БИТВА ЗА ХАОС
Шрифт:
Итак, картина вырисовывается весьма и весьма интересная. Мы уже говорили, что вся биология и человек, как ее конечный продукт, фрактальны. Элементарным структурным звеном или фракталом нулевого порядка здесь выступает обычная клетка. Она, как элементарная ячейка жизни, подчиняется всем дарвиновским законам, причем из-за относительной «простоты конструкции», они заметны в куда большей степени, чем, например, при изучении человека, где этих клеток сотни и сотни миллиардов и где вместе с законами Дарвина действуют законы Ламарка, а они более справедливы для сложных систем. Здесь как в ядерной физике, в качестве модели часто выбирают атом водорода, как самый простейший, но одновременно и такой, на котором можно проверить все постулаты квантовой механики.
Даже в программу отдельной клетки заложено доминирование одних организмов над другими, проще говоря — пожирание одних клеток другими. Это — конкуренция в самом примитивном виде, но одновременно она — защитная реакция, ибо количество питательных веществ в единице объема всегда конечно. [195] Говоря проще — на всех не хватит, хватит только на тех, кто преодолеет некий барьер. Так, еще на заре эволюции начали образовываться пищевые цепочки. Первые (растительные) клетки производили органические вещества из неорганических, потом возникли такие, что начали пожирать чисто органическое сырье, дав начало животному миру. Чем должен был завершиться этот процесс? Из анализа формулы Больцмана ясно, что вероятность встретить в природе тот или иной организм, обратно пропорциональна его уровню сложности. Т. е. на Земле больше всего одноклеточных, а меньше всего — крупных млекопитающих: китов, слонов, тигров, бизонов, жирафов. Крупные, как правило, пожирают мелких, во всяком случае, тех, кто пожирает, всегда меньше тех, кого пожирают, что тоже понятно — в другом случае еды бы просто на всех не хватило.
195
Конечно, здесь речь не идет о клетках составляющих единый организм. Там пожирание одних клеток другими знаменует начало злокачественного процесса, эффективной терапии от которого нет до сих пор.
Так было до появления человека который получил возможность управлять природой исходя из собственных интересов. Человеку нужна была шерсть для одежды и он разводил овец, количество которых неуклонно росло. Овец пожирали хищники, которые человеку не были нужны ни в каком качестве, ибо он сам хищник, а потому хищников-конкурентов уничтожали. Человеку нужны были коровы дающие мясо и молоко, нужны были лошади как главный источник механической энергии и их поголовье тоже увеличивали. Но для них (как и для овец) требовались обширные пастбища, вот почему оттуда изгонялись все «пищевые конкуренты». Увеличивающейся популяции людей требовалось не только много мяса, молока и шерсти, но и хлеб,
Можно ли считать такую ситуацию нормальной и естественной? В отношении хищников — безусловно да. Они наши главные конкуренты, они представляют опасность и их численность должна быть оптимизирована до приемлемых (читай — минимальных) значений, при безусловном их сохранении как видов. Вдруг они нам потом понадобятся? Относительно прирученных животных, мы можем вспомнить ставшее крылатым выражение французского летчика Антуана де Сент-Экзюпери «мы в ответе за тех, кого приручили». Представьте себе, что люди куда-то внезапно исчезли. Мгновенно. Что произойдет с хищниками? Ничего. Если они при людях умудряются прокормиться, то уж без людей они это сделают элементарно. Относительно домашних зверей такого не скажешь! На птицефермах, оставшись без питания, вымрут миллиарды кур, уток, гусей и индюшек. Несколько дольше (за счет большей массы) протянет средний и крупный рогатый скот выращиваемый в закрытых условиях. Но его финал тоже предопределен. [196] Тот, что останется на открытых пастбищах выживет, но станет легкой добычей осмелевших и размножившихся хищников. Одним словом, без упорядочивающего человеческого фактора, природа быстро, максимально быстро насколько возможно, оптимизирует распределение животного мир к больцмановской формуле, к соотношению к которому стремятся процессы пущенные на самотек, к максимуму энтропии. Но ту же схему можно привести и на более простом человеческом примере, показывая, куда скатится т. н. «человек разумный» в случае деградации статуса единственного его законного представителя — белой расы.
196
Домашний скот в развитых странах ведь тоже не совсем обычен. Он специально отселекционирован под определенные параметры, его генофонд совершенно неустойчив, его нужно кормить специальным рационом с искусственными витаминами и биодобавками, у него очень слабый иммунитет, фермы нуждаются в жестком климат-контроле и т. д. Вот почему даже при ординарном потрясении, в Европе и Америке может начаться массовый мор скота, хотя бы потому, что он не сможет безболезненно для себя выйти на лужайку чтобы пощипать траву.
Такой расклад, не должен наталкивать на неправильный вывод, дескать, белый человек — ошибка природы, а именно к нему прямо или косвенно подталкивают все без исключения упадочные доктрины. Да, человек неадекватен времени, он — промежуточная стадия и его задача не только оптимизировать окружающий мир, но и самому оптимизироваться в этом мире. Он — переходный этап, потому срок его «жизни» ограничен. Оптимизация подразумевает две вещи — повышение внутренней организации и ликвидацию избыточного элемента, кстати, именно по этой методике люди действовали подчиняя животный мир. Мы любим курятину? Ну так давайте разведем миллиарды кур. Нам мешают грызуны, жрущие наши зерновые культуры? Мы их истребим. Волки и лисы лазят в наши овчарни? Мы их тоже истребим. Один раз и навсегда. Сами они не зародятся. И никто им не поможет. Никто за них не заступится. Не стоит, однако, понимать оптимизацию животного мира исключительно в потребительском контексте. Мы разводим породистых животных — кошек, собак, лошадей. Мы выводим декоративные цветы, чтобы дарить их любимым. Но что такое «порода» в абстрагированном от человека природном понимании? Это — закрепленное уродство. Ни одна из пород нежизнеспособна в реальных условиях. Породы будут существовать до тех пор, пока они будут интересны человеку, пока он будет осуществлять их поддержание на должных стандартах путем непрерывной селекции. Если нет, то они исчезнут за несколько поколений. Без следа. Таким образом, и породы, в общем-то, не ошибка природы, а сознательно произведенная нами селекция по нужным нам параметрам — рабочим или эстетическим. Селекция — это акт упорядочивания. Сама природа никогда не выдала бы ничего подобного, поэтому сознательная селекция на тот или иной параметр, а это и есть выведение породы, — тоже функция человека, ставшего теперь ответственным за установленный неустойчивый, но удобный ему порядок. [197]
197
Еще какие-нибудь 200 лет назад уровень жизни арийской расы мог быть резко понижен без всякого риска для ее биологического качества. Теперь же мы поднялись так высоко, что стали заложниками своего статуса и резкое его понижение будет означать фатальный конец для очень многих, может даже для большинства. Арийцы, таким образом, сами превратили себя в домашних животных неспособных выжить в «диких» условиях. В природе в противостоянии диких и домашних животных всегда побеждают дикие, причем речь даже не идет о личном противостоянии. У диких просто более высокая выживаемость. Это еще раз показывает что мы («домашние») можем победить диких только сочетая силу с интеллектуальным беспределом и игрой без всяких правил.
Можно предположить, что ошибка природы — недочеловек, но и у него есть свой смысл, он — поле для экспериментов человека, а путь к сверхчеловечеству лежит через преодоление недочеловека в глобальном масштабе. Он — объект, на который человек ни в коем случае не должен походить. Скажем больше, он — один из указателей направления движения к сверхчеловечеству и направление это — прямо противоположное тому, к какому движется недочеловек, ибо так или иначе все сводится к двум «суператтракторам» — жизни и смерти и именно смерть есть конечный аттрактор недочеловечества как явления. Недочеловек — такая же «ошибка» как и вирусы нас непрерывно атакующие. Вы думаете вирусы возникли просто так? Но просто так ничего не возникает, тем более в живом мире. Здоровому организму они неопасны, но чтоб организм стал здоровым, необходимо две вещи: наработка иммунитета и его поддержание. Первое во многом зависит от наших предков, второе — исключительно от нас самих. С другой стороны, здоровый организм — отнюдь не тот, где все органы работают идеально, скажем больше, если бы чей-то организм так заработал, то его постигла бы быстрая смерть, ибо в сверхсложных развивающихся системах невозможно предусмотреть все возмущающие воздействия в принципе могущие произойти. Возьмем простой пример. Вас ударили в печень или вы перепили американской химической воды. Вашей печени ее формула неизвестна и удар не является предусмотренным вторжением, печень просто не знает как реагировать, а если какая то программа не знает как реагировать, она отключается или «зависает». Что будет с вашей кровью, если «зависнет» печень? А что будет с вашим организмом, если по нему начнет циркулировать грязная кровь? Поэтому организмы даже на уровне клеток развиваются не только по программам. Программа реализуется в каждый отдельно взятый минимальный промежуток времени, но на более широком промежутке уже действует стратегия, а стратегия всегда подразумевает большую, нежели программа, степень свободы, стратегия всегда предполагает риск. Но и эволюция реализуется не только программно, но и стратегически. Мы в шестой главе говорили, что нельзя предусмотреть абсолютно все воздействия, проще говоря, нельзя написать программу. Всегда будет неопределенность. А неопределенность — это поле деятельности сатаны. Да, Бог не играет в кости, здесь Эйнштейн был прав. В кости играет сатана. И с белым человеком он сыграл и играет по полной программе. Многим эта игра нравится, они готовы принять в ней участие, пусть и в качестве звеньев имеющих самый незначительный статистический вес. Такие люди называются сатанистами. Они выбрали этот путь добровольно и, перейдя некую грань, отдают себе отчет в том, что возврата назад нет. Бывших сатанистов не бывает, как и не бывает бывших святых. Уже на раннем этапе эволюции арийца, его информационное наполнение было нарушено имевшими место сексуальными контактами с представителями небелых рас и животного мира, что неизбежно влекло не только чисто биологическое загрязнение крови, но и проникновение в арийский социум ублюдочных схем мышления и моделей поведения. Вот какими последствиями оборачивался бестиальный первогрех. С одной стороны, ариец был генератором всех позитивных процессов на Земле, с другой — сам приобрел изъяны, которые рано или поздно давали о себе знать серьезными последствиями. Серьезными для арийской расы. Мы даже не будем говорить о древнем межрасовом противостоянии эпохи мегалитов, возьмем времена более близкие. Где была самая жестокая феодально-клерикальная тирания в средние века? Ответ очевиден: в Испании. Но ведь именно эта страна подвергалась наиболее массированной атаке арабов. Не намного лучше обстояло дело и на юге Франции и в южной Италии, правда, там арабы были недолго. А посмотрите на древнюю языческую или, в общем случае, домонгольскую Русь и сравните ее с темным полуазиатским монстром предстающим нашему взору в эпоху первых постмонгольских князей вроде Ивана III или Василия III. Можно сказать больше — самые отсталые страны Европы, это те, где наиболее низкая расовая чистота населения, те, где население в наибольшей степени загрязнено. В Америке картина та же самая. Впрочем, не стоит обольщаться и таким относительно чистым странам как Польша или Германия. Они-то тоже подвергались нашествиям, хотя и кратковременным. Польша — монгольскому, германия — гуннскому. Да и в советской армии образца 1945 года монголоиды составляли немалый процент, во всяком случае, по воспоминаниям самих немцев, а их, за 12 лет национал-социализма с расовой теорией немного познакомили. Можно не сомневаться, что и в крови этих народов есть азиатский яд. И может быть англичане, а затем и их незаконнорожденные дети — американцы, захватили весь мир именно потому, что были самыми расово чистыми и свободными от всяких азиатских и африканских примесей в максимальной степени. Можно сказать проще: все хорошее у арийцев от арийцев, все плохое — от неарийцев. Самое незначительное изменение начальных условий может привести к принципиально иным последствиям в будущем. В биологии этот принцип полностью выдерживается, причем не только в контексте расового смешения, но и вообще любого действия ведущего к дегенерации. Ломброзо приводит примеры «ужасающих последствий к которым ведет алкоголизм» и в конце заключает, что даже один не к месту выпитый стакан вина может привести к полной деградации всех последующих поколений. А ведь стакан вина — это всего лишь 10–15 грамм спирта. И целые поколения кретинов, шизоманьяков и прочих дегенератов разных степеней. Вот вам и «чувствительность к начальным условиям». Впрочем, и алкоголизм часто оказывается привязанным к расовому загрязнению. Посмотрите на типовой образ алкоголика на Украине или в России — странах, долгое время пребывавших под азиатским игом. Разве в чертах их пусть и арийских лиц не начинает проявляться нечто азиатское? Или взгляните на типовой облик бомжа, ставшего таковым не в результате личных потрясений, но вследствие общей деградации. У них сужаются глаза, опухает лицо, появляется горбатость, т. е. черты характерные для монголоидных племен. Вот вам и первая ступень на пути возврата в животный мир. А причина — утрата внутренней самоорганизации. В организме просто так ничего не появляется, с этим согласятся и дарвинисты и ламаркисты. Объяснять массовый алкоголизм или наркоманию пресловутыми «социальными факторами» — смешно. И то и другое инвариантно к «факторам» и затрагивает все общественные слои, причем трудно сказать какой больше, а какой меньше. Другое дело, что богатые могут позволить себе более качественную выпивку и наркоту, нежели бедные. Да и откачивать богатого наркомана будут с большим энтузиазмом, чем бедного, потому и шансов на выживание и продолжение рода у него больше. Вот вам и искусственный отбор. До сих пор не разработана теория фрактальности человеческого лица и вообще тела, это как-то странно, несмотря на прогресс вычислительной техники, но можно быть уверенным, что в случае создания таковой, можно будет путем компьютерной обработки объемного снимка определять реальную степень расового смешения, а следовательно, склонности индивида к совершению преступлений или к другим формам дегенерации. То, что раньше пытались делать френологи, будет переведено на научную основу, станет точной наукой. То, от чего отказался Ломброзо, будет внедрено вновь, но уже на основе солидной научной базы. [198]
198
Ломброзо принадлежал к той редкой категории ученых которые еще в молодости умудрились и в тюрьме посидеть и на войне повоевать. В 24 года, будучи военным врачом и принимая участие в кампании по борьбе с бандитизмом в южной Италии, он провел свои первые антропометрические исследования и систематизировал их в таблицы по которым можно было бы выявлять прирожденного преступника («Антропометрия 400 правонарушителей» (1872) или т. н. «таблицы Ломброзо»). Он показал, что условия существующие на юге Италии способствуют воспроизводству анатомически и психически аномального типа людей, антропологической разновидности, нашедшей свое выражение в преступной личности — «uomo criminale». Несколько позже Ломброзо сформулировал концепцию прирожденного преступника, согласно которой преступниками
Впрочем, отчаиваться не стоит, хотя бы потому, что мы можем все это осознать, а наличие интеллекта и стремления к организации неизбежно даст возможность провести очистительную селекцию по нужным параметрам. И пусть мы и не знаем будущего, мы сможем гарантированно обеспечить эволюционный рост если каждое новое поколение будет чище предыдущего. Рост — это следствие самого факта существования арийской расы, а его темп определяется качеством этой расы, т. е. степенью её чистоты. Расовая чистота, в свою очередь, тоже системна, как и вообще все понятия при переходе на статистический уровень. Один человек, пусть даже обладающий 100 % расовой чистотой может жить в окружении дегенератов, обрастать соответствующими связями, что приведет к фатальным последствиям. Мы знаем как отдельные арийские культурные герои приходили в Египет и Шумер, в Хараппу и на полуостров Декан, к ацтекам и неграм, приручали местных темных дикарей, отучали их есть друг друга, отучали пытаться оживлять трупы, устанавливали элементарный порядок отношений с Богом, одним словом, за короткий период повышали их уровень так, как они сами бы никогда его не повысили. И чем все закончилось? Тем, чем и должно было закончиться: арийцы начинали вступать в сексуальные связи с туземцами и основанные ими иерархические цивилизованные общества превращались в безумные и страшные деспотии. [199] Осуждать наших предков не стоит, они всего лишь были людьми в нашем обычном понимании, в чем-то превосходившие нас, но в чем-то и уступавшие. Они не были сверхлюдьми, ни биологически, ни на уровне ощущений. Они понимали, что стоят бесконечно выше туземцев, но не видели никакой биологической опасности могущей от них исходить, так как были сильнее. Вот и допустили бестиальный грех. Они жили великим прошлым, но про будущее не знали ничего. Когда их деградировавшие потомки поняли, насколько они проигрывают своим более расово-чистым предкам, они ввели строжайшие законы относительно сексуальной стороны жизни вообще, и создали сложную кастовую систему в частности. Но это их не спасло. Процесс пошел и на определенном этапе стал необратим. И если расово чистые не устояли, то могли ли устоять гибриды? Да и против чего им стоять? При расовом загрязнении, подобное отнюдь не лечится подобным. Отсюда можно сформулировать необходимое базовое свойство сверхчеловека — это индивид, обладающий абсолютной расовой чистотой и не допускающий расово-биологического загрязнения ни в какой форме.
199
Вспомним жестокость ацтеков на фоне вполне мирных окружающих индейских племен. Вспомним жестокость Шумера и Древнего Египта. Вообще, корневые расы гораздо более приятны для рассмотрения, нежели любые межрасовые гибриды. Корневые расы могут иметь положительные черты, межвидовые — нет.
Эпоха модерн явно обозначила, а затем и оставила нам один барьер, который не только не решаются преодолеть, но даже боятся к нему приблизиться. Этот барьер — идея о т. н. «вечном возврате» и «спиральном развитии человечества». В соответствии с ним, мы как бы постоянно проходим одни и те же этапы, но на более высоком уровне. Понятно, что такая концепция могла возникнуть только в арийской среде, как единственной самодостаточной статистической совокупности, способной развиваться без всякого воздействия извне. Ни среди животных, ни среди неарийцев, никаких «возвратов» и «циклов» не наблюдается, там — линейный процесс, причем угол кривой роста равен нулю. Выражаясь более научно, можно сказать, что тангенс угла наклона графика цивилизационного роста неарийцев растет пропорционально степени их контакта с арийцами. Типичный пример — евреи. Или китайцы. Резкий рывок Китая в последние 30 лет объясняется только лишь воздействием арийских мозгов и арийских капиталов. Уберите то и другое и вы получите тот Китай, что известен нам из истории — отсталую нищую восточную страну. Относительно евреев хорошо сказал их самый выдающийся психиатр — Ломброзо: «европейские евреи… пожалуй, даже опередили Арийское племя, тогда как в Африке и на Востоке они остались на том же низком уровне культуры как и остальные семиты». Так что образованность еврея — всего лишь следствие образованности арийца и ничего более. А вот что пишет историк Жан Веркуттер о самой долгоиграющей древней цивилизации — египетской: «Наряду с древностью другое неповторимое отличие египетской цивилизации… ее непрерывность. В Европе, так же как и в Америке, смена цивилизаций всегда означает радикальную смену общественных институтов, форм правления, государственного устройства и так далее. А как же иначе, ведь эти цивилизации разделяют слишком глубокие исторические разломы: римское завоевание ознаменовало смену исторических эпох для кельтского мира, нашествие варваров — для Римской империи, испанское завоевание для народов Центральной и Южной Америки и так далее. Каждый раз ставилась под сомнение сама основа цивилизации, и человеческое общество, пережив процесс реформ и катаклизмов, становилось совершенно иным. В Египте же ничего подобного происходило. Начиная с эпохи неолита и до установления персидского господства и завоевания государства греками, египетская история развивается как непрерывная кривая». [200] Здесь мы можем только уточнить, что индейские цивилизации в Америке также развивались вполне линейно, до тех пор, пока к ним не приходили белые.
200
Жан Веркуттер. Древний Египет. Серия: Cogito, ergo sum: «Университетская библиотека». Астрель. 2004 г.
Маркс и Ницше развивая в десятках своих сочинений идеи «цикличности» и «возврата», тем не менее, ни разу не поставили вопрос: «а почему финальная цель (коммунизм у Маркса и сверхчеловек у Ницше) до сих пор не достигнута?» Нет, конечно, очень хорошо выбрать момент в котором живешь и относительно него конструировать историю. Отвечать ни за что не надо, проверить правильность концепции невозможно. Тем более что оба они жили в период, когда технический прогресс слишком явно менял как облик планеты, так и качество жизни отдельного человека. Арийцы подчиняли своему контролю последние неокультуренные участки земли. Маркс родился в 1818 году, когда был еще жив Наполеон, а высшим достижением физики оставались законы Ньютона. Ницше умер в 1900 году, когда мы начали проникать внутрь атомного ядра, знали о квантовой природе ряда явлений, ездили на паровозах, звонили по телефонам, налаживали радиосвязь и открывали кинотеатры. С Марксом и вовсе получилось нехорошо. Помню, как я однажды задал нашей преподавательнице по обществоведению весьма крамольный вопрос, хотя никаких «задних мыслей» у меня не было. Я обратил ее внимание на то, что первобытная фаза в истории человечества длилась сотни тысяч лет. Рабовладельческая — тысячи лет. Феодальная — примерно одну тысячу лет. Капиталистическая — три сотни, если считать до 1987 года, когда был задан этот вопрос, и примерно две с половиной, если считать до 1917-го, т. е. до годовщины социалистической революции. Сколько же тогда останется на коммунизм, если экономические формации сменяют друг друга в подобных пропорциях? Ведь по Марксу коммунизм должен восторжествовать однажды и навсегда, ну или на очень-очень долго. А исторический опыт показывал обратное. Она ничего не ответила, грамотно «съехав с базара», но и я не напоминал ей про коммунистический эксперимент в Камбодже, закончившийся на третьем году существования, а тем более про большевиков, сменивших (тоже на третьем году) своей власти военный коммунизм на НЭП. И уж тем более я не снизошел до наглости напомнить про Никиту Хрущева, заявившего что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» ровно за три года до своего смещения. Вот вам и пропорции. Но это — в реальности. В идеальном марксовском варианте, коммунизм не мог бы просуществовать и мгновения, здесь мы наталкиваемся на парадокс с которым столкнулся Нернст выводя свой будущий Третий закон термодинамики. В его формуле, для того чтобы абсолютный ноль (т. е. абсолютный порядок) все же мог бы быть достигнут, энтропия системы должна была стремиться к минус бесконечности, что не имело физического смысла. В неживой природе даже для уменьшения термодинамической энтропии до нуля требовалось бы бесконечная энергия, в человеческом же измерении коммунизм предполагал бы сознательное (!) ограничение собственной свободы до минимума при котором вообще возможна биологическая жизнь и действия всех людей во всемирном коммунистическом обществе по некой согласованной программе, причем без всяких отклонений, ибо коммунизм не терпит никакой внутренней энтропии. Аналогия — уже рассматриваемый нами рай. Но в рай попадают через «фильтр» или как говорят церковники — Страшный суд. Это — в лучшем случае. В худшем — через ад и чистилище. Теперь вполне понятно, почему коммунизм пожирал самих его строителей. В идеале при приближении к нему, число людей должно было бы сокращаться, стремясь уменьшится в ноль. Это понимали как первые коммунисты, так и последние. Ленин был готов пожертвовать 90 % населения России, хотя никаких жертв в его понимании здесь не было, были «дрова в топке мировой революции». Пол Пот за три года правления сократил население Камбоджи в 2 раза, чего никакая война не сделала бы. Т. е. государство, как и организм, прекращает свое существование при нулевой энтропии, ибо полностью детерминированные системы нежизнеспособны. Отдаленный образ реально достижимого низкоэнтропийного общества можно наблюдать на примере Северной Кореи, этого воистину уникального государственного образования, напоминающего синтез восточной деспотии, религиозной секты и гигантской фабрики производящей живых роботов. Но в рай живые не попадают. Будем это помнить.
У Ницше все еще запутаннее. Если книжник Маркс не мог додуматься ни до чего более умного, нежели тотальное ограничение свободы и выравнивание энтропийных потенциалов путем изъятия у людей всей, даже личной собственности, отмены института семьи и личного интереса, то бомж с классическим образованием Ницше (у него никогда не было своего места жительства, он непрерывно перемещался) ставит вопрос по-арийски: «ist Veredlung moeglich?» («а возможно ли облагораживание?»). Вопрос этот был сформулирован им в декабре 1881 года, когда он ознакомился с либретто «Парсифаля» — последней оперы Вагнера, готовившейся им к постановке в Байрейте. У Вагнера, который «творчески переосмыслил христианство» в контексте арийского миросозерцания, совершенство достигалось через очищение крови человечества путем овладения Граалем — сосудом, куда была собрана часть крови Иисуса Христа. Об этой опере, о ее влиянии на последующие события ХХ века мы поговорим во второй части, сейчас же заметим, что Грааль символизировал некий способ, знание, обладание которым позволило бы элите совершить акт абсолютного очищения, искупив первородный грех расового смешения. Ницше, который до конца сознательной жизни находился под абсолютным влиянием Вагнера, начинает работу над своим самым знаменитым сочинением «Так говорил Заратустра», оно и сейчас пользуется популярностью у представителей нашей молодежи. Но Ницше знаком не только с Вагнером, он знаком с теорией Дарвина и концепцией Ламарка. Попробуйте теперь угадать, кому симпатизировал Ницше? Тем более что и его и Вагнера объединяла «философия жизни», философия Шопенгауэра. Ну и еще он боготворил французов. Само собой его симпатии были полностью на стороне Ламарка. Анри Бергсон, известный французский философ и ламаркист, ввел фирменный термин — «elan vital» [201] — «жизненный порыв», а Ницше, быстро сообразив что к чему и оценив безграничные возможности «elan vital», вводит своего «сверхчеловека» — белокурую арийско-нордическую бестию, зверя с интеллектом, созидателя и разрушителя, квинтэссенцию природной красоты и сочетания силы титана с животной чувствительностью. Сам Бергсон выражался более определенно, без напускного ницшеанского тумана: «Вселенная — машина для производства Богов». [202] Формулировка настолько ламаркистская, насколько и дарвинистская, что в предельном случае показывает правильность обоих концептов.
201
Анри Бергсон — философ еврейско-французско-ирландского происхождения — чья популярность перед Первой Мировой войной мало уступала популярности Ницше. Осенью 1914 года он написал две статьи «Значение войны» и «Эволюция германского империализма», где доказывал, что, в сущности, война представляет собой конфликт между жизненным порывом (представленной теми, кто, подобно французам, защищает духовную и политическую свободу) и саморазрушающим механизмом (представленным теми, кто хочет, подобно немцам и гегельянцам, обожествить массы). Он почему-то считал, что эта война приведет к возрождению уже начавшей гнить Франции, чего, как мы знаем, не произошло. Интерес к его позитивной философии резко упал, правда, в 1927 году ему вручили Нобелевскую премию по литературе, «в знак признания его ярких и жизнеутверждающих идей, а также за то исключительное мастерство, с которым эти идеи были воплощены». В последние годы атеист Бергсон впал в христианский мистицизм, но когда немцы в 1940 году заняли Францию, он быстро вспомнил о своем еврейском происхождении и даже прошел процедуру регистрации евреев, хотя от него этого не требовалось.
202
Henri Bergson «Deux Sources de la morale et de la religion», 1932. «Joy indeed would be that simplicity of life diffused throughout the world by an ever-spreading mystic intuition; joy, too, that which would automatically follow a vision of the life beyond attained through the furtherance of scientific experiment… Mankind lies groaning, half crushed beneath the weight of its own progress. Men do not sufficiently realize that their future is in their own hands. Theirs is the task of determining first of all whether they want to go on living or not. Theirs the responsibility, then for deciding if they want merely to live, or intend to make just the extra effort required for fulfilling, even on their refractory planet, the essential function of the universe, which is a machine for the making of gods».