Бисмарк. Русская любовь железного канцлера
Шрифт:
А в первой карете Кэтти спрашивает у мужа:
— Почему ты разрешил ему ехать с нами?
— А как я мог отказать? Его вот-вот назначат канцлером Пруссии! В интересах России мы обязаны сблизиться с ним.
Кэтти изумленно смотрит на Николая.
— Как ты сказал? Сблизиться?
Орлов молчит, отвернувшись.
— Так вот почему мы оказались в Биаррице! — произносит Кэтти.
18
У виноделов Gigondas, прямо у пресса, путешественники со смехом и шутками пьют молодые вина.
— Солнце и вино — вот и все, что нужно мужчине! — провозглашает
Но Орлов и тут продолжает работать на своего шефа.
— Итак? — говорит он, словно между прочим. — Если станете прусским премьер-министром, вы и вправду начнете войну с Данией, Австрией и Францией за немецкие княжества?
— Ни в коем случае! — отвечает Бисмарк. — Успокойте Горчакова: Пруссия никогда первой ни на кого не нападет! Во всяком случае, если я буду премьер-министром.
Орлов делает изумленное лицо:
— А как же ваш германский кулак?
— Дорогой мой! Нас, немцев, очень легко склонить на войну, но оборонительную, а не завоевательную. Спросите у вашего канцлера. Он же считает меня своим учеником. Спросите у него и он вам скажет: выиграть можно только национально-освободительные войны. То есть когда на вас нападают! А теперь забудем о политике и выпьем за нашу красавицу Кэтти!
Слово «нашу» Бисмарк произнес так, что Катарина с испугом вскинула на него глаза, — словно это уже случилось.
Впрочем, кто знает, когда это происходит — в момент физического соития или куда раньше, когда хотя бы один из участников этого сакрального действа начинает мысленно вожделеть другого, и там, на тонком энергетическом уровне, куда, слава Богу, еще не смогли ученые влезть своими руками и приборами, — там, в телепатических волнах ночных сно- и ясновидений происходит первое эротическое соблазнение и соитие.
Огромный, почти двухметровый Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд фон Бисмарк унд Шёнхаузен, гордый и дерзкий померанский дуэлянт и барон, которого боялась даже королева Августа и побаивался король Вильгельм, вдруг почувствовал, как его всего, целиком, словно малого ребенка, вобрали в себя зрачки ее глаз, опустили куда-то вниз, в жаркую пульсирующую пропасть, оросили там огненными фонтанами страсти и выбросили назад, на землю, обессиленного настолько, что ноги стали ватными и дыхание кончилось.
А она, тихо усмехнувшись, села в карету и позвала мужа:
— Николя…
Но в Arles, в те острые моменты, когда на ринге окровавленный бык в бешенстве мчался на тореадора, чтоб поднять его на рога, Кэтти, сидя на зрительской трибуне между Бисмарком и мужем, в ужасе схватила и стиснула их руки — сразу у обоих, одновременно!
Так, держа обоих мужчин, она просидела на протяжении всего боя быков, и Бисмарк воспринял ее цепкое пожатие, как еще один знак. Однако он и тут сдержался, не ответил на этот жест. И был вознагражден — в древней провансальской деревне La Tuliere, что возле городка Grignan, Кэтти заказала хозяину сувенирной лавки выгравировать «Kathi» на агатовом брелоке для часов и протянула Бисмарку этот брелок:
— Дядюшка, это вам. На память.
— Мерси, мон амур.
19
Nimes-Avignon. 13 сентября 1862 г.
Даже
— Ой, я хочу туда!
— Но я не могу… — сказал Орлов, кивнув на свою правую руку.
— Ничего, я пойду сама!
Однако одну ее, конечно, к виадуку не пустили, Бисмарк пошел с ней, а Николай остался на речном пляже и через подзорную трубу наблюдал, как они поднялись к древнеримскому виадуку через реку Гардон, когда-то называемую Гар. Тысячу восемьсот лет назад, во времена Римской империи, это гигантское трехъярусное сооружение, построенное по приказу знаменитого Марка Агриппы за девятнадцать лет до рождения Иисуса Христа, было частью сорокакилометрового водопровода и снабжало водой Ним, Авиньон и все соседние города и селенья. Но потом этот мост был заброшен и разрушаем временем, и только недавно его восстановили по приказу Луи-Наполеона.
И вот там, наверху, у начала третьего яруса виадука, заросшего кустарником и диким виноградом, Бисмарк, рассказывая про Марка Агриппу, решил, что момент настал — он обнял Кэтти, поднял над землей и…
О, Боже, ее губы ответили ему!
Спустя минуту они, забыв Агриппу и невидимые никому, уже катались по земле. Но Кэтти яростно сопротивлялась:
— Нет! Ни за что! Нет!..
— Si! Ja! — теряя голову, твердил он по-французски, по-немецки и по-русски. — Да! Да! Я люблю тебя!
— Нет! Я не могу, я княгиня!
Наверно, своим весом он настолько придавил ее к земле, что мелкие камни оцарапали ей плечи и спину, оголенные летним сарафаном.
— Stop it! — сказала она. — Мне больно!
Конечно, он отпустил ее. Кэтти порывисто встала, оставив на земле свою шпильку.
Он поднял эту шпильку и положил в карман.
Дальше они пошли молча. Далеко внизу, на пляже стояли две кареты, в сторонке лошади щипали траву, слуги и кучеры полдничали под тенистой оливой, а Орлов все смотрел в свою подзорную трубу.
Однако Бисмарка и Кэтти он видел лишь в просветах диких оливковых рощ, да и то, когда они спустились пониже.
На узенькой тропе Кэтти на ходу поправила волосы и показала Бисмарку свое плечо в синяках.
— Что мы скажем Николаю?
Он пожал плечами:
— Что «дядюшка» чудом спас «племянницу».
— Хм! И много у вас таких племянниц?
Он резко остановился, двумя руками взял ее за худенькие плечи и повернул к себе.
— Кэтти, вы единственная! И я люблю вас так, что готов съесть!
— И я вас! Это ужасно… — вдруг сказала она и своими крохотными кулачками стала снова колотить его по груди: — Ужасно!.. Я вас обожаю!..
Потом сорвалась с места и бегом помчалась вниз по тропе.
20
«22-летняя княгиня Орлова — ее звали Екатериной, урожденная Трубецкая — была совершенно очаровательной. Она выросла во Франции и говорила по-французски, английски, немецки и немного по-русски. До встречи в Биаррице она не была знакома с Бисмарком, но, согласно нашей скудной информации, возникшие между ними отношения довольно скоро вышли за пределы простого курортного приятельства» (В. Рихтер. «Бисмарк»).