Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Дударев Василий

Исключительную правильность такого поведения Пруссии Бисмарк сравнивал с ошибочной, по его мнению, политикой Австрии. Он писал Мантейффелю: «Любая концессия, добытая Австрией у России силовым путем, заставит Россию ждать момента, когда она сможет взять реванш, будучи союзником врага Австрии» [222] .

Осенью 1854 г., когда в европейской политике шло обсуждение французского проекта «4 пунктов» для вступления России в мирные переговоры, сообщения Бисмарка о России и Восточной войне стали более редкими. Однако о ключевых событиях войны он все же писал. В конце сентября он передавал в Берлин слухи, заполнившие все салоны Франкфурта, о возможной высадке объединенного контингента западных войск под Евпаторией в Крыму. Поражения русских войск в боях при Альме, под Балаклавой и Инкерманом заставили Бисмарка вопрошать в личном письме Герлаху [223] : «Почему русские не имеют больше войск в Крыму? Там находится их единственное уязвимое место, а у них даже нет там флота, так что они должны приходить в ужас даже от трех турецких галер; на любом другом сухопутном направлении враг мог бы пройти без особых потерь 100 миль». Можно предположить,

что Бисмарк был не в курсе тех внутренних трудностей, с которыми столкнулась Россия: устаревший российский флот и вооружение в целом, проблемы со снабжением армии и отсутствие железных дорог по стратегическим военным направлениям. Определенным укором звучали его слова: «Создается такое впечатление, что в самой России отсутствует необходимая для управления страной мудрость». Эту фразу можно считать оценкой Бисмарком того потенциала, с которым Россия вступала в войну. Он высоко ценил мужество российских солдат и народных ополченцев, однако с горечью писал о том, что «одной лишь отвагой невозможно устранить все недостатки». По его мнению, нельзя было рассчитывать лишь на храбрость русского народа в противостоянии с таким опасным врагом, которым являлась объединенная коалиция ведущих европейских государств.

222

Bismarck an Manteuffel. 16–17. VI. 1854 // WiA. Bd. II. S. 18.

223

Bismarck an Leopold von Gerlach. 13. X. 1854 // GW. Bd. XIV. Teil. I. S. 369.

Неудачный для Петербурга исход осенней кампании 1854 г. в Крыму, осада Севастополя, ухудшение дипломатического положения России «вынудили гордого российского самодержца скрепя сердце пойти на уступки» [224] , дальнейшие требования в адрес России, по мнению Фридриха-Вильгельма IV, были попросту бесчестными [225] .

Такое изменение в поведении Петербурга, как считал принц Вильгельм, стало возможным лишь после того, как российский император увидел объединенную против России Европу. Такое единство предотвратило, с другой стороны, общеевропейскую войну, которая, как писал Вильгельм, разгорелась бы в 1855 г., используй Россия во второй половине 1854 г. в своекорыстных целях разлад между великими державами. В письме Фридриху Вильгельму IV прусский принц Вильгельм советовал не забывать отправную точку и цель Восточной войны. «Отправная точка, – писал Вильгельм, – высокомерное, несправедливое, чрезмерное требование России к Порте; конечная цель – задача Европы, чтобы Россия вышла из разразившейся вследствие этого войны не победительницей, не той стороной, за которой правда!» [226] В противном же случае, по мнению принца Вильгельма, Россия продиктовала бы Европе свои собственные условия мира, а ее превосходство укрепилось бы не только над Центральной Европой, государства которой едва ли могли оказать действенное сопротивление российскому могуществу, но над всем континентом [227] .

224

Россия и черноморские проливы. С. 150.

225

Friedrich Wilhelm IV an Wilhelm. 3. I. 1855 // WWB. S. 487.

226

Wilhelm an Friedrich Wilhelm IV 12. XI. 1854 // WWB. S. 486.

227

Wilhelm an Friedrich Wilhelm IV 7. VI. 1855 // WWB. S. 501.

Такой открыто враждебной в адрес России позиции вторило потепление в отношениях между Пруссией и Австрией, которое пришлось как раз на это время. 9 декабря 1854 г. Германский Сейм ратифицировал дополнительную статью к договору 20 апреля 1854 г. между Австрией и Пруссией [228] , на что в очередной раз набросился с критикой Бисмарк, не перестававший тревожиться о перспективе втягивания Пруссии в противостояние с Россией.

Учитывая такое рвение Бисмарка в поддержании прусско-российских отношений, возникает искушение назвать его русофилом. Однако декабрьская переписка 1854 года с Мантейффелем впервые проливает свет на истинное отношение Бисмарка к России и роли прусского нейтралитета в войне. Слова прусского дипломата из письма 9 декабря 1854 г. не могут остаться без внимания: «Я не принадлежу к тем, кто идентифицирует наши интересы с российскими, напротив, Россия нам много задолжала. Окажись война с последней и для нас серьезной, я бы никогда не стал выступать против нее, если бы в перспективе борьбы стояла достойная нас награда» [229] .

228

Согласно этой статье, обе германские державы признавали 4 пункта основой для мирных переговоров, а Пруссия обязывалась защищать Австрию в случае нападения на нее в княжествах.

229

Bismarck an Manteuffel. 8/9. XII. 1854 // GW. Bd. I. S. 514.

Можно было бы предположить, что Бисмарк таким образом стремился парировать уже появляющиеся на его счет в германской общественности обвинения в русофильстве. Однако эти строки подтверждают скорее глубокий государственный прагматизм Бисмарка, его макиавеллевскую приверженность следованию интересам своей собственной страны, ту самую политику, которую исследователи впоследствии назовут: «Realpolitik».

Цели и задачи российской политики в настоящий момент, по мнению Бисмарка, не представляли для Пруссии никакой опасности. Наоборот, перед Россией и Пруссией вставала одна общая проблема, на которую уже во время Крымской войны указывал Бисмарк и решение которой было возможно лишь совместными усилиями: польский вопрос.

Международное положение, в котором оказалась Россия в середине XIX в., отличалось от 1815 г., когда империя играла в Европе роль первой скрипки. Но даже если во время Венского конгресса польский вопрос грозил войной Англии, Австрии и Франции против России, актуализация

этой проблемы в ходе Крымской войны осложнила бы положение России значительно. «Ослабление России, из-за которого она не смогла бы отомстить за себя, представляется мне возможным лишь в случае полного восстановления Польши» [230] , – писал Бисмарк Мантейффелю. Такая перспектива угрожала территориальной целостности не только России, но и самой Пруссии. В своем донесении 23 февраля 1854 г. Мантейффелю Бисмарк писал: «Независимая Польша только тогда перестанет быть решительным врагом Пруссии, когда мы пожертвуем для ее приданого те земли, без которых вообще не сможем существовать: земли по нижней Висле, Познань и все, что говорит в Силезии по-польски. Но даже и в этом случае мы бы не смогли быть уверены в мире с ними, возникни у нас затруднительное положение» [231] .

230

Bismarck an Manteuffel. 16–17. VI. 1854 // WiA. Bd. II. S. 18.

231

Bismarck an Manteuffel. 23. II. 1854 // GW. Bd. I. S. 430.

Для Австрии, по мнению Бисмарка, польская проблема наоборот была не так важна, чтобы жертвовать ради нее хорошими отношениями с Западом. Бисмарк опасался того, что, начав войну против России, Австрия едва бы смогла противостоять реализации английской и французской программ образования польского государства: «Эти проекты до сих пор так и не были отклонены в Лондоне и Париже, и они рано или поздно со всей решительностью могли выступить на первый план как единственное средство к ослаблению российского могущества» [232] .

232

Bismarck an Manteuffel. 25. VII. 1854 // GW. Bd. I. S. 473.

Восстановленная Польша предоставляла Англии, Франции и Австрии ряд преимуществ. Самое главное состояло в существенном ослаблении Пруссии и России в экономическом и военностратегическом планах. Независимая Польша стала бы самым преданным союзником западных держав и длительной гарантией от реваншистских планов протестантской Пруссии и православной России. В таком сценарии решения польского вопроса Австрия также могла рассчитывать на территориальную компенсацию в устье Дуная [233] , а Франция обрести «гораздо более внушающее опасение превосходство, чем у современной России» [234] . Подобной перспективе, по мнению Бисмарка, можно было противостоять лишь в тесном союзе Пруссии с Россией. Интересно, что еще накануне Восточной войны на такой вынужденный для Пруссии альянс, вызванный вероятностью восстания в польских землях, обращал внимание в разговоре с принцем Вильгельмом английский принц Альберт Заксен-Кобург-Готский [235] .

233

Bismarck an Manteuffel. 25. VII. 1854 // GW. Bd. I. S. 473.

234

Bismarck an Manteuffel. 16–17. VI. 1854 // WiA. Bd. II. S. 18.

235

Wilhelm an Friedrich Wilhelm IV 27. VI. 1853 // WWB. S. 444–445.

Такому прусско-российскому тандему способствовали происходившие в то время в международных отношениях изменения. 2 декабря 1854 г. Австрия заключила союзный договор с морскими державами^II, по которому три договаривавшиеся державы обещали не заключать с российским императором никаких отдельных соглашений без общего предварительного обсуждения. «Ради Самого Господа Бога – не подписывайте!» [236] – телеграфировал Мантейффель австрийскому министру-президенту графу Карлу Фердинанду фон Буоль-Шауэнштайну. Этот шаг оттолкнул от Австрии Пруссию, весь Германский союз и, фактически, перевел ее в статус врага России. Пруссия же была исключена западными державами из начавшихся в Вене переговоров. После этого Бисмарк впервые решительно писал Мантейффелю о возможном поведении Пруссии: «Я бы не считал отчаянной войну в союзе с Россией против трех держав, участниц договора 2 декабря» [237] .

236

Тарле Е. В. Крымская война. Т. II. С. 300.

237

Bismarck an Gerlach. 21. XII. 1854 // WiA. Bd. II. S. 47.

Справедливо предположить, что на это заявление Бисмарка оказали влияние события в Крыму. Англия и Франция продолжали втягиваться в войну против России, что давало Пруссии прекрасный шанс, оставшись наедине с Австрией, решить германский вопрос. Возможно, Бисмарк рассматривал вероятность совместного выступления против Австрии прусской армии и только что покинувших Дунайские княжества российских войск. Успех в этом деле предоставлял Пруссии гегемонию в Германии, а России открывал свободный путь на Балканы и давал стратегическую инициативу в войне.

Франкфуртские донесения начала января 1855 г. показывают, что Россия в планах Бисмарка стала своего рода разменной картой в отношениях с западными государствами. «Немотивированным и опасным явилось бы более тесное, нежели теперь, сближение с Россией. Было бы полезным для нашего влияния на развитие событий, если бы в разряд невозможного на западе не относили наше присоединение к России, а в Вене – нашу тесную, выходящую за рамки договора 2 декабря, связь с западом» [238] – писал он Мантейффелю 1 января 1855 г. Эта же мысль повторилась и в письме Герлаху 6 января 1855 г. [239]

238

Bismarck an Manteuffel. 1. I. 1855 // GW. Bd. II. S. 4.

239

Bismarck an Gerlach. 6. I. 1855 // WiA. Bd. II. S. 52.