Битва за Дарданеллы
Шрифт:
– Господи! – крестились солдаты. – Да сколько ж их, окаянных? Рука нехристей бить уставши, а они все лезут да лезут!
Уже позднее стало известно, что капудан-паша высадил только за один день на Тенедос более десяти тысяч воинов. Вскоре турки заняли близлежащую гору, с которой им был открыт прямой путь в тыл оборонительных шанцев. Делать нечего, шанцы пришлось оставить и укрыться за крепостными стенами. Отходили так: из крепости внезапно выскочили две роты и ударили в штыки, когда многочисленные толпы турок побежали прочь, солдаты, защищавшие шанцы вместе с пушками и всеми припасами, беспрепятственно вступили по мосту через крепостной ров в крепость. Скрипя ржавыми петлями, затворились за
Теперь весь остров, за исключением цитадели, был в руках турок. Так началось знаменитое тенедосское сидение.
– За стенами недельку продержимся, а там, глядишь, и флот подойдет! Сенявин нас в беде не оставит! – говорил Под ейский своим вымотанным офицерам. Те были такого же мнения:
– За крепость зубами держаться станем! Здесь либо ляжем костьми, либо победим! Посоветовавшись с Подейским, капитан-лейтенант Додт поставил свой бриг ближе к берегу, у самой крепости.
– Вы наш плавучий форт! – пожал руку моряку полковник.
– А вы наш сухопутный линкор! – пожал руку армейцу капитан-лейтенант.
– Отныне побеждать иль погибать будем уже вместе! – решили оба.
С «Богоявленска» уже закончили перевозку на берег орудий тыльного борта и части команды для усиления обороны фронтальной стены.
Из хроники обороны Тенедоса: «Лишь только успели затворить ворота, турки со всех сторон выбежали на площадь и бросились на мост; залп картечью не уменьшил их запальчивости, задние теснили передних и, когда площадь покрылась убитыми и ранеными, тогда отступили, заняли высоты, предместие и открыли по крепости сильный ружейный огонь со всех сторон. К вечеру получили они с кораблей три большие пушки, 9 пудовую мортиру, разные припасы и штурмовые лестницы. Неприятель, зная слабость крепости, и полагая иметь к ней легкий доступ, тотчас по пробитии вечерней зори, отважно пошел на штурм. Но люди, несшие лестницы, были убиты; другие, подбегая ко рву и не видя там лестниц, обращались назад, ко, теснимые задними, отважно стояли под картечным огнем и в темноте и беспорядке были жертвою своей опрометчивости. После знатной потери, каковые бывают при неудачных штурмах, оставили нас до утра в покое».
Спустя некоторое время турецкий флот повторил атаку. Сеид-Али знал слабость приморских стен Тенедоса, а потому решил нанести на этот раз удар со стороны моря. К крепости он двинул весь свой линейный флот. Опасность того, что огромные линкоры сядут на мель или столкнутся от тесноты, была велика, но капудан-паша рисковал. Тенедос должен пасть во что бы то ни стало!
Вновь заговорили пушки. К самому берегу подошли плоскодонные канонерские лодки и начали щедро поливать берега картечью. Линейные корабли метали начиненные порохом бомбы. Вот вспыхнул пожар на стоящем в дальнем углу «Гекторе», его было загасили, но новая бомба и новый пожар. Спустя несколько минут бриг полыхал огромным костром. Стоящему на крепостной стене Броневскому оставалось только молча страдать, созерцая, как напрасно гибнет в пламени его первое судно, которым он так и не успел по настоящему покомандовать. Но предаваться печалям времени не было. Со стороны ворот зашевелилось десантное воинство. Турки медленно подступали к стенам, готовясь к решающему броску на стены. С моря все ближе подходили канонерские лодки, незаменимые при действиях на мелководье и при осадах приморских крепостей. Едва канонерки выдвинулись к гавани, Додт призвал к себе старика Сарычева:
– Фёдорыч, понимаю, что прошу невозможного, но надо обязательно утопить одну из лодок! Утопим одну, все отвяжутся! Раненый унтер ласково погладил свою пушку: – Она постарается!
Жаркий июльский день еще только начинался. Канонерские
Во время очередной бомбардировки разорвавшейся рядом бомбой тяжело контузило Броневского. Все произошло мгновенно. Перед глазами вспыхнул огонь, и тупой удар взрывной волны швырнул офицера в сторону. Оглушенного лейтенанта подняли с земли подбежавшие матросы. Отнесли в лазарет. Измученный нескончаемым потоком раненых, врач-хиосец Бартоломей Болиа-ко, наскоро осмотрев Броневского, констатировал:
– Контузия в голову и правый бок! Обычное дело! Он повернулся к санитару:
– Отвар ивовой коры и сон! Кто у нас следующий! Вскоре после этого в лазарет зашли солдаты, молча положили лейтенанта на носилки, понесли. – Куда несете? – поинтересовался Болиако.
– Господин полковник велел отнести господина лейтенанта в свой дом. Там ему будет покойней!
– Хорошо! – согласился врач. – При контузии главное – покой, а микстуру я буду ему присылать!
Страшные головные боли не утихали двое суток. Потом несколько поутихли, а может, Владимир и сам притерпелся. Слышал, однако, еще очень плохо и в ушах стоял нескончаемый звон. Лейтенант Додт прислал товарищу кое-какие вещи, так как все имущество Броневского сгорело на «Гекторе». На третьи сутки он был уже на крепостных стенах, как и прежде руководя артиллерией.
Из хроники обороны Тенедоса: «В 5 часов утра корабль и фрегат турецкие, лавируя близ крепости, производили по оной беспрестанную пальбу; два, стоявшие на якоре, также открыли жестокий огонь; все ж прочие корабли и фрегаты приближались; но в 8 часов турки вдруг прекратили пальбу, с торопливостью отдалились от крепости, и весь флот их немедленно выступил под паруса».
– Что это с ними? – прокричал на ухо своему контуженому соседу Подейский. – Может, очередного султана придушили?
– Да нет, здесь, кажется, дело будет посерьезней! – подал полковнику зрительную трубу Броневский. – Посмотрите внимательней на горизонт слева!
Подейский взял трубу, долго смотрел, но так ничего и не увидел. – Море, да над морем облака низкие!
– То не облака, то паруса! Это Дмитрий Николаевич совершил свой маневр окружения турецкого флота. Теперь погонит их от Дарданелл к горе Афонской, где и перебьет!
– Господи, да неужто! Ну-ка дай-ка мне еще разтрубу глянуть!
В туманной утренней дымке четко проступали белые пятна парусов русских линкоров. Капудан-паше было уже не до Тенедосской цитадели, впору было думать о собственном спасении. Рассматривая приближающийся флот, Броневский неосторожно высунулся из-за крепостного зубца. Расплата последовала мгновенно. Турецкий стрелок, засевший среди развалин форштадта, не промахнулся. Пуля пробила насквозь левое плечо, раздробив кости и вывернув наизнанку сухожилия. Лейтенант молча опустился в лужу собственной крови. – В лазарет! Скорее!
На этот раз Болиако пришлось долго повозиться с раненым.
– Плохая рана! – цокал он языком. – Очень плохая рана! Обычное дело! Надо резать! Выдержите? – Выдержу! – Стакан водки?
Вкуса выпитой залпом водки лейтенант даже не почувствовал.
Врач остановил кровь, как мог, сложил остатки костей, заткнул рану проспиртованной корпией и перевязал.
– Как наш лейтенант? – поинтересовался Подейский, на минуту забежавший в лазарет под вечер.
– Плох! – развел руками врач. – Может статься, что придется руку отнимать!