Битва при Пуатье
Шрифт:
Отрекшись с некоторой грустью от грез, напоминающих гравюры, и детских воспоминаний, мы вынуждены с этих пор отказаться от мысли, что «Мартелл» это воинское прозвище, каковым его с трогательной убежденностью преподносит составленная в XI в хроника Сен-Дени: «Тогда Мартиус (Martiaus) был впервые назван этим именем ибо, подобно тому, как молот разбивает (и сминает) железо, сталь и другие металлы, он в битве сминал и сокрушал своих врагов и все прочие народы». [147] С некоторыми вариациями мы встречаем это же объяснение в верденской хронике: «За это он был назван Тудит (кузнец), что значит «кузнечный молот», поскольку он размозжил все соседние королевства, подобно тому, как с помощью молота куют из железа всякие вещи», а у Годефруа снова читаем: «Папа Григорий III
147
Lors fu primes apelez Martiaus par son nom car auffi, comme h martiaus d'ebnfe (et froiffe) le fer et l'acier et tous les autres m'etaux, auffi froii"iait-il et bnfait-il par la bataille tous les anemis et tout les autres nations.
Без всякого сомнения, для этих хронистов Карл был прежде всего дедом Карла Великого, оставившего ясную формулировку Ego miles Christi, «я воин Христов». Значит, появилась необходимость признать слово «Мартелл» не родовым именем, а славным прозвищем победителя ислама. Заподозрив это подлог, Мишле постарался дать ему хитроумное объяснение.
«Карл сам проявил себя как враг Церкви. Его языческое имя Молот сразу же заставляет меня усомниться в том, что он был христианином. Известно, что молот является атрибутом Тора, символом языческой общности, власти, варварского завоевания…»
Слишком долго историки поддерживали веру в существование воинского титула Молот, и этот предрассудок пал только под действием доводов Сюзан Оноре и Жоржа Ру, которые восстановили истину.
Но хватит споров, и расстанемся со своими иллюзиями, у Карла было еще одно имя – Мартелл, как, вероятно, и хотел его крестный отец Ригоберт.
Однако пятьдесят два года спустя, 22 октября 741 г., лежа на своем смертном одре в королевском городе Кьерси-сюр-Уз, Карл, вероятно, утратил совершенство черт лица и тела. Эта замечательная человеческая машина, созданная, чтобы мыслить и воевать, была изувечена битвами, старостью и заурядной болезнью.
Продолжатель хроники Фредегара осведомляет нас примерно в следующих выражениях: «Вследствие изнеможения, вызванного, скорее, тяготами, чем возрастом, его сразила жестокая лихорадка, и он мирно почил в лоне своей семьи». И это в тот самый момент, когда Григорий III, осыпая его подарками, во имя всего святого умолял его о помощи в борьбе против лангобардов.
Все кончено, воитель умер.
Никогда больше не поведет он своих отрядов в топкие и вязкие болота Фрисландии, где повсюду подстерегают коварные опасности; лошади, которые тонут в трясине, и лошади, которых убивают; предсмертные крики людей, поглощаемых зловонной и бездонной тиной; все эти смертельные ловушки, эти неисчислимые препятствия, перед которыми он не отступал.
Больше не будет ни военных конных походов по бесконечным равнинам Баварии, ни опасных скачек таким быстрым аллюром, что Карлу не находилось соперника. Он больше не вступит в пьянящую кровавую битву в глубинах аламаннского леса.
Он часто вел эти беспорядочные рукопашные схватки, которые увенчивались покорением старых племен, захватывая добычу, женщин и казну. Снова и снова горели священные сосуды, разрушались храмы, разил меч: «Те, кого оставляли в живых, давали заложников». Карл умер посреди этих свойственных его эпохе военных похождений – по определению Зеллера, «войне ирокезов и могикан в огромных девственных лесах». Карл безостановочно пускался в этот военный водоворот. Для того чтобы результат каждой кампании был окончательным, необходимо было следовать технике римлян: перерезать дороги, разрушать дамбы, строить постоянные лагеря, наконец, перекраивать и организовывать покоренные страны. Быть может, Карл этого не хотел, или, вернее, ему просто не хватило времени.
И правда, едва успев покончить с германскими восстаниями, он снова шел через Галлию, чтобы принести войну в «страну римлян», Аквитанию, удобную для передвижения и грабежа.
Так прожил свою жизнь Карл Мартелл. Жестокие убийства и никаких крупных сражений, кроме разве одного, необычайного и приводящего в замешательство, превратившего Карла в воинственного апостола Церкви, которым он никогда раньше не был. Настоящая битва, хотя и урезанная, без начала
Как обширно было поле военной деятельности Карла Мартелла! Даже в самых общих чертах эта карта поражает своим размахом.
Карта 5
Галлия около 714 г.
На востоке, на границах королевства, широко раскинулась «страна германцев», включавшая в себя и Фрисландию, расположенную вдоль Северного моря, которая практически вклинивалась в Саксонию, соединяя Рейн с современной Данией узкой полосой своей прибрежной территории. Южнее, напротив теперешнего Эльзаса, лежала Аламанния, зажатая, как в челюстях, между Тюрингией и Баварией.
Фрисландия, Саксония, Тюрингия и Аламанния составляли кордон вдоль границы франкского королевства Австразия. Эта Восточная Франция, похожая на большой четырехугольник, включала области Мааса и Рейна, наряду с городами Кельном, Мецем и Триром. Как и прилегавшая к ней с северо-запада Нейстрия, Австразия возникла в результате раздела державы Хлодвига. Нейстрия, Западная Франция, протянулась от устья Шельды до низовий Луары. Ее опорными пунктами были Париж, Суассон и Тур.
Столкновения между этими странами, происходившие слишком уж часто, были в числе главных событий второй половины VII и начала VIII в. Насколько тесно они были связаны друг с другом, настолько же непримиримым было их противостояние, и эта борьба больше напоминала стычки двух мятежных группировок, чем войны между королевствами.
Довершим эту карту славы и могущества Карла Аквитанией от Пиренеев до Луары и от Атлантики до Бургундии – последним осколком мозаики, занимающим весь юго-восток Галлии.
Все пространство от Дуная до Атлантического океана, от Средиземного до Северного моря стало той ареной, на которой, можно сказать с некоторым преувеличением, Карл безостановочно сражался «наравне с самыми великими полководцами».
Жизненный путь внебрачного сына Пипина Геристальского – головокружительный скачок из кельнской тюрьмы в базилику Сен-Дени, где Карл Мартелл был похоронен, в аббатстве, которое он по примеру королей обогатил своими дарами. Все-таки закон равновесия для Истории естественен. Падение одних всегда соответствует возвышению новых персонажей, это игра, и вмешательство случая добавляет ей пикантности.
Меровинги, а следом – Каролинги. Короли и майордомы. [148] Власть, клонящаяся к упадку, и сила, ведущая к Империи.
Все это сыграло свою роль в истории прихода Карла к власти. Непреклонность, слабость, жестокость и злодеяния, страх и проницательность. Но, главное, ему благоприятствовало вырождение рода, находившегося у власти в течение двухсот семидесяти двух лет, первый представитель которого, Меровей, [149] был окружен ореолом загадочности и величия, несомненно, в связи с фантастической историей его рождения – легендой в чистом виде, но со следами греческой и скандинавской мифологии.
148
Maires du palais Слово maire означало magister officiorum обязанность, несовместимую с саном священника или епископа. У разных авторов она обозначается выражениями magister palatu, praefectus aulae, rector aulae, gubernator palatu, major domus moderator palatu provisor palatu, и все они подразумевают некую власть, независимую от «двора». «Первоначально майордом был герцогом или военачальником, избрание которого было прерогативой народа, как и выбор короля. Этот институт создавал в государстве две независимые высшие власти. Одна из них должна была – и это случилось – восторжествовать над другой.
149
Меровей – король салических франков, правивший около сере дины V в. – Примеч. ред.