Битая карта (сборник)
Шрифт:
Странный это был дом, весь какой-то взвинченный, нервный. Все в нем чего-нибудь боялись и все ненавидели друг друга, скрывая истинные чувства под маской притворного согласия.
Запуганная тетка, супруга дядюшки Кузьмы, трепетала перед грозным мужем, льстиво поддакивала каждому слову повелителя, за спиной называя не иначе, как удавом и кровопийцей. Сыновья, вроде бы объединившись в общей ненависти к Геннадию, исправно докладывали отцу о малейших прегрешениях в гимназии, за что доносчик награждался серебряным полтинником, а виновного секли на кухне розгами.
Лишь хозяин дома,
В гимназию он попал благодаря хитрой интриге злейших своих недругов. Сперва его определили в дядюшкину контору, рассудив, что для нищего почтмейстерского сынка классическое образование будет слишком жирным куском. Пусть зарабатывает на хлеб в тяжких трудах, приучаясь к должности приказчика, хватит с него.
В конторе как раз и началось возвышение Геннадия. Он, конечно, старался, угадывая малейшее дядюшкино желание, допоздна сидел за конторскими книгами, лишь бы отсрочить возвращение в опостылевший дом. И это усердие принесло долгожданные проценты.
«Собирайся домой, хватит на сегодня», — говорил дядюшка, польщенный трудолюбием племянника.
«Мне бы еще полчасика, а то не успеваю», — отвечал Геннадий, смутно понимая, что становится дядюшкиным любимцем.
Теперь его все чаще хвалили за вечерним столом, попрекая ленивых сыновей за нерадивость. Собравшись в поездку по виноградникам, дядюшка счел нужным прихватить с собой племянника, громогласно назвал единственной своей утехой в старости.
Домашние встревожились. На семейном совете решено было помешать дальнейшему сближению дядюшки и племянника. И лучшим средством для этого могла послужить гимназия. Неловко ведь получается, если глянуть со стороны, некрасиво перед людьми. Единственный, можно сказать, сынок покойного брата, взят в дом на воспитание, и того родной дядя оставляет неучем, наладив в конторские писаря. Что скажут соседи? На чужой роток небось не накинешь платок.
Всеми способами подобные соображения внушались хозяину дома, и тот не устоял, согласился с доводами семьи. Сам поехал к попечителю учебного округа, сам выбирал племяннику гимназическую форму.
Тот год, когда стряслась беда с дядюшкой Никешей, угодившим под колеса паровоза, был несчастливым и для дядюшки Кузьмы.
Сбежал из дому старший его сын, будущий глава торговой фирмы, недоучившийся гимназист-второгодник. Забрался ночью в отцовский кабинет, с заранее подобранными ключами от сейфа, набил в саквояж пятьдесят тысяч рублей наличными и исчез в неизвестном направлении вместе со своей любовницей, скандально известной певичкой местного офицерского клуба.
Рано утром, обнаружив пропажу, дядюшка Кузьма успел лишь крикнуть, что ограблен собственным чадом, и мешком повалился на пол. Старика разбил паралич.
Жизнь в доме, и без того изрядно нервная, сделалась вовсе невыносимой. В темном кабинете, при зашторенных наглухо окнах и зажженной свечке, с придвинутым к изголовью сейфом, лежал полубезумный парализованный дядюшка. Все пытался спасти ускользающее из рук богатство,
Геннадий выкрал свою долю, но достались ему сущие пустяки. Ему, между прочим, хронически не везло в жизни, особенно в решающие минуты, когда на карту поставлено все. Не хватало изворотливости, упускал благоприятный момент, а фортуна, как все знают, бабенка капризная, неудачников не любит.
После гимназии, не закончив выпускного класса, он поступил в юнкерское училище. Дядюшка одобрил его решение. Вызвал к себе в кабинет, с трудом прошамкал, что большевистскую заразу надо искоренять огнем и мечом.
На Дону в ту пору зрели далеко идущие замыслы русской контрреволюции. И все, казалось бы, сулило Геннадию заманчивые перспективы. Училище окончил с отличием, надел погоны подпоручика, назначение досталось в кубанский кавалерийский полк, к его сиятельству князю Черкезову, личному другу самого генерала Деникина, спасителя России от большевистского произвола. Открывалась, короче говоря, прямая дорога к блистательной военной карьере.
Увы, кончилось это катастрофой. В первом же бою с красной конницей Буденного непобедимые кубанцы были наголову разбиты. Князь, не выдержав позора, застрелился. Геннадий и еще несколько свежеиспеченных офицериков стреляться не хотели, предпочли сбежать с поля боя. Возвращение в свою часть грозило дезертирам крупными неприятностями. Поскитавшись с неделю, они раздобыли крестьянскую одежду и тронулись в Польшу.
В Варшаве с беглецами обошлись не очень ласково. О восстановлении в офицерском достоинстве не хотели и разговаривать, в строй зачислили рядовыми. Деникинская армия к тому времени вовсе обанкротилась, войну с Советами замышляли поляки.
Злой на весь белый свет, бродил Геннадий по чужому, неприветливому городу. Лопнула военная карьера, все казалось мрачным. И тут, будто нарочно, подоспело знакомство с батькой Булак-Балаховичем, вербовавшим людей в свои отряды.
Неизвестно, к добру оказалось это знакомство или к несчастью. Вероятно, к добру, поскольку всякий должен знать, на что он способен, а батька помог ему познать самого себя. Во всяком случае, никто еще не возбуждал в нем такого страха, смешанного с тайным восхищением и завистью, как этот смуглолицый человек с неизменной плеткой в руке. Уставится на тебя холодными глазами убийцы и будто парализует твою волю.
Законов и преград для батьки не существовало. Не признавал он и общепринятых нравственных норм.
«Коммуниста вздернуть сумеешь?» — спросил Булак-Балахович, когда они переступили советскую границу, с боем захватив небольшой уездный городок в Белоруссии.
«Не могу знать, ваше превосходительство! — прошептал Геннадий, страшно растерявшись. — Не случалось».
«А ты привыкай! — жестко велел Булак-Балахович, махнув плеткой в сторону захваченных в плен чоновцев. — Начни вот с этих голодранцев!»