Битва на Калке
Шрифт:
Одет Плоскиня был в половецкие штаны, заправленные в короткие кожаные сапоги, еще на нем была половецкая рубашка с бахромой по нижнему краю и с красными нашивками на рукавах. У степняков такие нашивки являлись признаком старшинства. Рубаха была довольно ветхая, сквозь дыру на груди у Плоскини можно было видеть маленький медный крестик. Расселяясь среди степных языческих племен, бродники тем не менее продолжали придерживаться своей христианской веры.
— Что татары поручили тебе передать мне на словах? — поинтересовался Мстислав Романович у Плоскини.
— Князь
— С оружием или без оружия? — спросил Мстислав Романович.
— Без оружия, — ответил Плоскиня. И тут же добавил: — Субудай и его воеводы готовы поклясться на священном огне, что не обнажат меча на твои безоружные полки, княже. Они хоть и нехристи, но слово держать умеют, ежели перед этим принесут клятвы по своему обычаю. К примеру, мунгалы поклялись отпустить наши семьи в обмен на нашу службу и сдержали обещание. Теперь наши жены и дети в безопасности.
— Ты-то сам, Плоскиня, что нам присоветуешь? — обратился к долговязому броднику Мстислав Романович. — Коль ты татарам служишь, значит, и повадки их знать должен.
— Я советую, княже, сложить оружие, — без колебаний ответил Плоскиня. — Коль твои полки выйдут на битву, все едино будут побеждены татарами, ибо их гораздо больше. И в стане своем вы долго не высидите от безводья. Чем смерть принимать, лучше сдаться, благо плен вам не грозит.
— Зачем Субудай оружие сдать требует? — не выдержав, заговорил с бродником Ермолай Федосеич. — Не потому ли, что безоружных-то нас перебить легче, нежели вооруженных, а?
— Нет, не потому, — спокойно ответил Плоскиня. — Ваше оружие татары хотят забрать с собой, они уже успели высоко оценить качество русских мечей и топоров. Оружие любого побежденного войска татары забирают как военную добычу. И русские князья поступают так же. Чему тут удивляться?
— И все же, княже, я настаиваю, нельзя верить мунгалам! — стоял на своем гридничий. — Они и половцам в дружбе клялись, дабы разрушить их союз с ясами, а когда разбили ясов, то без колебаний напали и на половцев. Язык у мунгалов раздвоенный, как у змеи!
С гридничим начали спорить те из воевод, кто желал поскорее завершить эту столь неудачную войну и без кровопролития возвратиться на Русь. Спорщики кричали и бранились, перебивая друг друга.
Александр Глебович, наклонившись к самому уху великого князя, нашептывал ему о том же: мол, Мстиславу Удатному ныне не было удачи в сражении с татарами, а им удача улыбнулась. «Мы и нехристей посекли за эти три дня, сколь смогли, а теперь еще и домой без потерь вернуться сможем. Нельзя такую возможность упускать, великий княже!»
Кое-как восстановив тишину в шатре, Мстислав Романович объявил свое решение.
— Отправим в стан татарский наших бояр, чтобы мунгалы в их присутствии поклялись своими богами, что не тронут нас безоружных и позволят вернуться на Русь, — сказал он. — Для вящей убедительности разоружим сначала пятьсот наших ратников и поглядим, далеко ли они уйдут безоружные. Как только сей отряд скроется из глаз
Вечером того же дня шестеро киевских бояр и гридничий Ермолай Федосеич в сопровождении бродника Плоскини пришли в татарский стан. Сначала русские послы встретились с Субудаем, Цыгыр-ханом, Тохучар-нойоном и Тешу-нойоном. Встреча происходила в большой белой юрте. Были обговорены все условия разоружения киевских полков, место их сбора и порядок отступления к Залозному шляху.
Ермолай Федосеич настоял на том, чтобы русичи могли взять с собой полторы сотни лошадей для перевозки раненых, чтобы каждый ратник имел в достатке провизии на дорогу. Долгий спор с татарскими военачальниками развернулся по поводу знамен, киевляне хотели забрать знамена с собой, но татары возражали против этого. Для них вражеские стяги были почетной добычей.
— Ну, коли так, тогда и переговорам конец! — объявил гридничий, которого великий князь снабдил всеми необходимыми полномочиями. — Мы и так немалый позор на себя берем, обещая сложить оружие перед врагом. Но вернуться домой без знамен — это и вовсе стыд и срам! Войско без знамен — не войско, а толпа. Лучше мы все умрем в битве, чем согласимся отдать во вражьи руки наши стяги!
Ермолай Федосеич проворно поднялся с кошмы, на которой он восседал, сложив ноги калачиком, по обычаю степняков. Бояре с кряхтеньем и недовольными вздохами последовали его примеру. У них, по воле великого князя, было право наблюдателей, но права голоса они не имели.
Предводители татарского войска торопливо зашушукались между собой, отчаянно жестикулируя руками перед носом друг у друга. Толмач обратился к русичам, которые гурьбой направились к выходу из юрты:
— Все в порядке. Славные татарские багатуры согласны с вашим условием. Стяги останутся у вас.
Затем толмач рассказал русским послам о том, как татары приносят клятву над священным огнем. Поскольку письменности у татар не было, поэтому не могло быть и письменного договора. Вожди татарского войска должны были поклясться вслух в присутствии русичей, и буквальный смысл сказанного ими и должен был являться тем договором, нарушение которого станет для татар клятвопреступлением.
«По обычаю татар, каждый военачальник приносит клятву и за себя, и за подчиненный ему воинский отряд, — поведал толмач русским послам. — В лице этих четверых багатуров перед вами, по сути дела, находится все татарское войско».
— А где Джебэ? — неожиданно спросил неугомонный гридничий. — Я слышал от половцев, что этот багатур имеет столько же власти, как и Субудай.
Толмач замялся, не зная, что сказать. Слегка растерялись и татарские военачальники. Наконец, одноглазый Субудай что-то быстро проговорил, обращаясь к толмачу.
Тот с натянутой улыбкой обратился к русичам, говоря, что Джебэ и его отряд уже далеко отсюда. Джебэ сопровождает татарский обоз, который уже двинулся обратно к реке Кубань.
— Ну, чего тебе неймется? — ворчали на гридничего бояре. — Не злил бы ты мунгалов понапрасну! Пора договор заключать, а то скоро стемнеет.