Битва колдуньи. Сага о мечах
Шрифт:
– Понял, понял… – проворчал обиженный Грим.
Привычка беспрекословно повиноваться матери была у Грима в крови, как и у самой Даллы. А молодая королева верила, что мать рассудит это дело точно так же.
Вечер был холодный, дул влажный западный ветер, но Ингвиль убежала вон из дома, едва дождавшись, пока за отцом закроется дверь девичьей. Даже кафтан она кое-как натягивала уже на ходу, словно лишний миг под крышей грозил непоправимыми бедами. Ей хотелось холодного свежего воздуха так страстно, как будто она целый год просидела в подземелье. Хотелось увидеть небо и постараться обрести душевное равновесие.
Ингвиль знала решительность и властолюбие
– Постарайся увидеть Стюра конунга! – сказал Фрейвид дочери, выгнав из покоя всех женщин и даже верную Бломму. – Постарайся увидеть его в Слэттенланде. Наверное, он не собирается возвращаться до весны. А может, он умер там, чего не бывает! Так или иначе, в ближайшие дни Виги будет провозглашен конунгом. Соберем домашний тинг, а сразу после этого справим свадьбу. Далла может убираться к себе в свое Воронье Гнездо, она нам не нужна, но ее Бергвида мы оставим здесь и даже объявим будущим наследником. Тогда Лейринги не будут слишком каркать. Все в наших руках, и тебе не о чем беспокоиться. Но ты должна увидеть Стюра конунга! Это важно!
Торопясь, как будто за ней гнались, Ингвиль бежала по снегу вдоль берега озера, стремясь уйти подальше и от отца, и вообще от людей. Снега выпало немало, но по берегу змеилась утоптанная тропа, соединявшая прибрежные жилища. Дул ветер, небо хмурилось, и на всем обозримом пространстве не было ни одного человека, только вдалеке несколько дымовых столбов указывали на присутствие жилья: там стояла усадьба под названием Малый Пригорок, да впереди чернели у самого берега валуны, ограждавшие святилище.
А вокруг был только снег, только черные штрихи заснеженных кустов, и в отдалении темнел лес на длинном пологом пригорке. Жесткий снег хрустел под ногами, от полузамерзшего озера летел стылый влажный ветер, охлаждая щеки и лоб Ингвиль. «Ты должна!» Похоже, Фрейвид хёвдинг настолько уверовал в свое могущество, что готов давать указания самому Отцу Колдовства! [32]
– Постой, йомфру, куда ты так бежишь? Обежать вокруг всего озера ты не успеешь даже к утру. Говорят, оно очень велико.
32
Отец Колдовства – одно из имен Одина.
Спокойный голос Одда, раздавшийся позади, заставил Ингвиль опомниться, и она замедлила шаг. Здесь, в Усадьбе Конунгов, невозмутимый Одд снова оправдал свое прозвище – Наследство. Только раньше он был наследством Фрейвида от воспитателя и приносил не терпящему возражений хёвдингу одни неприятности, а теперь стал наследством Ингвиль и приносил ей несказанно большую пользу. Он повсюду сопровождал ее, не давая Виги и на мгновение оставаться с ней наедине, а при случае мог и без лишней почтительности напомнить молодому ярлу, что тот пока еще не муж йомфру Ингвиль. Молчаливая поддержка Одда служила ей опорой, и в последние месяцы Ингвиль привыкла считать его самым близким человеком, ближе отца, который хотел поломать ее судьбу, и ближе брата, который, даже и не отошли его Фрейвид в Кремнистый Склон, все равно не решился бы поддержать ее делом. А на Одда Ингвиль могла положиться во всем: прикажи она ему готовить лошадей для бегства во Фьялленланд, и все будет исполнено быстро, надежно и без лишних разговоров. Так далеко решимость Ингвиль пока не заходила, но молчаливый и независимый духом хирдман вызывал у нее такое глубокое доверие, что она говорила с ним почти так же свободно, как с самой собой. В своей спокойной
– Как же я могу увидеть конунга, если до новолуния еще целых две ночи? – воскликнула Ингвиль, обернувшись к Одду и обращая к нему то, что не посмела сказать отцу.
– Ты же смогла на тинге увидеть какие-то несчастья. А тогда тоже было не новолуние, – невозмутимо ответил Одд то самое, что сказал бы и Фрейвид, если бы услышал ее возражение.
– Но тогда… тогда я слишком испугалась. Нет, была… – Ингвиль запнулась, подыскивая подходящее слово и пытаясь вспомнить свои тогдашние чувства. – Не знаю, как у меня получилось. Я себя не помнила.
– Я думаю, нынешний день ничуть не хуже того, – ровным голосом произнес Одд, как будто речь шла о прогулке на пастбище.
– Не лучше, ты хотел сказать! – поправила Ингвиль. – Тот день был ужасным.
– Может, и это неплохо. Мне помнится, твой дар проснулся в тебе, когда ты потеряла огниво. Значит, этот дар просыпается от страха, от горя, от тоски. Еще моя бабка говорила… Не удивляйся, у меня тоже была бабка. Она говорила, что сила святилища на Раудберге дремлет в благополучные годы и просыпается, когда приходит беда. Мы еще сами не знаем, какие силы таятся в Медном Лесу и во всех его порождениях. Не исключая и нас самих. Ведь мы, все домочадцы Фрейвида Огниво, родились в Кремнистом Склоне. А ты сейчас в беде, по крайней мере ты сама так думаешь. Вот и в тебе проснулась сила Стоячих Камней. И чем хуже твоя беда, тем крепче сила. Скоро тебе не нужно будет ждать новолуния.
Ингвиль замедлила шаг и с упреком посмотрела на своего спутника. Длинное бесцветное лицо Одда с крупными чертами хранило обычное сонно-ленивое выражение. Только умный взгляд прозрачных глаз под полуопущенными веками сразу наводил проницательного собеседника на мысль, что этот человек может быть опасен.
– Я не думаю, что перемены к худшему всегда несут одно зло, – продолжал он. – Они помогают найти что-то новое в себе самом, какое-то новое оружие, если хочешь, а это далеко не всегда плохо. Вспомни твою сестру.
– Хёрдис?
– Еще бы! Слава светлым асам, у Фрейвида только две дочери. Что стало бы с Медным Лесом, если бы вас было больше! Хёрдис будит силу Стоячих Камней и тянет ее к себе. Ей с детства жилось плоховато – она всегда имела меньше, чем хотела, и от этого считала себя несчастной. Она всю жизнь копила силу Стоячих Камней, и под конец эта сила стала в ней выплескиваться через край. Она искала своей силе применение и нашла. Но я не думаю, что это правильно.
– Но почему, почему эта сила просыпается только в беде! – с отчаянием воскликнула Ингвиль. В ее сознании колдовская сила была неотделима от зла и раздоров. – Может, если бы не было никакой силы, не было бы и беды!
– Нет, боги не создали в мире ничего лишнего и тем более не занимали лишним такой тесный дом, как человеческая душа. Просто у всего должно быть разумное применение.
Ингвиль вспомнила Хродмара: почти то же самое он ей говорил в утро их последнего свидания, показывая свой нож. «Ах, если бы и правда суметь разбудить мой дар до новолуния! – внезапно в горячем порыве тоски подумалось Ингвиль. – Только увидеть не Стюра, тролли с ним, а Хродмара…»
– Разбудить голодного дракона и выманить его из пещеры гораздо легче, чем потом загнать обратно и усыпить, – продолжал Одд. – С первым справится и глупый ребенок, а вот для второго нужен великий колдун или могучий воин. Не хуже самого Сигурда Убийцы Фафнира. А война – это такой дракон, который всегда голоден. Она питается самым злым и жестоким, что только есть в человеческих душах. А этого там полным-полно. И дракон в конце концов сожрет сам себя, но только когда никого больше уже не останется.