Битва за страну: после Путина
Шрифт:
Другое дело — досмотр вещей. Есть у нее один предмет, на который не среагирует ни собака (впрочем, у этого наряда собак нет), ни сканер, если бы он был. Зато глаз зацепится, даст сигнал рукам — отобрать, передать начальству, пусть разберется. Поэтому досмотра лучше избежать.
Из вещей, кроме дамской сумочки и полиэтиленового пакета с едой, имелся мягкий дорожный чемоданчик. Если вещей было бы очень много, это повысило бы шансы на вымогание бакшиша (или, как иногда говорили в стране — «баксшиша», пятишести баксов в национальной валюте обычно хватало). Если вещей нет совсем, это вызвало бы неизбежный
Предмет находился в большой сумке. Будь в этой стране нормальный шариат, Марина положила бы его между окороком и книжкой «Три поросенка». Но нынешний режим как раз и сложился в борьбе с ваххабизмом, поэтому у местных силовиков считалось признаком лояльности есть свининку…
Досматривали возле автобуса. Избранные пассажиры вытягивали чемоданы и тюки из багажного отделения, вываливали содержимое на пыльную траву.
— Паспорт, — обратился к ней боец в более-менее приличной кепке и нестиранном камуфляже.
Изучал долго и с интересом. Через этот пункт русские явно ездили редко. Быть может, раньше ездили чаще, но теперь — нет.
— Вещи смотреть, — сказал парень, и Марина отметила особенность регионального национализма: даже если русского собираются зарезать, то общаться с ним будут на доступном ему языке.
Марина показала на сумку — достаточно большую, удачно угнездившуюся на второй линии багажного отделения. На самом деле полна она была на две трети, но отсюда выглядела громоздкой. Таможенный пограничник ответил жестом: вытягивай, слуг здесь нет.
Марина вздохнула — может, не надо? Смысл ее огорчения был понятен: так удобно расположилась, а потом, когда начнется торопливое запихивание вытащенного багажа, найдется ли ей такое удобное место? Таможенник смотрел не столько раздраженно, сколько выжидательно.
— Может, вы осмотрите эту сумку? — улыбнулась Марина и протянула полиэтиленовый пакет. Там было только печенье, яблоки, урюк и книжка Дины Рубиной. Именно она предназначалась таможеннику.
Тот раскрыл сумку, сунул туда руку, кивнул. Вернул паспорт, — претензий нет.
В книжку в качестве закладки была вложена синеватая купюра с портретом великого местного философа и универсальной цифрой — 500. Марина украдкой заглянула в книжку: купюра, конечно, исчезла.
В душный автобус Марина залезла не сразу, понаблюдала за страданиями соседей, багаж которых подвергался тотальному досмотру.
Из предложений Рабочей группы.
Пребывание в России иностранцев дальнего зарубежья на тех же основаниях, что и граждан СНГ — без необходимости регистрироваться в пятидневный срок. Для граждан ЕС и государств, не поставляющих дешевые трудовые ресурсы — отмена виз на два года, как эксперимент. Въездная пошлина — 10 евро.
Обоснование: упрощенный режим приезда деловых партнеров, туризм.
Резолюция Столбова:
БПС.
Год назад встреча главы государства с этим человеком непременно стала бы первой новостью телевизионных выпусков. Теперь никакого ажиотажа не было. И не только потому, что на сегодняшний вечер планировалось большое «стодневное»
Господин Ростислав Перцовый возглавлял комитет по строительству Олимпийских объектов для Сочи-2014. С прошлой весны его ведомство также стало ответственным за подготовку Чемпионата мира 2018. Большие деньги, большой почет — кто бы поспорил. Но только по тем временам. Времена изменились, изменилось и отношение к объектам. К примеру, начальник Ростислава Перцового под Новый год подался в бега. Выяснилось, что прихватил так много и так явно, что готовился ордер для Интерпола, и его приняла бы полиция любой страны.
Почетное, престижное, вожделенное кресло внезапно накрылось тенью проклятия. Поэтому какое-то время оно оставалось пустым — до тех пор, пока в него почти насильно не посадили господина Перцового. Ощущая себя зиц-председателем Фунтом, он с таким настроением пришел на доклад к Столбову.
— Ну, рассказывайте, чего там у вас хорошего, вернее, плохого, — сказал Столбов. Сам знал — плохого ощутимо больше. Но нет ничего лучше первоисточника.
Доклад вышел безрадостным. Деньги почти не приходили, строительство остановилась. Привезенные гастарбайтеры в лучшем случае нашли работу на многочисленных местных объектах, в худшем случае ухудшали местную криминальную статистику.
Местное население, еще недавно считавшее стройку благодатью, теперь относилось к ней, как к проклятью. Те, кого честно и нечестно выселили из родовых домов, возвращались и селились чуть ли не на олимпийских объектах. Прочие аборигены просто растаскивали все, что можно: под Сочи можно продать любой стройматериал. Охрана, которой не платили, частично уволилась, частично размышляла за вином о своем будущем, частично помогала злодеям.
На стенах повсюду появлялся рисунок, еще чаще — штамп: сдохшая олимпийская лягушка — зойч — кверху лапками.
В районе строек то и дело появлялись черкесы. Вспоминали печальный финал Кавказской войны, когда их не без жертв сплавили в Турцию. Требовали зарегистрировать в Сочи Комитет возрождения Великой Черкессии и превратить недостроенную Олимпиаду в мемориал жертв геноцида.
Столбов на это:
— С черкесами тогда поступили плохо. Но исправлять свинские дела прошлого современным свинством тоже нехорошо. Если хотят поселиться, то пусть получают российское гражданство на общих основаниях и живут не в ложах недостроенных Ледовых арен.
— Михаил Викторович, — сказал начальник строительства, — можно общий вопрос? Нужна ли России эта Олимпиада вообще? А то теперь у всех один ответ: Путин придумал, пусть он ее теперь и проводит.
«Кстати, я предлагал Владимиру Владимировичу эту должность, — вспомнил Столбов. — Он отказался и предпочел спасать диких животных».
— Олимпиада нужна, — ответил президент. — Не такая дорогая, как задумывалось, сэкономим. Стадионы достроим, тут никуда не денешься. Если достроить гостиницы будет дорого, зафрахтуем лайнеры, пусть туристы живут на них. Местных, кого удастся, вернем обратно, остальным — честную компенсацию. Сам, когда отправлюсь на Кавказ, заеду хоть на день, пусть видят, что работа продолжается.