Битва за Арктиду
Шрифт:
Подводный партизан
Вода кажется молчаливой. А на самом деле заполнена разговорами морских существ. Кто-то кого-то ищет, чтобы, по правде, слопать. Но кто-то, чтобы поиграть. Или познакомиться в матримониальных целях, найти свою половинку. Или наставить потомков на путь истинный. Или собрать команду единомышленников, чтобы вместе бродяжить по морям. Некоторые особо крупные господа и дамы обожают общаться друг с другом на расстоянии тысяч километров – звук в воде, если умеючи издать, в нужном слое, в состоянии пробежаться
Плыву на глубине двадцать, параллельным курсом с группировкой Западного Альянса, которая издает скрипучую какофонию; в сравнении с этим джазом грозное гудение пучины кажется дивной мелодией для флейты. Рядом Шарлин, Сеня, Варя, Люба – белухи, брат тюленя Роберта, которого я зову Роберт II. Самого ластоногого друга нет с нами уже несколько дней. Роберт ходил на разведку к эсминцу Альянса – гидроакустики его не заметили, но какая-то гнида с того корабля дала по нему очередь из крупнокалиберного пулемета. Зато герой-тюлень успел обнаружить и сообщить, что потенциальный противник десантирует с подводных и надводных носителей диверсионную группу.
В ней старые, но недобрые знакомые: люди-кальмары, которых, в отличие от меня, создавали внедрением рекомбинантных генов в хромосомы. У них, помимо загребущих щупальцев и встроенной тёрки для измельчения оппонентов, имеется подводный огнестрел. И дышащий ненавистью ум, радующийся, когда кому-то больно. Понятно, что ненавидят они Новую Арктиду и Русскую Арктику, а вовсе не тех, кто их превратил в монстров; это типично для персонажей из бандеровских батальонов. C ними действует группа дронов прикрытия.
Роберт пронаблюдал, как они уходили на разведку в сторону Новой Арктиды и добивали до глубины 600 метров. Когда возвращались назад, не выглядели особо усталыми. Остальное уже домыслил я. Бойцы-кальмаролюди могут добраться до глубины километр и атаковать сердце Новой Арктиды – атомную электростанцию, установленную на хребте Ломоносова, пике Рихмана. Пик венчается не очень большой площадкой, на которой, собственно, стоит станция, все три блока на одной платформе. Теплоноситель у реакторов – расплавленный натрий; что получится, если контур будет разомкнут и этот металл попадет в воду? Очень много тепла – взрыв сковырнет платформу и обрушит её в четырехкилометровую бездну. Вслед за тем перестанет биться сердце Новой Арктиды, остановятся подводные заводы, погаснет плавучий город, возрожденная Гиперборея начнёт уходить во мрак.
На нашей стороне всего негусто. Пара ножей, подводное ружье арбалетного типа от Ивана Викентьевича, граната GAB – снял её с того боевого пловца, который вышел проверить, кто это так нагло стучит по борту их фрегата с гордым именем «Тэйлор». Точнее, за мной явилась парочка в ластах; одному я сорвал дыхательный автомат вместе с маской и, чиркнув ножом по горлу, отправил к русалкам, но второй успел удрать. В качестве трофея тогда появился у меня, помимо ласт, подводный пистолет HK P21, но весь его боезапас израсходовал, чтобы оторваться от группы боевых пловцов, которых привел тот удравший перец.
Конечно, в помощь нам малая заметность для гидролокаторов и шумопеленгаторов.
Почему мы – а где ж славный отряд Северного Флота по борьбе с подводными диверсионными силами? Где-то. С отрядом, не сомневаюсь, полный порядок, ребята не дрогнут. А вот руководство ослабло, не смеет ни боевых пловцов задействовать, ни необитаемые подводные аппараты. Наверное, боится осуждения со стороны «международной общественности» – за попрание «нашей и вашей свободы».
Впрочем, возможно, не всё так трагично. Руководство не дрейфит, а сосредотачивается, дадим ему время.
Пока сами идем на погружение, скорость у кальмаробойцов чуть меньше нашей, так что будем перехватывать их на глубине 200-250 метров. Выше подежурят Роберт II и Варя с Шарлин, я с Сеней и Любой буду работать на глубинном эшелоне. В отличие от крутых парней из ОБ ПДСС, у которых всё просчитано, у нас опора на то, что свезёт. Вздохнуть напоследок мне никак, так что понадеемся на запасы миоглобина.
За последнее время мои жировые отложения явно уменьшились, тянул я уже не на моржа, а на скромного поджарого тюленя – питание не то, сижу, можно сказать, на диете. То, чем меня угощают морские братья, мне зачастую не разгрызть и не проглотить – в дарвиновском капсоревновании проигрываю я кальмаролюдям. Хотя, справедливости ради, самого кальмара таки разжевать могу. А легче всего мне управиться с неказистым крилем. Однако ни я, ни мои товарищи не умеют ловить эту мелюзгу в товарных количествах; те, кто может, усатые киты, по жизни – буддисты, сторонятся всякой мирской суеты и нашей северной общины.
Зато стал я ближе чувствовать морскую братву. Доктор Хартманн изменил экспрессию моих генов с помощью транскрипционных наноактиваторов, а после того, как мы расстались, пошла дальнейшая настройка моего организма, можно сказать, его гармонизация. Поскольку пробудилась, ни много ни мало, спящая ветвь эволюции, то включились и прочие дотоле дрыхнувшие участки ДНК, что обеспечили резонанс с другими морскими тварями, прилично расширив возможности моего сознания. Теперь мы уже не примитивные одиночки, не кое-как сколоченная группа, мы – стая! И это звучит гордо.
Наверное, я стал лучше понимать мысли белух или тюленей, потому что сам отчасти стал одним из них. И они въезжали в мои мысли, если я подстраивался под их понятийный ряд. Первыми ласточками были Шарлин и Роберт, которые почувствовали мой новый настрой раньше, чем я сам его осознал. Окончательно они поняли, что «брат-звезда» для них свой и мысли у нас общие, когда я вернулся к ним, в океан. Сдается мне, темная холодная пучина способствуют тому, что начинаешь лучше чувствовать друзей. Предположу, в порядке бреда, что происходит это из-за квантового смешения или запутанности. Запутанность тут верное слово. В общем, ограничусь спорным утверждением, что микротрубочки в моих нейронах, как и в нервных клетках той же белухи способны к квантовой когеренции, оттого у нас – взаимопонимание.