Битва за Дарданеллы
Шрифт:
На берегу Мюллера со Свиньиным ждала коляска, запряженная парой местных лошадей-клепперов, на которой они и поспешили в Копенгаген по дороге, окруженной нескончаемыми огородами и цветниками.
Соблюдая достоинство российского флота, Свиньин, несмотря на свой не слишком высокий чин, остановился в лучшей из городских гостиниц – «Pay», что на Королевской площади. Ближе к вечеру его принял посол при датском дворе Лизакевич, брат российского посла при дворе неаполитанском. Был посол известным хлебосолом, а потому вскоре Свиньин уже восседал за столом и уписывал за обе щеки любимый датчанами черепаховый суп. Соседом
– Поговорим лучше о черепаховом супе! – сказал Лизакевич. – На днях местный премьер, зная любовь кронпринца к сему блюду, отправил ему черепаху поистине гигантского размера вместе со своим поваром! То-то во дворце было радости!
Утром Копенгаген проснулся от пушечного грохота. Заспанные обыватели выскакивали на улицы. У всех в памяти еще были свежи воспоминания о погроме, устроенном датской столице адмиралом Нельсоном. Но на сей раз тревога была напрасной, то салютовала береговым фортам подходящая к городу российская эскадра.
В лихорадке довооружения корвета «Флора» прошло еще несколько дней. Затем судно посетил командир Кронштадтского порта вице-адмирал Ханыков. Придирчиво оглядев «Флору», он провел несколько учений, затем велел выстроить команду, поблагодарил за службу. Кологривову сказал:
– С первым же попутным ветром снимайся с якоря и догоняй Игнатьева в Копенгагене!
Едва командир порта покинул корвет, как за ним потянулись и офицеры, кто за покупками, кто в последний раз побыть с семьями. Вечером на корвете было много гостей, как офицерских, так и матросских. Кологривов был снисходителен и всем позволил проститься перед дальним вояжем.
Попутный ветер подул утром 1 сентября и, не теряя времени, «Флора» вступила под паруса. Некоторое время за корветом шло еще несколько шлюпок с женами и детьми. Со шлюпок что-то кричали и махали руками, но ветер относил слова.
– А где ваша семья, Всеволод Семёнович? – поинтересовался у Кологривова старший офицер-лейтенант Гогард. – Я своим еще вчера велел дома оставаться! – Что так?
– Долгие проводы – долгие слезы, Генрих Генрихович!
Наконец, отстали и шлюпки. За Толбухиным маяком ударил свежий зюйд-зюйд-вест, и «Флора», забирая его в паруса, ходко пошла вперед. За кормой исчезли в туманной дымке гранитные форты.
Первый день плавания всегда полон неразберихи и суматохи. Не стала в этом случае исключением и «Флора». А потому Кологривов то и дело играл авралы, парусные и пушечные учения. Выправляя неизбежный дифферент, несколько раз перетаскивали грузы. То и дело меняя курс, командир изучал поворотливость и маневренность своего нового судна. Койки команде раздали в первый день лишь в одиннадцатом часу вечера. В книге
Утром за пять минут до подъема флага на шканцы поднялся Кологривов. Команда и офицеры были уже в строю. На офицерах парадные камзолы и белые суконные брюки, все при треуголках и шпагах. Матросы в белых фуфайках и зеленых брюках. У Кологривова в руках положенная ему по чину капитанская трость с золотым набалдашником. Приняв рапорт от старшего офицера, командир подошел к строю: – Здорово, первая вахта! – Здравия желаем, ваше высокоблагородие! – Здорово, вторая вахта! – Здравия желаем, ваше высокоблагородие!
– На флаг смирно! – крикнул вахтенный начальник. Все замерло. – Время вышло, господин капитан! – Поднимайте! – Флаг поднять!
Головы полутора сотен людей разом обнажились. Такова давняя традиция российского флота, дань уважения и почтения Андреевскому стягу. На гафеле ветер медленно развернул сине-голубое полотнище. Склянки пробили восемь. Кологривов одел треуголку и, выйдя вперед, оперся на трость:
– Я хочу не токмо поздравить вас с первым выходом в море. Я хочу говорить не токмо о вашей исполнительности к службе, которая мне несомненна. Помните, что мы идем в долгий и трудный поход, что со своим флагом мы несем честь и славу России и нашего государя. Я уверен, что вы будете высоко держать честь русского имени и все, что выпадет на нашу долю, будет исполнено блестяще, как того ожидают государь и Россия. Благодарю вас за ревностную работу при вооружении судна и надеюсь впредь ждать от вас такого же усердия!
– Рады стараться, ваше высокоблагородие! – единым порывом всколыхнулся замерший строй.
Но вот и Копенгаген – извечный промежуточный пункт всех дальних российских морских походов. Мачты игнатьевских кораблей впередсмотрящие «Флоры» увидели еще издалека. «Рафаил», с ним рядом «Сильный» и «Твердый», чуть поодаль «Мощный» и «Скорый», далее фрегат «Легкий», шлюп «Шпицберген» и тендер «Стрела». Кажется, теперь собрались все! Капитан-командор поставил свои корабли кучно и как можно ближе к берегу, где течение было поменьше.
На шканцах «Флоры» прекрасно понимали, что за новым корветом сейчас следит весь отряд, и как мастерски станет на якорь новобранец, так к нему отныне будут и относиться. Блистая чистотой с туго обтянутым такелажем и белоснежными парусами, корвет лихо срезал корму капитан-командорского «Сильного» и кинул якорь рядом с «Рафаилом».
– С прибытием, Всеволод Семёныч! – приветствовал командира «Флоры» с палубы своего корабля Лукин. – Прошу к вечеру ко мне на чай! У меня отменнейший – ост-индский!
Между кораблей суетились датские грузовые боты. Предстояло перевести часть тяжестей с имевших большую осадку «Твердого» и «Рафаила», чтобы они могли пройти через отмели на входе в Зундский пролив.
Копенгаген выглядел уныло. Везде видны были следы недавней бомбардировки, устроенной городу Нельсоном за непослушание. Жители были хмуры и неразговорчивы. В первый же день на «Сильный» прибыл посол Лизакевич. Его встречали холостой пальбой и громким «ура». Желая сделать приятное Игнатьеву, Лизакевич сказал: