Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Шрифт:
«Явился полковник Вайгачев и с ним переводчик гвардии старшина Журавлев. Ставлю задачу Вайгачеву: «Вы поедете с Хайнерсдорфом к доктору Гансу Фриче. От имени немецкого правительства Фриче даст приказ войскам о капитуляции, о сдаче войск в плен в полном порядке, с вооружением и техникой. Пусть Фриче передаст по радио всем, что советское командование приняло предложение о капитуляции и берет Берлин и весь его гарнизон под свою защиту. Вы обеспечите приезд Фриче на нашу радиостанцию и установите контроль за точным переводом на немецкий язык того, что я сказал. После выступления
Полковник Вайгачев и старшина Журавлев, а вместе с ними и немецкая делегация направляются к выходу. В дверях они неожиданно сталкиваются с генералом Вейдлингом. Тот зло покосился на них и проговорил: «Нужно это было делать раньше!»
Чуйков описывает свой разговор с генералом Вейдлингом:
«Вейдлинг – в очках, среднего роста, сухощавый и собранный.
Спрашиваю его:
– Вы командуете гарнизоном Берлина?
– Да.
– Где Кребс? Что он говорил вам?
– Я видел его вчера в имперской канцелярии. Я предполагал, что он покончит жизнь самоубийством. Вначале он упрекал меня за то, что – неофициально – капитуляция была начата. Сегодня приказ о капитуляции дан войскам [моего LVT] корпуса. Кребс, Геббельс и Борман вчера отклонили капитуляцию, но вскоре Кребс сам убедился в плотности [кольца] окружения и решил – наперекор Геббельсу – прекратить бессмысленное кровопролитие. Повторяю, я дал приказ о капитуляции моему корпусу.
– А весь гарнизон? Распространяется ли на него ваша власть?
– Вчера вечером я всем дал приказ отбиваться, но… потом дал другой…
Чувствую, что у немцев беспорядок. Вейдлинг показывает по немецкой карте место расположения своего штаба и частей корпуса, фольксштурма и прочих. В шесть часов утра они должны были начать капитуляцию.
Входит генерал Соколовский. Разговор продолжается втроем.
– Что с Гитлером и Геббельсом?
– Насколько мне известно, Геббельс и его семья должны были покончить с собой. Фюрер покончил с собой еще тридцатого апреля. Его жена… отравилась.
– Это вы слышали или видели?
– Я был тридцатого к вечеру в рейхсканцелярии. Кребс, Борман и Геббельс мне это сообщили…
– Значит, это конец войны?
– По-моему, каждая лишняя жертва – преступление, сумасшествие…
– Правильно! Давно вы в армии?
– С одиннадцатого года. Начал солдатом.
Соколовский:
– Вы должны отдать приказ о полной капитуляции.
– Я не мог отдать всем приказ о капитуляции, так как не было связи, – объясняет Вейдлинг. – Таким образом, в ряде мест отдельные группы еще могут сопротивляться. Многие не знают о смерти фюрера, так как доктор Геббельс запретил сообщать о ней…
Соколовский:
– Мы полностью прекратили боевые действия и даже убрали авиацию. Вы не в курсе событий? Ваши войска начали сдаваться, вслед за этим прибыла гражданская делегация от Фриче с заявлением о капитуляции, и мы, чтобы облегчить ее задачи, прекратили огонь.
– Я охотно помогу прекратить военные действия наших войск.
Вейдлинг показывает, где еще остались части СС. В основном вокруг рейхсканцелярии.
– Они
Соколовский:
– Отдайте приказ о полной капитуляции… Чтобы и на отдельных участках не сопротивлялись.
– У нас нет боеприпасов. Поэтому сопротивление долго продолжаться не может.
Соколовский:
– Это мы знаем. Напишите приказ о полной капитуляции, и у вас совесть будет чиста.
Вейдлинг набрасывает проект приказа. Я бросил взгляд на часы: они показывали 7 часов 50 минут. <…>
Немцы советуются друг с другом [Вейдлинг с начальником штаба германского корпуса]. Вейдлинг хватается за голову, но пишет. <…>
Вейдлинг молча вручает мне бумагу. Читаем… Формулировки, может быть, и не все хороши. Но ему сейчас, конечно, не до четкости формулировок. Вот что он написал:
«30 апреля 1945 года фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще драться за Берлин, несмотря на то что иссякли боеприпасы и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Вейдлинг, генерал артиллерии, бывший комендант округа обороны Берлина.
– Не надо «бывший», вы еще комендант, – поправляет его Соколовский.
– Нужны ли формулировки о присяге? – сомневается генерал Пожарский.
– Не надо переделывать, – сказал я, – это его собственный приказ.
Вейдлинг в затруднении, не знает, как озаглавить: призыв или приказ?
– Приказ, – говорю я. <…>
Подали чай. Немцев отвели в отдельную комнату и там кормят. Мы – Соколовский, Ткаченко, Пронин, Вайнруб, Пожарский и я – вновь и вновь комментируем события последних дней и часов.
– У Вейдлинга нервный припадок, заметили? – спросил я.
– А ведь ему трудно! – заметил Соколовский.
– Разумеется, – согласился с ним Пронин. – Но приказ хитрый. Он умело подчеркнул и присягу, и обязательства… Он вне правительства – просто «вывеска»…
Докладывают, что приказ отпечатан. Говорю начальнику штаба армии генералу Белявскому:
– На машину посадить одного нашего офицера и одного немца, дать им приказ в руки, пусть ездят по улицам и оглашают его войскам и населению.
Утро серое, прохладное. Вспоминаем о Сталинграде, шутим, курим».
В ночь с 1 на 2 мая многие немецкие солдаты маленькими или более крупными группами пытались прорваться сквозь русское кольцо окружения на север или на запад. Обитатели рейхсканцелярии, которые образовали несколько групп прорыва, начали с короткими интервалами покидать свой бункер. Эрих Кемпка, который еще накануне помогал сжигать труп Гитлера, рассказывает о своей попытке прорыва:
«Стало совсем темно.
Отдельные группы уже покинули рейхсканцелярию. Наша группа быстро пересекла безлюдную Вильгельмплац. Мы спустились в туннель метро и направились в сторону Фридрихштрассе. Шагая по шпалам и рельсам, примерно через час мы вышли к станции «Фридрихштрассе».