Битва за Свет
Шрифт:
– Представленный на изображении солдат, – генерал-майор, сделав пол-оборота, указал рукой на экран, – это обычный человек, афганец в прямом смысле слова, в прошлом. После каких-то медицинских вмешательств в его организм, вероятно, уже после смерти, он приобрёл нечеловеческую физическую силу и обострённое осязание, при этом он [афганец] полностью лишён человеческого разума. Кожный покров у этих нелюдей в три раза более плотный по сравнению с человеческим, наряду с подкожными жирами, способными к почти стопроцентному замедлению скорости пули, выпущенной с расстояния семьдесят-сто метров из автомата Калашникова. Также его организм устойчив к обильным потерям крови, которая, в свою очередь, имеет повышенную свёртываемость. Данные факты в разы снижают эффективность применения против них огнестрельного оружия. Они не чувствуют боли, а чувствуют только инстинктивное раздражение от нарушения штатного функционирования организма. Существенным недостатком их устройства является нетерпимость к свету, преимущественно к солнечному. На солнце у этих тварей происходит резкое повышение температуры тела, и пульс их увеличивается в несколько раз, вследствие чего сосуды сердца нелюдя, не выдерживая перегрузки, разрываются. Прямо под затылком у него был обнаружен неизвестного происхождения микрочип, который в настоящий момент изучается нашими инженерами. Данная особь, назовём её «зомби», не имеет собственного разума, а движима,
Сидящие в зале шёпотом, но достаточно оживлённо, начали переговариваться, пока Измайловский прервался, чтобы сделать пару глотков воды. Фактически ответ на вопрос, терзавший всех долгие два месяца, был обнародован. Наш враг – человекообразное существо, каким-то образом перевоплощенный в машину для убийств людей. Это существо – плоды трудов американских спецслужб и врачей. «Как они управляются? Радиоволны?! Но как это возможно в условиях дефицита электроэнергии на всей Земле? Кем были эти люди до их превращения в чудовищ? Как дать им отпор, принимая во внимание их троекратное превосходство над людьми?» – эти и многие другие вопросы без ответов на них пронеслись вихрем у меня в голове в эту семисекундную паузу.
Больше ничего интересного на том докладе не было. Мы с Андреем были невероятно горды тем, что внесли посильный вклад в борьбу с американской нечистью. Но в ближайшие месяцы на нашу с ним долю более не выпадало никаких значимых заданий. Только обычная, повседневная работа.
Глава 9. Конец «Света»
27.10.2016, четверг.
Оборонительные силы Российской армии # месяц назад были на голову разгромлены не иссякающими потоками афганцев и отброшены с предыдущих рубежей обороны назад, в глубь страны. Держа оборону в течение без малого полгода, погибло немыслимое число наших солдат, многие из которых, не выдерживая жесточайшего психологического давления от происходящего на ночных полях сражений, кончали жизнь самоубийством. Из-за всеобщей мобилизации абсолютного большинства мужского трудоспособного населения темпы восстановления электроснабжения страны упали до рекордно низких за всё время с начала «Конца» света». Обострилась до предела ситуация с поставкой горюче-смазочных материалов не только гражданскому населению, но и на фронт. Осложнилась и ситуация с ремонтом и производством вооружения и техники для обеспечения измотанной и полуголодной армии. Всё это спровоцировало и накаливание ситуации в городах, в первую очередь крупных, таких как Москва и Санкт-Петербург. Да и о происходящем в остальной, не европейской части нашей страны, было ничего, ну или почти ничего не известно: государство было отброшено на несколько веков назад, когда весточки из отдалённых окраин нашей Родины могли месяцами, теряя свою актуальность по пути, с торговыми или военными обозами идти до столицы. Но теперь… Теперь ещё с огромной скоростью различные регионы страны, продолжающие автономно держать оборону, как куски от пирога отрезались друг от друга страшными чудовищами, хоть и в получеловеческом обличии. То, что творилось восточнее Поволжья, уже доподлинно не было известно.
В Москве и Петербурге жизнь шла почти своим привычным чередом, по нынешним меркам, конечно. Но день ото дня, по мере того, как всё больше и больше военнообязанных мужчин покидало город и отправлялось на фронт, обстановка становилась всё более напряжённой в криминальном плане. Женщины с детьми, оставшиеся одни в своих квартирах, всё чаще и чаще становились жертвами грабежей и насилия со стороны расплодившихся в городе уголовников и отчаявшихся, переступивших моральные рамки и рамки закона мужчин. Власти всё хуже справлялись с задачей поддержания порядка в городах. О маленьких же городах и говорить нечего: там относительно давно уже воцарилась полная анархия. В какой-нибудь Рязани или Туле – именно на этих рубежах сейчас удерживали свои позиции военные группировки – жить уже было невозможно. Кто сумел, бежали в Москву, совсем счастливчики – в Питер, ведь чем дальше и севернее, тем безопаснее убежище можно было найти. Нечисть подступала уже совсем близко к переполненной беженцами (в основном теми, кто не мог оказывать содействие фронтам: стариками, женщинами, детьми и инвалидами) столице. К слову сказать, Питер теперь выглядел куда более благоприятным для жизни местом, чем Москва. Во-первых, потому, что он был расположен гораздо дальше от гильотиной нависшей над головами жителей Московского региона угрозы, ежедневно на шаг приближающейся к перенаселённому мегаполису. Во-вторых, хоть государственное устройство России, да впрочем и любой другой страны, теперь уже мало кого волновало – в обществе царил дух паники, отчаяния и безысходности – власти всё же две недели назад объявили о переносе столицы из Москвы в Санкт-Петербург и, соответственно, ключевые общественные институты (по большей части невоенные) в спешке переводились в город на Неве.
Даша моя всё чаще плакала, казалось бы, без видимых причин. Чего греха таить? Мне тоже очень часто становилось не по себе от осознания того, что происходящее вокруг – не кадры из фантастического фильма про приближающийся конец человеческой эпохи и не кошмарный сон, от впечатлений после которого легко избавиться умывшись ледяной водой… Нет! Это было взаправду. Частенько у меня тоже средь бела дня подкатывал комок к горлу, а в голове мутнело; состояние из нормального превращалось как будто в предобморочное. Это происходило в моменты, когда в голове проносились мысли, которые лучше моментально прогонять всеми правдами и неправдами. Например, просто хотелось выпрыгнуть из окна или выпить отравы, когда начинал моделировать у себя в голове ход событий, варианты, по которым может развиваться происходящее.
Например, один раз ковыряясь с генератором… (Да, я не был призван на фронт, поскольку всё больше меня привлекал Шталенков для различной помощи ведомству. Так же, как и раньше, я работал в производящей и обслуживающей генераторы мастерской тоже, кстати, по большей части обеспечивающей ими ФСБ.)…Я погрузился в долгое размышление о том, что будет через две недели, месяц, в крайнем случае, через полгода. Но началось всё с того, что мне вспомнилось тринадцатое декабря 2014 года и внезапное выключение света во всём городе… Насколько же тогда мы все, люди, а в частности мы с Дашей, были уверены в том, что не может, абсолютно точно НИКАК НЕ МОЖЕТ произошедшее быть чем-то из ряда вон выходящим. Наверняка очередная авария на подстанции, обрыв какой-нибудь линии, но точно уж не что-то, лежащее за рамками нашего представления. Тогда мне ещё не было и тридцати, и я за всю жизнь свою ни разу не усомнился в незыблемости Земного устройства; ведь «… Земля как крутилась миллионы лет вокруг Солнца, так и будет крутиться ещё столько же, а потом ещё столько же по столько же и до бесконечности…» был уверен я. Только ли я? Конечно, нет! 99 % людей,
Но с этой катастрофой человечество, пусть и с колоссальными потерями, сравнимыми с потерями в Великой Отечественной войне, через год-полтора уже почти смирилось, точнее, научилось выживать в новых обстоятельствах. Всё же последствия «Конца» света» по большей части – техногенные, косвенно влияющие на население планеты. Именно поэтому, вспоминая себя, свои ощущения в первые и самые трудные месяцы после тотального обесточивания земного шара, я вспоминаю человека не унывающего, верующего в преодоление всех невзгод и испытаний, выпавших по воле природы на плечи человечества. Я не терял бодрости духа, потому что понимал, что всё обязательно встанет на круги своя, нужно только переждать, внося свою лепту в восстановление электрической инфраструктуры, а фактически, привычного образа жизни. Поэтому я и выбрал из прочего перечня предлагаемых Шталенковым мест, где бы я мог трудоустроиться, мастерскую по ремонту генераторов. Я знал, зачем делаю свою работу. Своими руками я, как и многие другие, по крупице собирал разбитый вдребезги дурацкими вспышками на Солнце былой образ жизни. И вот от такого осознания собственной полезности, от веры в то, что потерянное подлежит восстановлению, что всё непременно будет так, как было и, даже лучше, в голову не приходили мысли, подобные нынешним…
Когда мы ездили в Колокольцевку на поимку афганца в качестве трофея для изучения, фронт казался так далеко… В подсознании, конечно, отголоском инстинктивного страха проносилось: «А что, если они нас, а не мы их? Неужели всех истребят, как колорадского жука дачники?», но верить в такие предположения мозг наотрез отказывался. Потому что невозможно поверить в то, что завтра ничего не будет: ни нас с вами, ни наших домов, а будет лишь опустошённая территория, на которой, вероятно, будет заново строиться новыми людьми новая цивилизация. Попробуйте сейчас представить себе, что через каких-то два года не будет ничего, к чему вы привыкли! Уверен, всё это вам покажется не более, чем фантазией, глупым вымыслом, ведь «…Земля как крутилась миллионы лет вокруг Солнца, так и будет крутиться ещё столько же, а потом ещё столько же по столько же и до бесконечности…» Теперь же, когда чуть ли ни сами демоны наступают на горло военным группировкам, из последних сил обороняющим рубежи пока ещё заселённых русскими людьми территорий, волей-неволей мысли, казавшиеся ранее сущим бредом, без конца лезут в голову. Я каждый день думал: «А что же будет совсем скоро? Конец?» И я с ужасом каждый раз осознавал, что ведь ответ на мой вопрос, скорее всего, положительный. В глазах сразу темнело, как в очередной раз, отвлёкшись от работы или насущных забот, мысль о практически неизбежном посещала меня. Очень трудно было при этом совладать с собой, взять в руки и продолжать жить, жить, чтобы попытаться выжить.
Посещали меня также мысли и о том, чтобы бросить всё к чертям и, залив полный бак бензина, поехать не по поручению Шталенкова, а в Питер. Говорят, что питерцы загодя готовятся к обороне, что укрепляют кольцо вокруг города так, что и муха не пролетит! Что весь город там только и занят тем, что роет окопы, выстраивает заграждения, баррикадирует дома и целые кварталы. А всё потому, что при негативном стечении обстоятельств Москва падёт через месяца два-три, максимум через полгода, а территория страны на восток от Поволжья, скорее всего, уже истреблена и кишит мерзкой тварью на радость американскому правительству. Но, несмотря на это, я не имел ни морального права, ни силы духа, чтобы сбежать с «тонущего корабля» и тем самым упасть в грязь лицом в глазах Андрея и дяди Димы Шталенкова. Ведь с накаливанием ситуации в городе, чующем неладное и медленно, но верно, погружающемся в состояние паники и предчувствие конца, всё больше работы поручалось мне Шталенковым, и я нужен был тут. Хотя, положа руку на сердце, признаюсь: как-то раз я даже чуть не совершил опрометчивый поступок и не сорвался с Дашей в более безопасный Питер, который сулил в сто раз больше шансов на выживание, чем Москва. Хотя бы на ближайший год. Случилось это после того, как Шталенков в сердцах рявкнул на меня и задел за живое, сказав фразу: «Парней там, на фронте, на куски рвут, а ты тут как на Кипре прохлаждаешся». Не вспомню даже, к чему он это тогда сказал, но пару дней я сильно на него обижался и подумал, что раз уж он считает, что я «тут, как на Кипре», то мне дорога в Питер – «Кипр» теперь там… Но, немного погодя я остыл и отмёл возможность проявить трусость и уехать от опасности. Как же тяжело в ситуации, в которой мы оказались, делать выбор, когда на одной чаше весов – собственная безопасность и, даже жизнь, а на другой – чувство некоего долга, вопрос: «А кто, как не я?». Но я сделал, как сам считаю, правильный выбор и нисколько о нём не жалею.
3.11.2016, четверг.
Я сильно заболел. Слава Богу, Даша в эту аномально холодную осень ни разу даже не простудилась, хотя дома у нас было ужасно холодно; дизель для генератора теперь снова стали выдавать по талонам, один раз в неделю. Мне было не то, чтобы уж очень плохо, но с начала «Конца» света» так сильно я заболел впервые. По этому поводу Даша чрезвычайно сильно волновалась и у неё плохо получалось это скрывать: она по несколько раз за вечер перебирала остатки лекарств, оставшихся у нас в закромах, и всё пыталась отыскать что-нибудь жаропонижающее, с не истекшим ещё сроком годности. Такое её опасение было вызвано недавней смертью нашего соседа – дяди Миши, который сначала просто температурил, а потом, не долечившись, слёг с осложнением. В больницы теперь просто температурящих не принимали… Палаты немногочисленных, пока ещё функционирующих больниц, были сплошь забиты жертвами разбойных нападений, обожжёными, обмороженными и прочими несчастными, коим и то мест не всегда хватало.