверхности.
Но вот плечи коснулись тверди. Оглянувшись, насколько мог себе позволить, Саша увидел разрушенную стену храма, прислонившегося к ней Алешку с поникшей головой. Нащупав ногой дно, Саша уперся в него и подтащил Симу. Выбравшись на берег, он перевернул ее животом на свое колено, надавил, приподнимая голову. Вода вытекла из легких. Снова уложил Симу на спину, сделал два глубоких вдоха и начал делать искусственное дыхание: вдох, выдох, вдох, выдох… Саше катастрофически, до темных кругов перед глазами, не хватало воздуха, но он вдыхал, насколько мог заполнить свои легкие и выдыхал, успевая еще по несколько раз нажать на грудину Симы.
Туман рассеялся. С дороги их увидели гид с водителем. Тобгал замахал руками и ринулся вниз, Тензин побежал следом. Алеша пришел в себя, но ему хватило сил только на то, чтобы подползти к матери. Она лежала бездыханной. Как в старом кино, промелькнули кадры подводной борьбы за жизнь: вот мама парит над водой, не видя, как чудовищная сила утягивает его на дно, вот она смотрит вниз, но ее лицо отдаляется все дальше. Страх. Обида. Горечь. Безмолвный крик. Темнота и слабое ощущение прикосновения пальцев.
— Мама! — Алеша сел, широко расставил руки, чтобы не упасть. — Мама! — кричал он, всхлипывая. — Ты не можешь уйти! Не можешь! Ты должна быть со мной, мама, ты должна!!
Саша шмыгал и, в который раз, ритмично продавливал грудную клетку жены. Тензин стоял, беспомощно опустив руки. Тобгал, лихорадочно глядя то на мертвецки бледную женщину, то на ее близких, вдруг упал перед ней на колени и стал колотить по лицу. Он шлепал ее, крича на своем языке, чтобы очнулась, и она… очнулась! Сима села, махая руками перед собой.
— Отстань, гад! — зарычала она, кашляя.
Водитель, опустив зудящие ладони на колени, нервно рассмеялся.
Щеки Симы горели, грудь болела, в горле першило. Сима испугалась, качнулась назад и уперлась в надежную стену: Саша приобнял ее, шепча на ухо:
— Все хорошо, родная, все хорошо. Теперь все будет хорошо!
Ожидая технику для разбора завала на дороге, Сима, Саша и Алеша, переодевшись во все сухое, сидели в машине. Тобгал угостил их тибетским чаем, очень необычным на вкус, но отлично восстанавливающим силы.