Битва аферистов
Шрифт:
– Да вы никак патриоты,– удивился Алеша,– места хорошо знаете?
– Забегали,– уклончиво хмыкнул Демьян.
Пока они вели эту неспешную беседу, радостно гомонящий поток внес их в городские ворота, протащил по узкой улочке и выплюнул на широкую площадь, в центре которой подле минарета стоял большой шатер, крытый цветным войлоком и коврами. Вокруг шатра – ограда, расцвеченная затейливыми узорами. На длинном шесте над шатром раскачивался белый конский хвост.
– Интересно, чему так узкоглазые радуются? – пробормотал Алеша.
– А ты у абыза поспрошай,– посоветовал
Алеша, рассекая толпу, двинулся к одетому в черный, опоясанный белым платком халат худощавому старику, ориентируясь на его белоснежную чалму.
– Уважаемый абыз, не подскажете, что здесь происходит?
– Неверная собака! – взвизгнул старик.– Не можешь отличить почтенного муллу от абыза, а…
– Можно, я его зарэжу? – спросил с плеча своего друга Ара, выдергивая кинжал.
Старик дикими глазами посмотрел на пернатого джигита, деловито пробовавшего остроту заточки на волосах кунака. Кинжал был острый. Лезвие смахнуло черную прядь, просвистев рядом с ухом Вано.
– Ара, зачэм тэбэ этот старый, выживший из ума ишак? – начал урезонивать друга колдун, пытаясь засунуть его к себе за пазуху.
Ара активно сопротивлялся:
– Нэт, я хочу его зарэзать!
Мулла взвизгнул и ринулся в сторону шатра. Пробиваться было трудно. Толпа была очень плотная, и, что интересно, она, как и Ара, активно сопротивлялась. Ему ставили подножки, исподтишка давали пинка, смыкались крепкой стеной и к шатру не подпускали.
– Они все знают,– Косьян вздохнул,– но не говорят. А еще их тут не любят.
– За что?
– Да тут народишко идолам поклоняется, а эти гады их разбивать заставляют…
– Идала бей, не страсна,– вступил в дискуссию старый круглощекий татарин, притиснутый толпой к команде Алеши,– мы идала палка бьем, када ахота плахой.
– А что страшно? – тут же начал мотать на ус Алексей.
– Чик-чик эта… которая детка делать. Наса улуса чик-чик делай не хосет.
– Обрезание! – дошло до Алеши.– Ну а тут-то сейчас что происходит, зачем столько народу согнали?
– Праздник, аднака. Хана Хучума сказала: сначала казнь, потом праздник. Хана Хучума бочка кумыс дает.
– Одну?
– Адна, адна,– закивал татарин.
Алеша посмотрел на море голов.
– Упьетесь. Кого казнят-то?
– Русска батыра…
Алеша ринулся вперед. Его верная команда, усердно работая локтями, когтями и клювами, поспешила следом, и, только пробившись в первые ряды, они увидели приговоренных. Царевич Елисей лежал на земле, привязанный за руки и за ноги к четырем коням. Рядом валялся Вервольф Вольфович. Лапы его были намертво прикручены к четырем вбитым в землю колышкам, морда плотно завязана шелковым платком, чтобы не гавкал и не осквернял слух правоверных мусульман и прочих идолопоклонников, не успевших проникнуться духом истинной веры и прелестями «чик-чик». Около него суетился толстый палач, деловито смазывая бараньим жиром гладко оструганный, заостренный с одного конца кол, периодически примеряя его к хвосту главы оппозиции Лысой Горы.
– От, блин! – Мозг Алеши усиленно начал шуршать
Полог шатра распахнулся, и четыре накачанные фигуры с натугой вынесли на площадь громадный, высокий трон, отделанный резьбой из моржовой кости, малиновым бархатом и золотом. На троне восседала сухонькая, сгорбленная фигурка великого хана Хучума. Как только трон опустился на землю, из-за него неспешно вышел седобородый досточтимый ахун – главный советник хана. Слуги поспешно расстелили у подножия трона ковер, на который он с достоинством и уселся.
Хан махнул ручкой:
– Мурза Чангул, огласи приговор.
Из толпы приближенных вышел еще один седобородый старец в пестром халате, развернул свиток и трубным голосом провозгласил:
– Правоверные! Этот неверный, русский батыр Елисей, четырежды оскорбил нашего великого хана, наместника Аллаха на земле, да продлятся его дни!
– Чьи дни?! Аллаха или хана?! – дерзко выкрикнул Алеша.
– При чем здесь Аллах?! – возмутился мурза.– Хана, конечно!
– А-а-а…– Алеша понимающе кивнул, проверяя, как катана выходит из ножен.
Елисей приподнял голову, посмотрел на брата. Глаза царевича стали круглыми.
– Не надо, уходи,– одними губами, еле слышно прошептал он.
– Вах! – загомонила толпа.
– Четырежды!
– Первое оскорбление,– дождавшись, когда толпа угомонится, продолжил мурза,– залез в его конюшню и попытался украсть любимого коня хана, чистокровного аргамака шибергамских кровей, по преданиям выведенного далекими предками хана из элитных пород арабских скакунов…
– Я так думаю, что из смеси бульдога с носорогом может получиться только Конек-горбунок или дворняжка! – Алеша явно нарывался, игнорируя отчаянные знаки побратима.
Мурза недовольно взглянул на наглеца, однако сдержался и продолжил:
– …но великий хан его прощает!
– Вот это другое дело! – обрадовался Алеша.
Мурза, решив, видать, на реплики Алеши не обращать внимания, поделился сокровенным:
– Сами понимаете, все с этого начинали: и Тимур, и наш великий хан… по молодости…
– Это мы понима-а-аем!
– Да-а-а…
– По молодости-то…
– Второе оскорбление: научил свою собаку таким страшным словам! Она нашему хану такого наговорила! Я даже повторять боюсь! Одно только слово «валюнтаризьм» чего стоит…
– В моем ханстве,– проскрипел Хучум,– попрошу не выражаться!
– Прости, о великий! – Мурза стукнулся лбом о землю.– Вырвалось! Так хочется узнать, что ж это такое – валюнтаризьм?!
Вервольф, придушенно повизгивая, начал извиваться на земле. Ему явно не терпелось пояснить, но мешала повязка, плотно стиснувшая челюсти.
– Продолжай.– Хан недовольно махнул ручкой.
Мурза вскочил и с энтузиазмом заорал во всю глотку:
– Хан и на этот раз его прощает, ибо глуп отрок и неразумен, а потому – что с него взять, тем более с его собаки?! Третье оскорбление: этот русский батыр с одного удара поверг лучшего воина хана, но и это не страшно. Сами знаете, Дебил-оглы всем уже надоел…